Страница 104 из 111
«Вот в чем дело». Я прижал кончик ножа к его грудине. «Я не люблю пачкать руки. Кровь не сочетается ни с одной моей одеждой. Но иногда… — я провел ножом по его туловищу. Кровь хлынула и змеилась по его телу тонкими красными ручейками. «Кто-то настолько меня бесит, что я делаю исключение».
Я остановился у мягкой плоти его живота, а затем вонзил лезвие с такой силой, что он бы рухнул, если бы его не повесили.
Из его горла вырвался нечеловеческий крик, за которым последовал второй крик, когда я выдернула нож.
— Вот в чем дело, Джулиан. Я продолжал как ни в чем не бывало. — Она никогда не будет твоей. Она всегда была моей. И твоя самая большая ошибка… Я бросил окровавленный нож на стол и взялся за мясной тесак. — Обижал кого-то, кто был моим.
Я не назвал имя Стеллы. Он не заслуживал жить в месте, где царили боль и смерть, но мы оба знали, о ком я говорю.
Пятна крови. Ушибленная кожа. Испуганные глаза.
Мой пульс учащенно колотился от воспоминаний.
Я обычно сохранял контроль во время этих сессий. Прохладный, спокойный, даже разговорчивый, как я работал над этой темой.
Но всякий раз, когда я представлял себе затравленный взгляд в ее глазах или багрово-черные пятна на ее великолепной коже, что-то темное и ледяное проникало в мои легкие.
Ярость и первобытная потребность разорвать на части любого, кто хотя бы подумал о том, чтобы причинить ей боль.
Если бы я опоздал на минуту, она бы умерла. Ее свет погас, вот так.
Ярость сгустилась в клубок и вырвалась наружу через острое лезвие тесака, который пронзил плоть и кости, пока животный вой агонии не расколол воздух.
"Видеть?" Моя грудь вздымалась от силы удара, когда правая рука Джулиана с глухим стуком ударилась об пол . «Трудно писать снова. Или печатай».
Этого было достаточно, чтобы его бой растаял, как мороженое на горячем бетоне, что разочаровало.
Разрушать их было гораздо приятнее, когда они не сгибались так быстро.
— Пожалуйста, — выдохнул Джулиан. Слезы текли по его щекам и стекали по подбородку. "Мне жаль. Я…"
— Что бы ты сделал, если бы я не появился? Изнасиловал ее? Убил ее?
— Нет, — пробормотал он. Он задрожал, когда я снова поменял лезвия. — Я… я не хотел причинять ей боль. Я…"
Было слишком поздно.
Образ Стеллы, прижатой под ним, плачущей и окровавленной, пронесся в моей голове.
Я проткнул ему грудь и проигнорировал его крики.
Сам факт того, что он приложил к ней руки и причинил ей хотя бы секунду боли…
Когда я был в каюте и думал, что вот-вот умру…
Думал умру…
При смерти…
Мое зрение затуманилось.
Рычание вырвалось наружу, когда я злобной слезой оторвал кусок плоти ее преследователя.
Очередной вой сотряс голую лампочку, освещающую пространство.
Я не часто баловался этими складскими сессиями. Люди, которые перешли мне дорогу, должны были совершить достаточно тяжкие грехи, чтобы оправдать такое обращение, и, как я уже сказал, мне не нравилось пачкать одежду кровью.
Но причинить боль Стелле? В моей книге не было большего преступления, чем это.
Звуки криков и мольб Джулиана потонули в приливной волне моего гнева. Мой мир сжался до состояния, состоящего исключительно из металла, крови и агонии. Треск костей, влажный звук рвущейся плоти, самые обнаженные части тела человека высыпаются из швов его выпотрошенного туловища, словно набивка старой куклы.
Я мог бы целый день работать над Джулианом. Двадцать четыре часа были ничто по сравнению с месяцами ада, через которые он заставил Стеллу пройти.
Возможно, я бы так и сделал, если бы не вернулся к столу, чтобы поменять свой тупой, изношенный нож на новый, и не увидел ожидающее меня сообщение.
Я оставил свой телефон рядом с лезвиями. Текст на экране был до смешного неуместным, раздражающим напоминанием о том, что за этими стенами существует жизнь.
