Страница 7 из 32
– А там же на Чондоне исчез коч торгового человека Егорьева, – особенным голосом намекнул рассказчик. – Говорят, позже выбросило на берег тухлые тела, сильно покусанные рыбами. А может, поколотые ножами.
Кто-то рядом кричал:
– Хочу на Погычу! Натты там. У них луки из рыбьего зубу.
Эхом откликалось в дальнем углу:
– На Андару хочу!
Гришка шалел.
Пил, не хмелея.
Широко раздувал вывернутые ноздри.
После долгого одиночества свет как бы открылся сразу на все четыре стороны. Хочешь, грузи коч и иди на полночь морским путем. А хочешь, собирай отряд, двигай на полдень. Там Китай. Там больше месяца холод не живет, и лед не ходит по реке. Куда хочешь, туда иди. Это только на Русь закрыта дорога. На Руси давно даже самые плохие землицы заняты. Там податями замучают – за трубу, за двор, за лапти, за щи, за бороду. Там безжалостно сорвут с тебя денежки пищальные, ямские, и морской оброк так же сорвут. А Сибирью, усмехнулся про себя, напрасно пугают. Сибирь сурова, зато всех приютит. Вот они сидят на скамьях – мезенцы, двиняне, устюжане, кеврольцы, вологжане, пинежцы, пустозерцы. Воля!
Все чаще поминали Погычу.
Известия о такой реке первым принес Мишка Стадухин.
Якобы названная река идет в дальнее море под восток, а потом на север. А живут на Погыче чюхчи, совсем сидячий народ. И есть большой остров. Когда идешь с Лены, то является тот остров по левую руку, немного не доходя до Святого носу. Прямо весь лежит на виду – горы снежные, темные пади. Чюхчи приезжают зимой на оленях одним днем. Копьями побивают морского зверя и везут домой тяжелые моржовые головы – молиться им.
Постник Иванов подтвердил слова Стадухина.
Постник сам слышал от дикующих князцов Нечокия, Щенчокия и Чюгая, что есть на восход такая река Погыча. Там на берегах в густых деревьях живут люди – расщепленные пополам. При самом малом шуме стремительно воссоединяются и прыгают в воду, поймать нельзя. А там же живут небольшие карлики. Эти совсем величиною не более руки человека. Трое таких карликов с сабельками в руках ходят на одного гуся.
Чюден мир твой, Господи!
«На Погычу, – пьяно кружилось в Гришкиной голове. – Стадухин собирается на новую реку. Может, прибиться к нему? Он непуглив, возьмет беглого. С небольшими карликами мы управимся, а расщепленные пусть прыгают. Ведь на реке – рыбий зуб, песцы, серебро».
– Это правда, что Дежнев ушел на кочах в Заносье?
– Это правда, – кивнул Бугор.
– Чего ж не пошли с Семейкой?
– Опоздали. Он быстро шел.
– И что слышно?
– Мишка Стадухин говорит, что видел под Шелагским носом обломки большого русского коча. Таких кочей ушло в Заносье шесть, не считая Гераськи Анкудинова. Федот Алексеев, Попов, прозвище Холмогорец, повел отряд. При нем Дежнев, во главе охраны. А где теперь те суда? Кто знает? Вот не опоздай мы, – зло тряхнул головой Бугор, – и нас не было бы.
Павлик Заварза подтвердил:
– К Мишке надо клониться.
Как наворожил.
Шумно раскрылась дверь.
Кабатчик суетливо выбежал навстречу. Низко кланялся, просил дорогого гостя в красный угол. Мимоходом столкнул с лавки уснувшего на ней тихого человечка. По незаметному знаку, работники выбросили человечка за дверь.
Мишка Стадухин – плотный, глаза прищурены.
В азяме из аглицкого сукна, козлиные калмацкого дела штаны желтого цвета. Под азямом кафтан из китайской камки, препоясан бобровой опояской. Сафьяновые зеленые сапоги, праздничная, отороченная соболем шапка. Презрительно оглядел питейную. Остановился на Гришке взглядом:
– Чей?
А уже подсказывали услужливо.
Вот подсказали: совсем новый в Нижнем человек. Вот прибыл в острожек с торговым человеком Коткиным. Кажется, из беглых, но со своим припасом. Вот сам выпивает, и других не отталкивает. Даже кабатчик, зная Гришку, что-то подсказал. Соврал, конечно.
