Страница 20 из 37
К вечеру похолодало. Пригодилась шерстяная шаль.
В запотелом окне мелькнул фонарь. Косой свет упал на стекло и отразил лицо… Её ли? Будто утопленница выглянула со дна ночного пруда. Карета остановилась на станции. Дверца отворилась – Екатерина спрыгнула со ступеньки. Одеревенелые ноги по щиколотку увязли в холодной жиже.
– К-какая станция?
– Тосна, – ямщик усмехнулся себе под нос, распрягая лошадей.
Станционный смотритель равнодушно переписал в книгу подорожную. Поднял блёклые глаза:
– Ужинать не желаете?
Екатерина разместилась в дальнем углу. Спрятала под маленьким дощатым столиком промокший от грязи подол. Подали варёную картошку с сельдью и грибами.
Голод после восьми часов езды утолила. Теперь – чаю и закладывать лошадей…
– Да неужто, сударыня, сразу поедете? – удивился смотритель. – Переночевали бы. Дорога дальше хуже будет. До следующей станции двадцать пять вёрст – да всё по ухабам. В карете никак не уснёте. Да и шутка ли – в ваши-то годы одной путешествовать по ночам?
«По ухабам, не уснуть… А я попробую», – под голову Екатерина подложила шаль. Укрылась шерстяным одеялом.
Увы – рессоры не способствовали телесному покою.
Она задремала, когда карета перестала подпрыгивать, – но остановка на станции прогнала сон.
Как ни расхваливал смотритель комнаты – ни опрятность дома, ни аромат жареных отбивных с кухни, ни песчаные дорожки и клумбы с астрами не заманили Екатерину на ночлег. Чтобы отделаться от немца-смотрителя, она вышла в ночной сад и прислонилась к дереву, пока закладывали новых лошадей. Только бы не заснуть, не съехать по стволу на землю, не ободрать щеку корой…
– Извольте садиться, барышня! – крикнул ямщик. – Готово!
Она открыла глаза, когда в окне кареты брезжился утренний свет. Закутанная одеялом, как чадрой. Она одолела ночь! Впереди – десять часов света и триста вёрст!
За окном мелькали ели и сосны – всё гуще и гуще. Среди хвойного леса вдоль обочины бежали тонкие берёзки: ровные и белые, как дорожные столбы. Однообразная рябь жёлто-зелёных, зелёно-оранжевых пятен леса и неперестающий звон почтового колокольчика наводили сон. Екатерина дремала, собирая силы после трудной ночи на ухабах и бревенчатых гатях.
К полуночи её экипаж остановился за Новгородом, в Бронницах – у побелённого кирпичного дома. Нижний этаж занимал станционный смотритель с семьёй. Верхний служил для приёма постояльцев.
Стол со стопками бумаг и масляной лампой стоял в пустой тёмной передней комнате. Отсюда поднималась лестница с перилами на второй этаж. Смотритель переписал подорожную и предложил комнату и ужин. Дорога и тряска изнурили Екатерину до того, что ноги запинались за половицы.
– А смогу ли я поутру скоро получить лошадей?
– Не извольте беспокоиться, сударыня! У нас две тройки для фельдъегерей имеются – для вас лошадей хватит. Отдыхайте. Доброй вам ночи!
Жена смотрителя проводила её по лестнице в сумрачную, но чистую комнату с белыми занавесками на окнах, старой дубовой кроватью и круглым столом с белой скатертью.
Мальчик двенадцати лет расставил на столе тарелки с запечённым лососем, хлебом и пирогами, солонку и чашку горячего чаю.
– Чего-то ещё изволите?
– Передай господину смотрителю, чтобы в семь часов приготовили лошадей. И приди доложить, когда можно будет ехать.
Мальчик принял гривенник, поклонился. И бесшумно затворил за собою дверь. Екатерина опустила щеколду.
Поужинала. Разделась и легла. Сумочку-кисет с деньгами надела на шею под сорочку, дорожную шкатулку спрятала под кровать. От белья пахло свежестью и прохладой. На стуле висело платье: подол морщился от сохнущей глины. Следовало бы наказать мальчику почистить одежду…
***
Светало. Часы показывали без четверти семь. Екатерина открыла глаза. Оделась и уложила волосы перед старым замутнённым зеркалом над умывальником. Она забыла взять в дорогу гребень, и спутанные пряди пришлось разбирать пальцами.