Стелла: Иди ко мне домой.
Мое дыхание замедлилось.
Я был мокрым от пота и забрызганным кровью. Моя обычная сдержанность рухнула под тяжестью боли Стеллы, но ее слова вернули меня на землю.
Образ Стеллы, смотрящей на меня своими мягкими понимающими зелеными глазами в то утро, заменил склад.
Не отдавай ему частичку своей души.
Я думал, что у меня ничего не осталось, но я ошибался. Остался один кусок, и он принадлежал ей.
Малиновый постепенно отступал из моего поля зрения.
Я уронил нож и уставился на сломленного, едва сознающего человека, висящего на стене.
Желание заставить его страдать еще не исчезло, свернувшись клубком злобной змеи в моем животе.
Но желание вернуться к Стелле было сильнее.
Приходи ко мне домой.
— Тебе повезло, — сказал я.
Я поднял пистолет.
Спустя три стратегически точных выстрела преследователь Стеллы превратился в безжизненную, окровавленную груду плоти.
Ради нее я оказал ему величайшее милосердие, на которое был способен: быструю смерть.
Я вышел из подвала, а Стил и Мейсон напали, чтобы убрать беспорядок.
Пытки их не смутили; они чувствовали себя на складских сессиях даже более комфортно, чем я.
В отличие от Каге, у них также не было никаких амбиций, кроме как преуспеть в тех ролях, которые они уже занимали. Вот почему я выбрал их для надзора за задержанием Джулиана.
Тем не менее, после того, как я вернусь в офис, мне придется пересмотреть процессы компании. Меняйте коды доступа, реструктурируйте команды. Я не хотел рисковать еще одной ситуацией с Каге.
Но до тех пор…
Я вошел в ванную на складе, смыл кровь, переоделся и пошел домой к Стелле.
СТЕЛЛА
"Ты дома."
Мое сердце сжалось, когда дверь открылась и вошел Кристиан.
На первый взгляд он выглядел точно так же, как когда ушел — черная рубашка, черные штаны, завораживающе красивое лицо, — но при ближайшем рассмотрении в его глазах назревала тихая буря.
— Ты просила меня вернуться домой. Он смотрел, тело неподвижно, но взгляд горит, как открытое пламя, как я сокращаю расстояние между нами. "И вот я здесь."
В его грубом бархатном голосе слышалась осторожность.
Прошло пять часов с тех пор, как он ушел, и мы оба знали, что его не было в офисе.
— Это… — я замолчала, не желая произносить имя Джулиана.
— Тебе больше не о чем беспокоиться.
"Верно." Я проглотила сотню вопросов, забивших мне горло, и пошел более безопасным путем. «Я читала письма».
Все двадцать. Каждый из них сжимал мое сердце, как туго натянутый узел, потому что я знала, как тяжело Кристиану рассказывать что-либо о своей личной жизни.
Эти письма были не просто письмами — они были кусочками его самого, вылитыми из его души и начертанными черными чернилами.
И я любил каждую деталь, какой бы ущербной или сломанной она ни казалась ему.
Буря в глазах Кристиана угрожала затянуть меня в свой водоворот.
— Я имел в виду то, что написал, — тихо сказал он. "Каждое слово."
"Я знаю." Я прижалась губами к его челюсти. Он замер, его мышцы напряглись, а дыхание участилось, когда я поцеловала его от подбородка к уголку рта.
— Добро пожаловать домой, — прошептала я.
Легкая дрожь прошла через него, прежде чем он повернул голову, и наши губы встретились. Статика наполнила меня, когда он обхватил мое лицо одной рукой, а другой обвил мою шею сзади.
Поцелуй прошлой ночью был мягким, нежным. Послабление в водах после нашей разлуки и утешение после адского дня.
Это была страсть и отчаяние, полное восстановление того, кем мы были, и рождение того, чем мы могли бы быть.
Никакой лжи, никаких секретов, только мы.
Я погрузилась в знакомое скольжение языка Кристиана по моему и теплоту его руки на затылке.
Я не стала задавать вопросов о том, что он делал в течение пяти часов, пока его не было.