– Когда не пусты карманы, ум пропить легко, – презрительно заметил Стадухин, прямо уставившись на Гришку. – Если имеешь какой припас, в питейных не засиживайся. Я крепких людей ищу.
Как бы сам пригласил.
Васька Бугор сразу ближе придвинулся.
А Павлик Заварза излишне громко, даже заискивающе засмеялся.
И от ближайшего стола подсел Анисим Костромин. Жирные волосы стрижены скобкой. Сразу понял, что Стадухин не просто так говорит. Бугор же неустанно в восторге пинал под столом ногу Лоскута: вот, дескать, радуйся, Гришка, если не совсем дурак!
Вдруг нагло крикнули:
– Мишка! Зачем беглых берешь?
Крикнул такое сидящий под узким окном рыжий человека.
Крупный нос в красных прожилках. Глаза бешеные, смеющиеся. Ворот рубахи вырезан прямо, хитрые вышивки на плечах, пуговицы бронзовые богатые, а длинные рукава собраны в складки, прижаты специальными обручами. Вокруг рыжего сидели пятеро таких же крепких, мордастых. Видно: что скажет рыжий, то они тут же и сделают.
– Чего тебе, Юшко?
Рыжий обидно засмеялся:
– Говорю, беглых зачем берешь?
– Сегодня беглый, а завтра прощен.
– Ну, это еще когда! – нагло посоветовал: – Нас возьми.
– Ага. Писать на меня изветы?
– А мы и это умеем!
– Зачем тебе на Погычу, Юшко?
– Так живая ж душа. Чает калачика.
Люди рыжего пьяно, но дружно засмеялись. Затрясли тугими бородами, заперебирали ногами от сильного удовольствия.
– Вишь, как гладко говорит, – завистливо шепнул Бугор Гришке. – Рыжий, это Юшка Селиверстов, прозвищем Двинянин. Хорошо знает морской ход. Только в постоянной распре с Мишкой.
Цыкнул на Гришку:
– Сиди!
А Гришке драки хотелось.
Какой пир без драки?
Душа пела, как рыжий не понравился Гришке.
Ишь, придумал! «Беглых зачем берешь?» Гришка потом и вспомнить не мог, как все началось. Даже не помнил, кто первым крикнул обидное. Может, Евсейка Павлов. Он в питейной появился как раз ко времени и сразу показал свой ядовитый ндрав, правильно крикнув Двинянина козлищем.
Один Стадухин прошел к дверям нетронутым.
Шел сквозь драку прямой, закосневший, как щука сквозь мутный омут.
На ходу презрительно щурился: худяки, голь! А рядом сопел Васька Бугор. Рядом возились Гришка Антонов да Васька Щукин. Одним ударом завалили под лавку робкого Павлика. Заварза слегка взвизгивал, потому как его топтали ногами. Потом объявился зверовидный в медвежине – Фрол. Этот все рвался к Лоскуту, но Бугор мешал – с придыханием водил перед собой тяжелой лавкой, оторванной, наконец, от пола. Сбивал с ног иногда два, иногда три человека. Но до рыжего Гришка все-таки дотянулся. Сразу ударил кулаком в лоб, глаза Двинянина обессмыслилось. Тут-то и взял за бороду. Удобная оказалась – рыжая, мяхкая. Ну, еще запомнил длинные пальцы. На каждом – печатки, золото, серебро.
Вот и закусил соловеюшка.
Убегали кривыми закоулками.
Гришке сказали: хоть ты таперича и богат, а спрятаться надо. Один не ходи, даже не выглядывай за дверь. Затащили к Бугру, посадили на лавку. Всем известно, что Юшко злопамятен, не погнушается ткнуть ножом. И жиганы у него те еще. Смеясь, хлопали по спине:
– Ну, Лоскут! Не растерял силушку.
Только Павлик всхлипывал, потирая отдавленные ноги.
– Ты помолчи, – посоветовал ему Бугор. – Бабе жалуйся, не нам. Давай уговорим Гришку пустить борошнишко на общий подъем! Конечно, Стадухин невежлив, но говорит правду: с новой реки убытки разом вернутся. Да и нет для нас, для беглых, других путей. А так хоть станем богаты!