В семь часов мальчик постучался в дверь.
– С добрым утром, барышня! Хозяева послали узнать, не угодно ль вам чего.
– Скажи, готов ли мой экипаж?
– Не готов, барышня. Лошадей, говорят, нету.
– Как так – нету? Разве их отдали? Приезжал ли после меня кто-нибудь?
– Господин какой-то важный под утро из Петербурга прискакали, а боле никого не было, – мальчик поклонился с равнодушно-послушным видом.
– Проводи меня к смотрителю!
Они спустились по лестнице. Из тёмной нижней комнаты мальчик отворил тяжёлую дверь и провёл Екатерину в жилые покои, где пахло пирогами, нюхательным табаком и прогоревшими дровами. В передней стояла русская печь, старые шкафы, напольное зеркало, кресла, накрытые пушистыми покрывалами, и круглый стол со скатертью. Смотритель пил чай из самовара.
– Алёшка! Ступай к господину, что приехал два часа тому назад.
Мальчик поклонился и ушёл.
– Отчего вы не даёте лошадей? – спросила Екатерина.
– Их нету-с, – смотритель хлебнул чай. – Не изволите ли позавтракать, сударыня?
– Милостивый государь! Вчера вы говорили иначе и обещали, что ждать мне не придётся! Извольте объясниться!
– У меня нет свободной четверни.
– Не стыдно ли вам обманывать? Я еду одна, к раненому офицеру! Родители мои далеко и опекать меня в пути не могут! У меня подорожная. А вы хотите взыскать с меня плату больше положенной! Если вы хотите поживиться за мой счёт, дайте мне курьерскую тройку!
– Курьерских тоже нет, – смотритель звякнул чашкой о блюдце.
– Какой же упряжкой приехал господин после меня? – Екатерина прищурила глаза.
– Пятёркой.
– Пятёркой! Я приехала четвернёй, и у вас имелись вчера две курьерские тройки. У вас десять лошадей! А вы говорите: нет.
– Ловко посчитали, госпожа Чубарова! Но лошадей я вам отпустить не могу.
– Я сама пойду в конюшню – и посмотрю. Потрудитесь приготовить жалобную книгу!
Она отворила тяжёлую дверь – и в передней комнате у лестницы столкнулась с высокой фигурой в тёмно-коричневом каррике30.
– Сеньор Раффаеле… Зачем вы здесь?
– Мог ли я позволить вам ехать одной, когда узнал о ваших намерениях?
Екатерина отступила на шаг и прислонилась спиной к двери смотрителевой квартиры.
– Вы проделали этот путь, чтобы остановить меня…
– Я не вправе останавливать вас, – герцог приложил руку к груди. – Поверьте мне, я рад, что доехал до вас. Я буду вас сопровождать.
Его глаза чёрным жемчугом блестели в темноте комнаты.
– Но… Как же вы, сеньор Раффаеле… Как же вы… Ведь я отказала вам…
– Ваш отказ не помешает мне быть вашим другом.
– Вы отправитесь со мной – в Москву? В военный лагерь?
– Куда вы желаете.
Он приехал в Бронницы, когда просыпалась заря. Узнал, что Екатерина остановилась на ночь, – положил смотрителю на стол ассигнацию, попросил задержать госпожу Чубарову и не отпускать ей лошадей.
***
Привычно зазвенел дорожный колокольчик. Четвёрка понеслась по Московскому тракту.
Под сиденьем прятался маленький дорожный сундучок герцога, а в ногах – белый голубь в клетке нарушал однообразие дорожных стуков тихим воркованием.
– Я намереваюсь заехать в наше имение, – сказала Екатерина. – Оттуда мы поедем на своих лошадях. В Московской губернии почтовых нам может не достаться.
Раффаеле улыбнулся: как легко произнесла она слово «мы».
– Вы не боялись ехать ночью?
– Правду сказать, было страшно – в первую ночь. Теперь же мне кажется, что я проеду и даже пройду пешком, если понадобится, и ночью, и бездорожьем – одна. А позвольте мне теперь вас спросить, сеньор Раффаеле.
– Спросите.
– Для чего вы взяли клетку с голубем?
– Я знаю, каково путешествовать в опасные времена, Каттерина. Почтовый голубь может быть полезен, поверьте мне.
– А где его парочка?
30
Мужское двубортное пальто с двумя или тремя воротниками-пелеринами, покрывающими плечи.