Воскресенье

В ней кипел огонь. Евгения воспринимала жизнь как большое приключение, кино. Своим долгом она считала спасение Родины от преступности. Несмотря на не самую яркую внешность (глубоко посаженные глаза и заметные морщины), к ней тянулись люди, Женя умела заряжать энергией, которая лилась через край. Родители, довольно известные в стране медики, растили детей в любви и заботе, поэтому они ни в чем себе не отказывали. Отец с матерью пророчили Жене карьеру медработника – тем удивительнее для них было решение дочери стать милиционером. Сначала они восприняли это как шутку, но когда Евгения с отличием получила профильное образование, стало совсем не до смеха. Попытки поговорить прошли неудачно – горячая Женя с годами стала страшно упрямой и принципиальной. Однако сбыться блестящим планам, к сожалению девушки и счастью отца, пока помешал случай.

– Евгения, ты, ты сошла с ума…? – Отец, мать, два младших брата в смешных, коротких синих шортах и белых майках. Московская квартира. Солнечный летний день. – Ты хоть понимаешь, что ты натворила?!

– Женечка, расскажи нам, как все было, – просит мать, пытаясь поправить дочери волосы. Женя сердито одергивает голову. Гостиная большого дома почти в центре Москвы. Роскошный, блестящий гарнитур из Чехословакии. Внутри – импортный сервиз. На полу – дорогой ковер.

– Да она людей бьет, ты представляешь?!– Взмахивает руками отец.– И кого?! Сына первого секретаря горкома ударила! Бутылкой! По голове! Позор! Дочь уважаемого человека! И это – советский милиционер!

– Женечка, дочь, расскажи…

– Так, хватит, – Круглова яростно вскакивает, – я никому ничего объяснять не собираюсь! Бекетов получил по делу! Не хочешь меня видеть, папа, не увидишь. Завтра же напишу заявление о переводе из Москвы.

– Женя, успокойся. Сядь и расскажи, – вновь тихо просит мать.

– Мама, да он не хочет слышать меня! – Отчаянно восклицает девушка. – Заладил – позор, позор! Папа – я милиционер, комсомолка, в конце концов, это же не пустые слова! Я людей просто так бутылками по голове не бью! И да, если тебе это утешит, это был прекрасный коньяк!

С этими словами Круглова выбегает из квартиры, хлопнув дверью. Родители лишь ошарашено переглядываются.

Музыка в транзисторном приемнике захлебывается, прервавшись сердитым шипением. Женя вздрагивает, вернувшись из воспоминаний, и поворачивает голову. Взгляд падает на огромный красный ковер на стене, над кроватью с синими спинками. Пружины. В пионерских лагерях это был ее батут. Как весело скрипела кровать и подбрасывала вверх, на самый вверх! Может быть, прыгнуть, Евгения?

Пригладив белое покрывало и поправив пушистую подушку, Женя улыбается, принюхиваясь к букету ромашек в белой вазе на подоконнике. Хорошо.

***

Она выбегает из подъезда и направляется к парку. Несмотря на июль, на улице уже почти вечер и становится прохладно. Ветер треплет подол модного финского платья – темно-розового, с длинными рукавами. Ее страшно колотит от обиды, почему? Человек, которому она верила всей душой, не захотел ее слышать? Был ли смысл что-то доказывать внезапно оглохшей душе? Отец упрямо не хотел верить, что ребенок, которого он вырастил, не может без причины ударить человека бутылкой (пусть и очень хорошего коньяка) по голове. Где-то внутри у девушки заседает догадка, что заботливый и переживающий, ее, по – настоящему родной отец, просто использовал ситуацию для исполнения своего плана. Видеть дочь милиционером он не хотел.

«Жека!», – окликают ее четверо парней на светлых «Жигулях». Не обратив внимания, Круглова входит в парк. Автомобиль останавливается у входа, взвизгнув тормозами.

– Круглова! – Догоняет ее один из парней, остальные ждут в машине. Не бедный: модная, «битловская прическа» с длинными, темными бакенбардами. Импортные, светлые кеды, явно не «Два мяча», и черные джинсы. Явно не самодельные, не «варенки». Дорогая, бежевая олимпийка поверх черной футболки. – Куда бежишь- то?

