Екатерина Чубарова

– Живые цветы? – руки герцога не удержались, потрогали лепестки.

– Я вышивала их лентами.

Он взглянул на запястье Екатерины, на обшитую шёлковой гладью оборку длинного рукава. Взял её правый кулачок, сжатый от волнения. Раскрыл. На нежных подушечках пальцев – ни следа от игл. Она умела ладить с напёрстком!

– У вас благословенные руки, сеньорина Каттерина!

– Благодарю. До вас никто так не говорил.

Почему-то глаза стыдились смотреть на его мужскую руку, выбеленную северной природой от янтарной смуглости: с чёрным благородным пушком, идеальную в ширине ладони, в длине и толщине пальцев. Смотрели на перстень. Погашенный дневным светом, гиацинт спал в филигранной оправе.

– Подобное нельзя сотворить без изысканности вкуса, – сказал Раффаеле. – Я очарован вашей душой. В ней живёт красота.

– Ах, вы здесь, а я искала вас в библиотеке!

За Александрой Павловной вошёл в гостиную Иван Дмитриевич, опираясь на трость.

– Господин герцог, милости просим отобедать с нами! – меткий глаз хозяйки и без очков успел уловить, что герцог держал руку её дочери.

Ивана Дмитриевича и герцога представили друг другу. Отставной ротмистр поклонился с бесстрастным видом, не дав жене и дочери понять, понравился ли ему гость.

В обеденной с жёлтыми штофными обоями и белыми колоннами веяло теплом от горячих блюд под серебряными колпаками и от растопленной изразцовой печи.

– Откуда у вас фламандское кружево? – Раффаеле пощупал край белой скатерти на круглом столе.

– Это всё Катя, – ответила Александра Павловна. – Она у нас плетёт кружева по иностранным книжкам.

– Вы научились кружевному искусству по книгам? – он поднял глаза на Екатерину. – Моя bòna умела плести такое кружево. Она училась этому в Бельгии.

– О ком вы сказали, простите? – спросила Александра Павловна.

– Bòna – бабушка моей матери.

Екатерина не призналась, что умеет плести и русское кружево. В деревне, когда бывало скучно, она ходила наблюдать, как девки плели кружева на коклюшках.

– А как давно вы знаете нашу Катю, господин герцог? – спросила Александра Павловна.

– Три дня.

– Это к вам она ездила вчера с княгиней Ниной Григорьевной? Она нам не рассказывала. Молчунья она у нас, вся в отца.

– Да, сеньора, я имел радость принимать в моём доме сеньорину Каттерину с князем и княгиней. Я рад, что теперь знаю вас… Семью… И могу пригласить…

Раффаеле посмотрел на Ивана Дмитриевича. Отставной ротмистр с суровым видом жевал постную картофельную закуску.

– Иван Дмитрич мало говорит, он был ранен в голову на войне, – объяснила Александра Павловна. – Да и сам по себе мой супруг неразговорчив. А вы, сеньор Раффаеле, откуда родом будете?

Герцог не успел ответить. Вошёл бывший денщик Ивана Дмитриевича в стареньком чёрном кафтане с барского плеча и подал Екатерине конверт. Она сломала печать и раскрыла письмо.

– Это от Нины. Простите… Я должна сейчас ехать к Ланевским.

– Прямо сей же час? – удивилась Александра Павловна. – Нина Григорьевна прислала карету?

– Нет, барыня, – ответил бывший денщик.

– Забыла, должно быть, – Екатерина виновато посмотрела на Раффаеле и поднялась из-за стола. – Или что-то случилось… Я возьму извозчика.

– Зачем же извозчика, Катя? Быть может, вы, господин герцог, окажете нам честь и сопроводите мою дочь?

– Maman! Просить сеньора Раффаеле об услугах не совсем уместно…

– Я рад сопроводить вас, – его глаза блеснули.

***

Неслыханная бесцеремонность – распоряжаться временем герцога и ставить его в подобное положение! В карете Екатерина смотрела на шнурок сумочки-кисета, обвивающий её запястье.

– Простите, что maman обратилась к вам.

– Сеньора хотела быть спокойной за вас. Если вы доверяете мне, как ваша mammà, я подожду вас, чтобы сопроводить вас домой.

– У меня нет причин не доверять вам. Но затем ли вы посетили наш дом, чтобы забросить ваши дела?

– Я не спешу.

