Страница 10 из 11
– Мы делаем всё возможное, чтобы не допустить вступления Италии в войну и положить ей конец как можно скорее, – сказала Балабанова. – Что касается лично меня, то я, естественно, сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь в этом партии.
Его глаза гневно сверкнули.
– Значит, вы постараетесь не допустить вступления Италии в войну? А как же Бельгия? А где ваша любовь к России?
– Что вы хотите сказать, говоря о моей любви к России? Должно ли моё отношение к войне измениться, потому что в неё вовлечена Россия? Разве не вы раскрывали мне истинные причины войны? Разве не вы предупреждали нас, что эта бойня готовится и что мы должны противостоять ей? Разве сейчас вы за войну?
– Да, сейчас я бы вступил в армию и воевал бы против немцев…
Второй факт – это обыск на квартире Плеханова. Он приехал в российскую столицу в марте 1917-го. Ещё успел назвать бредом «Апрельские тезисы» Владимира Ленина. Успел предупредить, что «захват власти одним классом или – ещё того хуже – одной партией может иметь печальные последствия».
Осень у патриарха российского марксизма оказалась болезненной. Вот как об обыске на его квартире напишет Джон Рид в своей книге «Десять дней, которые потрясли мир».
«Петроградские антибольшевистские газеты вышли с заголовком: „У Плеханова температура 39°“. Плеханов жил в Царском Селе и лежал в постели больной. Красногвардейцы вошли в его дом, сделали обыск (искали оружия) и допросили старика.
– К какому классу общества вы принадлежите? – спросили они его.
– Я революционер и ещё сорок лет тому назад посвятил всю свою жизнь борьбе за свободу, – отвечал Плеханов.
– Всё равно, – заявил рабочий. – Теперь вы продались буржуазии.
Рабочие уже не знали пионера российской социал-демократии Плеханова!»
Негодование солдат и матросов по отношению к Плеханову было настолько велико, что советское правительство было вынуждено издать распоряжение «Об охране личности и собственности гражданина Георгия Валентиновича Плеханова».
Опасаясь за жизнь мужа, Розалия Марковна, перевезла больного Плеханова сначала во Французский госпиталь Красного креста, а потом в санаторий в Териоках (сегодня Зеленогорск), в Финляндию. 30 мая 1918 года Георгий Валентинович Плеханов умер и был похоронен на Волковом кладбище. На его памятнике высечены слова: «Он слился с природой».
Хотелось бы здесь заметить, что природа и пустота не терпят друг друга. Особенно природа.
Впрочем, нам логичнее было бы сейчас вернуться несколько назад, в 1903 год, когда после II съезда РСДРП стало ясно, что разногласия между большевиками и меньшевиками протокольно оформлены и теперь единства не будет никогда. Плеханов ещё был жив и страшно расстроен.
– Вы хотели продолжить учёбу? – спросил он. – Сейчас самое время.
Анжелика поехала в Рим.
Глава 4
«Пусть наука служит людям!»
ПЕРВОЕ, что Балабанову удивило в Римском университете, это полное отсутствие какого-либо формализма и строгого немецкого порядка – орднунга. Его, можно сказать, не было вообще. Вместо твёрдых правил – демократичность и «свобода полов».
Многие девушки, посещавшие занятия, были родом из богатых семей. Они ходили в сопровождении монахинь, выступавших в роли дуэний. Студентки садились за стол в университетской библиотеке – дуэньи обязательно устраивались за спиной и могли так сидеть часами, сторожа сумки, книги. Уберечь что-либо другое они были не в состоянии, потому что их патронессы под благовидным предлогом всенепременно ускользали на очередное свидание. Здесь форму и приличия желательно было соблюдать, хотя в свободе любви все придерживались вполне радикальных взглядов.