– От тебя подальше.

– Ох, ну да, – парень смеется, – опять с отцом поругалась?

– Слушай, – резко оборачивается Женя. Бегать от него в босоножках на высокой танкетке – глупое занятие. – Чего с тобой не так, а? Вроде и красивый, и шмотки носишь заграничные. Машина вон хорошая. Чего же ты гад- то такой? Нашел бы себе дурочку и водил бы ее на танцы и еще куда- нибудь. Ты же всем противен, не думал об этом?

– Да, а чего так? – Нахально улыбается молодой человек. – Потому что я одеваюсь не как все, и вообще не как все? – Поправляет он зачесанные набок волосы. – Ну, не всем же кричать «Служу Советскому Союзу!» и жить стадом. А что с тобой не так, Женя Круглова? Вроде хороша собой. Родители – уважаемые люди. А сама – «мусор», – гогочет парень.

Кровь приливает к голове и Женя, не соображая, что делает, отвешивает ему звонкую затрещину. Наступает тишина.

– Это ты зря, – ощупывая лицо, проговорил парень.

– Эй, – за Женей вырастает светловолосый молодой человек крепкого телосложения, – что тут происходит?

– Да мы тут, «мусор» убираем, – с акцентом на предпоследнее слово произносит Противник.

– Вот и убирай отсюда, – указывает молодой человек парню на выход, – а то помогу.

– Всего доброго, Евгения Марковна, служу Советскому Союзу! – Зычно кричит Противник и убирается из парка.

– Все нормально? – Заботливо интересуется Алексей – лучший игрок футбольной команды района и Женин давний товарищ. Он не Противник, он простой советский парень. Товарищ. Добрый и надежный, конопатый, с непослушными, соломенного цвета волосами. Выразительные, карие (коньячного цвета) глаза, большие. Играет в футбол, носит черные, выцветшие отцовские «треники», белую майку (алкашку) и серую олимпийку, но не с литерой «Д». Семья Алексея с завода Лихачева, поэтому кроме столичного «Торпедо» они ничего не признают.Для Жени он кто– то вроде лучшего друга и потенциального жениха (если бы женщины, конечно же, выбирали хороших парней). Хотя в глубине души она прекрасно понимала, что отец никогда не примет сына простых рабочих. Вопреки стараниям, революция так и не стерла классовых границ. Пусть и яростно пыталась.

– Да, нормально, – машет еще горящей рукой Женя, чувствуя, как трясутся колени.

– Бекетов та еще сволочь, тебя никто не винит, Женя.

– Я знаю, Леш, – тепло улыбается девушка и берет парня под руку. – А не угостите даму мороженым, товарищ спортсмен? – Кокетливо спрашивает она.

– У меня есть выбор? – Смеется Алексей.

– Ох, это сложный вопрос, товарищ спортсмен.

– Ну, раз, милиция просит, – разводит руками парень, – теперь меня не арестуют.

– Леша.

– Как Эдуарда Стрельцова.

– Алексей!

– Ну, все, все, молчу.

Женя улыбается и, сощурившись, смотрит на небо. Такое чистое и прекрасное, как юная душа.

Светлое, летнее небо 1977 года.

Стрелка часов с красным циферблатом на стене доходит до 8. Отложив так и не съеденное яблоко обратно в тарелку, Женя встает со стула и, поднявшись на носочки, берет с темно-коричневого шкафа пилотку – ее гордость. Аккуратно надев головной убор, она еще раз смотрит в зеркало и козыряет сама себе, улыбнувшись. «Серьезнее, Евгения, – говорит она себе. – Ты – советский милиционер». Но все равно улыбается, когда взгляд падает на туфли у порога. Светлые, на деревянном каблуке, с кожаными ремешочками. Совершенно убийственные. Нужны были для встречи с молодым человеком, он был выше нее ростом. А ей хотелось смотреть сверху и с презрением, когда поссорились. На случай перемирия оставались те самые босоножки. Не помирились. Но туфли остались и были еще очень даже ничего.