Страница 9 из 11
«Ох уж эта заграница! Грязи тут и интриганства столько! Я всё больше и больше уважаю группу „Освобождение труда“, у всех у них интересы дела на первом плане, одно только – Плеханов не чуткий человек, но и это выкупается его страстностью».
При всём разброде и шатаниях в воздухе висела тяга к объединению. Ещё не «воспрял весь род людской», но очередной конгресс Интернационала в том странном «нулевом» году состоялся. И принял он важное решение: образовать постоянно действующий исполнительно-информационный орган – Международное социалистическое бюро. Так и получилось, что вся организационно-техническая работа, включая обширную переписку, пала на трёх женщин. Газета «Искра» и петербургский «Союз борьбы» – это, понятно, Надежда Крупская; «Освобождение труда» – Вера Засулич, а новый орган и документация Второго Интернационала – Анжелика Балабанова.
Старшая была Вера Ивановна. Она единственная называла Плеханова по-свойски – Жоржем. Смеялась:
– Я уже «в людях» жила, а Жоржа ещё на свете не было! Не зря мой партийный псевдоним «Тётка»!
Ульянова она приняла с отменным участием и сердечной теплотой, обняла, как младшего брата. Но послушав их спор с Плехановым, сказала честно, глядя в хитрющие карие глаза:
– Жорж – борзáя: потреплет, потреплет и бросит, а вы – бульдог: у вас мёртвая хватка.
«Старику» Владимиру это сравнение очень понравилось. Жене Надежде он скажет:
– Вот ты увидишь Веру Ивановну, убедишься, что это кристально чистый человек!
Надежда пригласила на чай обеих – Веру и Анжелику. Они в тот вечер подружились. Крупская сразу увидела, как её незамужние гостьи тоскуют по женскому счастью, по семье. Три бездетные женщины – что ни скажи, отзовётся тройное эхо вечной боли. А что хозяйка замужем, так это разве счастье? Каждую минуту чувствовать, что женат он, ненаглядный, не на тебе, а на революции – что ж тут хорошего?
Но – прочь, долой все грустные мысли! Есть работа, есть хороший чай с десертом, есть подруги с душевным разговором.
– Мне как безотцовщине путь был один – в гувернантки, – солировала за столом откровенная Вера Засулич. – Но тут попал в руки нечаевский «Катехизис революционера», и я сказала себе: никогда! Лучше стать террористкой, чем учить сынков богатеньких заводчиков да фабрикантов. Вы в курсе, как в этой памятке делятся женщины?..
Народнический терроризм Нечаева был ещё в моде. Надежда и Анжелика с удовольствием слушали «Тётку».
– До сих пор помню двадцать первый параграф «Катехизиса», – продолжала Засулич. – Женщины делятся сообразно с полезностью их для революционного дела на три разряда. Первый – «бессмысленные, пустые и бездушные». Второй разряд – «горячие, преданные и способные, но ещё не дошедшие до настоящего революционного понимания». Третий – «вполне посвященные и принявшие всецело революционную программу».
– Вот вы смеётесь, – улыбалась Вера Ивановна вместе с подругами. – А я ведь почти точно цитирую. Дальше вот что сказано про нас, третьеразрядниц:
«Мы должны смотреть на них, как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно»…
Три «драгоценнейших сокровища» обнялись, словно родные сестры. В такой компании можно говорить и спрашивать что угодно.
– А расскажите про переписку с Карлом Марксом! – просили две сестры старшую.
– Давайте выйдем на летнюю веранду, а то Ульянов придёт и задаст жене, что в комнате курили! Там устроимся, и всё расскажу – про переписку с Марксом, про встречи с Энгельсом, про тюрьму и ссылку…
На вольном воздухе они слушали друг друга, делились своими впечатлениями о книге Чернышевского «Что делать?» – этим романом восторгались все. Засулич и тут удивила.
– Мы увидели светлое будущее в книге и до сих пор считаем, что революционеры, как Рахметов, должны спать на гвоздях, – Вера ходила вокруг стола, покуривая очередную папиросу. – Но что именно нужно делать для осуществления снов Веры Павловны? Нужно пересоздать существующий строй. Да, Рахметов – революционер. Все произносят это слово, но смысл в него вкладывают туманный, разнообразный. У одних – вечные слова о неустанной борьбе угнетённых против угнетателей. У других – призыв взять оружие в руки и под корень уничтожить богатеев. Кому-то именно это нравится во власти – возможность лишать людей жизни. Я стреляла в столичного градоначальника Трепова, больше убивать никого не хочу…
Она засмеялась.
– Не далее как вчера Жорж остудил меня, когда я за что-то яростно на него накинулась. А он так спокойно, иронично заметил: «Вера Ивановна, вы, видимо, приняли меня за Трепова!»
…Эх-х, никто из них и представить не мог, что созданная двадцать лет назад группа «Освобождение труда» скоро перестанет существовать. Пять первых русских марксистов, основавших её, так и не пойдут за Лениным. А те из пятерых, кто доживёт до 1917 года, не примут Октябрьскую революцию.
Особенно враждебно отнеслась к ней Вера Ивановна Засулич, назвав Октябрь контрреволюционным переворотом. «Нет у социализма в настоящий момент более лютых врагов, чем господа из Смольного», – утверждала она. Для старой революционерки новая власть была зеркальным отражением царской, лишь усиленной красным террором. Большевиков она считала «отвратительным, громогласно лгущим, властвующим меньшинством, стоящим над громадным большинством, которое вымирает от голода и холода». Именно так она и умирала в неотапливаемой питерской комнатке в конце зимы 1919 года.
Георгий Соломон, близко знавший Ленина, как-то спросил его о скончавшейся недавно Засулич. Владимир Ильич отозвался так:
– Есть детская песенка, точно написанная на Веру Ивановну:
Для тех, кто, возможно, не понял всей тонкости такого юмора, Ильич добавил:
– Можно повторять снова и снова, как в песне «У попа была собака». Вот вам и вся Вера Ивановна…
Конечно, вождь мирового пролетариата имел в виду не то, как долго и тяжело умирала «старица». Скорее всего, он просто вспомнил, как на II съезде РСДРП в 1903 году Вера Засулич критиковала его за жёсткие формулировки партийного устава, за принцип демократического централизма, который, по её словам, диаметрально противоположен централизованной демократии. Особо досталось от неё и за диктатуру пролетариата, а этого Ленин ей не простил.
Он вообще не умел прощать и не терпел иных мнений. А уж фундамент его гигантского эксперимента – диктатуру пролетариата – трогать непозволительно никому, иначе можно договориться, что и террор не нужен, а тогда всё задуманное здание вообще может рухнуть в одночасье.
…На смену странному «нулевому» году с его разбродом и шатанием пришёл 1903-й. Все течения российского революционного движения разделились строго на большевиков – «твёрдых ленинцев» и на меньшевиков, пока ещё живых и ходящих в статусе «полуленинцев», то есть временных попутчиков.
И так продолжалось целых десять лет, до начала Первой мировой войны. Если забежать немного вперёд, то следует упомянуть два факта.
Первый случился в начале августа 1914-го – Анжелика уже работала редактором газеты Итальянской социалистической партии «Аванти!» и жила в Лозанне. В тот день она получила письмо от Плеханова с просьбой срочно приехать к нему в Женеву.
Как только она приехала, Георгий Валентинович резко спросил:
– Как вы и ваша партия относитесь к войне?
Вопрос удивил. Безусловно, великий марксист Плеханов должен был знать, что ответ естественным образом вытекает из её (как и из его собственного) мировоззрения.