Любой студент – мужчина или женщина – мог остановить профессора в коридоре и задать свой вопрос. А если собиралась группа студентов-социалистов, чтобы обсудить что-либо насущное, можно было постоянно слышать одно и то же имя – Лабриола. Профессор этики и педагогики Антонио Лабриола читал также лекции по философии и истории философских учений. Он был марксистом, прекрасным знатоком трудов Маркса и Энгельса.
Молодёжь его просто боготворила. За его франтоватым, беспечным видом скрывался острый ум, глубокие знания практически во всех сферах жизни, прирождённый наставнический талант. В этом смысле он был немало похож на Плеханова. Однозначно все были влюблены в Лабриолу, все пытались хоть в чём-то ему подражать.
Он не пытался навязывать свои социалистические убеждения. Он вёл студентов по тернистым дорогам истории и лабиринтам философии, перекидывая мостики от прошлого к настоящему и будущему. Он приводил интересные факты и предлагал самим делать выводы. Он учил сомневаться, чтобы каждый мог сам заняться научным исследованием и выработать свой собственный критический подход к существующим общественным отношениям.
Анжелика, как и все девушки с курса, обожала Антонио Лабриолу. В своём дневнике она счастливым назвала день, когда заметила, что и профессор проявил к ней интерес, хотя всегда она сидела в дальнем углу. Лабриола, узнав, что она из России, стал чаще цитировать Плеханова, посматривая при этом на Балабанову. А когда узнал, что та занимается переводами, попросил принести свои работы. Это стало началом их дружбы.
Он не считал зазорным ходить в кафе со студентами после лекций. Все вместе они дискутировали за столиком, жадно впитывая его интеллект и иронические высказывания.
– Я вижу, что многие из вас нацелены на борьбу за истинную свободу рабочего класса, – говорил Лабриола с кафедры. – Но предупреждаю: я вас к этому подталкивать не буду. Преподавателя, использующего университет для пропаганды социализма, следует отправить в сумасшедший дом.
Лишь однажды, заканчивая семестр, обвёл аудиторию тёплым усталым взглядом и сказал:
– В лекциях я старался показать вам, что общество делится на эксплуатируемых и эксплуататоров. Те из вас, которые предпочитают бороться вместе с первыми против последних, выполняют великую, благородную задачу. Но в этой борьбе предоставьте науку в распоряжение масс! Пусть она служит людям! Вот мой наказ. Иначе победы не добиться…
Заканчивался учебный год. Как-то они оказались вдвоём в пустой аудитории. Лабриола подозвал Анжелику к преподавательскому столу и показал новую книгу по марксизму.
– Синьорина, я единственный в Италии социалист, – сказал он грустно, когда они поговорили о книге и она уже собиралась возвратиться на своё место. – Когда я умру, единственной останетесь вы. Вы должны быть исполнителем моей последней воли и стать членом нашей социалистической партии.
– Не далее как вчера я как раз думала о вступлении в партию, – тихо отвечала Анжелика, чуть смущённая от такого поворота.
Назавтра она подала заявление и была принята.
У Антонио Лабриолы было серьезное заболевание горла. Врачи категорически запретили ему курить, но он не обращал внимания на эти запреты. Незадолго до ухода из жизни профессор познакомил Анжелику с Леонидом Биссолати.
Это имя знала вся страна. Один из основателей, а затем и главный редактор «Аванти!», официального органа Социалистической партии Италии – вряд ли Балабанова рискнула бы сама познакомиться с таким человеком. И уж тем более сочла бы диким бредом, если б кто-то ей сказал, что через несколько лет она сама станет редактором этой газеты и будет голосовать за исключение из партии Биссолати.
Именно Леонид пригласил её в редакцию – только туда поступали свежие немецкие статьи по марксизму, которые Балабановой потребовались для реферата. Он разговаривал с ней, как с коллегой. Просил высказывать своё мнение по любому вопросу и обязательно критиковать его точку зрения. Когда она стала извиняться за то, что отняла у него так много времени, Биссолати сказал: «Я чувствую себя гораздо моложе, когда говорю с вами. Пожалуйста, приходите, когда захотите».