Страница 14 из 56
— Это моя.
— Вау, это… ожидаемо, — сказала я со смехом. Я была так счастлива увидеть его комнату, что у меня немного закружилась голова.
— Я не ставил это здесь, это сделал Андреас. — Его голос приобрел оттенок оборонительности, как будто он мог только терпеть, когда его считают на девяносто восемь процентов ботаником.
— Но ты не снял его, — указала я.
— Это хороший плакат. Он получил его на научной ярмарке. — Он повернулся ко мне и пожал плечами, опустив глаза. — Было бы пустой тратой времени избавиться от него, и он будет бесконечно ругать меня, если я поставлю его в своей комнате.
Он открыл дверь и ничего не сказал, только отступил назад, чтобы дать мне пройти мимо него в его спальню. Тревога и возбуждение охватили меня с новой силой: Я входила в спальню мальчика.
Я входила в спальню Эллиота.
Она была редкой и безупречной: кровать заправлена, только несколько грязных вещей в корзине в углу, ящики комода аккуратно закрыты. Единственный беспорядок был в стопке книг, сложенных на письменном столе, и коробке с книгами в углу.
Я чувствовала напряженное присутствие Эллиота позади меня, слышала отрывистый ритм его дыхания. Я знала, что он хочет уйти от хаоса своего дома в одиночество, но не могла оторваться. За его столом была доска объявлений, на которой висело несколько ленточек, фотография и открытка с изображением Мауи.
Подойдя ближе, я наклонилась, изучая.
— Просто несколько научных выставок, — пробормотал он позади меня, объясняя, что это за ленты.
Первое место в своей категории на научной ярмарке округа Сонома, три года подряд.
— Вау. — Я посмотрела на него через плечо. — Ты умный.
Его улыбка вышла кривой, щеки запылали. — Неа.
Я отвернулась, рассматривая фотографию, прикрепленную в углу. На ней были три мальчика, включая Эллиота, и девочка слева. Похоже, она была сделана несколько лет назад.
Дискомфорт зудел у меня в груди. — Кто они?
Эллиот прочистил горло и наклонился, указывая. Он принес с собой запах дезодоранта — слегка кисловатый и хвойный — и что — то еще, совершенно мальчишеский аромат, от которого у меня свело живот. — Это Кристиан, я, Брендон и Эмма.
Я слышала эти имена вскользь: случайные рассказы о занятиях или велосипедной прогулке в лесу. С острым приступом ревности я поняла, что, хотя Эллиот стал моим человеком, моим безопасным местом и единственным человеком, кроме папы, которому я могла по — настоящему доверять, я совсем не знала его жизни. Какую сторону его жизни видели эти друзья? Видели ли они улыбку, которая начиналась с поднятой брови и медленно переходила в забавный изгиб губ? Поняли ли они смех, который преодолел его склонность к стеснению и разразился громким 'ха — ха — ха — ха'?
— Они выглядят мило. — Я откинулась назад и почувствовала, как он быстро отошел позади меня.
— Да. — Он замолчал, и тишина, казалось, превратилась в мерцающий пузырь вокруг нас. У меня зазвенело в ушах, сердце заколотилось, когда я представила себе Эмму, сидящую на полу в углу и читающую вместе с ним. Его голос прозвучал шепотом у меня за спиной: — Но ты милее.
Я повернулась и встретилась с его глазами, когда он быстро поморщил нос, чтобы поднять очки повыше.
— Ты не должен так говорить только потому, что…
— Моя мама беременна, — проговорил он.
И пузырь лопнул. Я услышала топот ног по коридору, лай собаки.
Мои глаза расширились, когда его слова дошли до меня. — Что?
— Да, они сказали нам вчера вечером. — Он откинул волосы со лба. — Очевидно, она должна родить в августе.
— Вот дерьмо. Тебе четырнадцать. Она будет моложе тебя лет на пятнадцать.
— Я знаю.
— Эллиот, это безумие.
— Я знаю. — Он наклонился, заново завязывая шнурок. — Серьезно, я не хочу об этом говорить. Мы можем пойти к тебе? Маму тошнит уже несколько недель, папа ведет себя как ненормальный. А мои братья — козлы. — Кивнув на коробку с книгами, он добавил: — А у меня есть классика, чтобы пополнить твою библиотеку.
Папа бросил на нас знающий взгляд, когда мы вошли в дом и поднялись по лестнице.