Чёрные глаза из-под широких полей изучали её нежно-русский точёный профиль с бледной родинкой на подбородке. Она не поворачивалась – а к лицу герцога так шла шляпа!

Князь Пётр Васильевич в тёмно-зелёном мундире стоял у окна, глядя в голубизну сумерек. Лакей открыл двери, впустил Екатерину. Нина поднялась навстречу с дивана. Сжала ей обе руки.

– Нинетт, что с тобою? Ты не изволила прислать за мной карету.

– Ах, прости, Катрин! Я не вспомнила. Последние известия…

– Какие известия?

– Идём, я расскажу тебе.

Княгиня за руки потянула её к дивану.

– Прошу. Сядь.

– Какие известия? – Екатерина вглядывалась в безрадостные глаза подруги.

– Позволь, я прежде прикажу подать чай с травами и приготовить карету. Я виновата, что принудила тебя ехать на извозчике, – Нина взялась за колокольчик.

– Не беспокойся о карете, Нинетт! Сеньор Раффаеле нынче приезжал к нам с визитом и, по настоянию maman, согласился сопроводить меня. Он ожидает меня в вестибюле.

На усталом лице княгини мелькнуло удивление:

– Паисий! Пригласи герцога ди Кастеланьоло!

Князь Пётр Васильевич по-прежнему стоял у окна и молчал. Раффаеле вошёл в гостиную.

– Вы, верно, полагали, что помешаете нам своим присутствием, сеньор Раффаеле, – Нина подала ему руку. – Впредь прошу вас не сомневаться, что вы здесь всегда желанный гость.

– Так о чём ты хотела мне рассказать, Нинетт? – напомнила Екатерина.

– Семёновцам приказано выступить в Вильно девятого числа. Егерский и Финляндский лейб-гвардии полки уже отправились туда.

– В минувшую субботу? Я слышала утром полковую музыку. Значит, теперь и они…

– Да, Катрин.

– Князь! Началась война? – Раффаеле прошагал к окну.

– О войне пока не говорят, – каблуки Петра Васильевича скрипнули на паркете. Он подошёл к дивану и сел подле жены. – Нинетт, друг мой! Быть может, война не случится. Не стоит тревожиться понапрасну.

– Катрин! – княгиня не отпускала её руки. – Вечером я устраиваю приём по случаю отбытия в Вильно. Я сказала тебе заранее, чтобы ты настроилась духом.

– Благодарю тебя, Нинетт…

– Сеньор Раффаеле, вы будете?

– Да, я собирался быть у вас.

Подруги распрощались на четыре часа – до встречи на званом вечере.

С Невы дул холодный ветер, и окно в карете герцога заиндевело. Возница погнал лошадей неторопливым шагом. Руки Екатерины в серых перчатках недвижно лежали на коленях, сумочка-кисет спустилась к полу и намокла от тающего снега.

– Сеньорина Каттерина, вы расстроены. Я могу вам помочь?

– Мне помогает ваше присутствие рядом.

Она сомкнула губы и сдвинула брови, тонкие и выразительно очерченные, как серпы первых дней молодой луны. Раффаеле понял, что говорить она не хочет. Его не удивляла печаль княгини Нины, провожающей в поход мужа. Но почему Екатерине, девице восемнадцати лет, не имеющей ни мужа, ни брата, ни жениха, Нина пересказывала известие с деликатностью? Почему сжимала ей руку, будто провожать в поход друга сердца предстояло Екатерине, а не ей?

Екатерина встрепенулась, когда герцог постучал золотым набалдашником трости в переднюю стенку кареты.

– Какая это улица? Уже мой дом? Простите, я не следила за дорогой…

– О, нет. Нет. Прошу вас немного подождать, – он показал знак nu mumento и вышел из кареты.

Подождать… Вас, герцог, ждать – это честь. И вы вправе об этом просить…

Он вернулся – и вложил ей в холодные руки маленький синий букет.

– Где вы нашли цветы?

– Я знаю в Пьетробурге цветочника. Он выращивает в оранжереях цветы зимой. Эти цветы у вас называются «васильок»?

– Да. Это васильки…

– Они похожи на вас.

Екатерина улыбнулась:

– Почему вы так говорите?

– Вы знаете о языке цветов? Василёк прост и изящен – как вы. Он поймёт и разделит вашу печаль.

Она вошла в вестибюль с букетом. Хотелось закрыться в спальне. Но в верхних покоях пришлось встретиться с матерью.