— Разве твой день рождения не во вторник? — спросил Эллиот, следуя за мной по коридору. Его ботинки разваливались — его любимая пара клетчатых Vans, — и одна подошва издавала хлопающий звук при каждом шаге.
Я оглянулась на него через плечо. — Я уже говорила тебе об этом однажды, месяцев пять назад.
— Разве ты не должна сказать мне это только один раз?
Я повернула назад, ведя нас в свою комнату и до самого шкафа. С тех пор, как мы переехали, комната постепенно обрела свою собственную жизнь и стала завершенной: конечно, здесь были полки вдоль одной стены, кресло — мешок в дальнем углу и диван — футон на стене напротив книжного шкафа. Но всего за пару недель до этого папа выкрасил стены и потолок в полуночный синий цвет, а над головой — серебристые и желтые звезды, усеявшие созвездия. Две маленькие лампы освещали пространство — по одной возле каждого из вариантов сидений. В центре пола лежали одеяла и еще больше подушек. Это была идеальная крепость.
Эллиот свернулся калачиком на полу, натянув на колени флисовое одеяло. — И у тебя весенние каникулы?
Я пожевала губу и кивнула. — Да.
Он замолчал, а потом спросил: — Ты расстроена, что не будешь с друзьями?
— Я буду с другом. — Я посмотрела на него, многозначительно расширив глаза.
— Я имею в виду твоих подруг, — сказал он, но я не заметила, как он покраснел.
— О, — сказала я. — Нет, все в порядке. Никки едет в Перу навестить семью.
Эллиот ничего не сказал. Он смотрел, как я выбираю книгу и перекладываю подушки, прежде чем устроиться поудобнее. Думая о том, что я чувствовала, глядя на его фотографию с друзьями — и как много еще я хотела узнать о его жизни за пределами этого шкафа — я обдумывала свои следующие слова, давая им покрутиться в голове, прежде чем заговорить. — Я перестала общаться с большинством своих друзей, когда мама заболела, чтобы проводить время с ней.
Он кивнул, и хотя его глаза оставались прикованными к лежащему перед ним блокноту, я могла сказать, что его внимание было приковано исключительно ко мне.
Я пролистала первую страницу и перешла к главе, которую только что начала. — А потом, когда ее не стало, мне совсем не хотелось ходить на вечеринки и говорить о мальчиках. Как будто они все выросли, пока я собирала себя заново. У нас с Никки все еще хорошие отношения, но я думаю, это потому, что она не общается вне школы. У нее огромная семья, с которой она часто видится.
Я чувствовала, что он наблюдает за мной, но не повернулась, зная, что не смогу закончить, если сделаю это. Слова, казалось, бурлили в моей груди, это были вещи, о которых я никогда ни с кем не говорила.
— Папа пытался заставить меня больше тусоваться, — продолжала я. — Он даже организовал для меня посещение этого детского клуба, который находится рядом с его работой. — Я быстро взглянула на Эллиота, а затем снова вниз. — Он сказал, что это для общения и поиска друзей, но это было не так. Это была группа для скорбящих детей.
— О.
— Но мы все знали, что мы там делаем, — сказала я ему. — Я помню, как вошла в огромную белую комнату. Стены были увешаны вещами, которые, как я думаю, должны были быть связаны с подростками: плакаты мальчиковых групп, розовые и фиолетовые граффити на досках объявлений, пушистые подушки и корзины с журналами. — Я зацепила нитку на джинсах. — Это было похоже на то, как будто чья — то мама пришла и развесила все эти случайные вещи, которые, по их мнению, должны быть у девочек — подростков в комнате.
— Я помню, как в тот первый день, — продолжала я, перекинув свой густой хвост через плечо и теребя его концы, — я думала о том, как странно, что мы все здесь собрались, чтобы просто потусоваться. Через несколько дней я заметила, что у всех девочек почти одинаковые стрижки. Семь девушек, все примерно моего возраста, с этими стрижками длиной до подбородка. Через несколько недель я узнала, что все эти девушки были похожи на меня, они все потеряли своих мам. Большинство из них просто сделали эти простые, легкие стрижки. — Я сделала паузу и начала накручивать концы волос на палец. — Но мой папа научился собирать мои волосы в хвост, покупать шампунь, он даже попросил кого — то научить его заплетать косы и использовать щипцы для завивки волос в особых случаях. Он мог бы сделать то, что для него было проще всего, и просто все отрезать. Но он этого не сделал.