В тени невинности

Приблизившись к Алексу, я попытался поздороваться, но слова застряли в горле. Честно сказать, мне не хотелось с ним разговаривать, хоть и стоило отдать ему струны, показать, на что я пошел ради этого. Но поймет ли он меня, если я открою рот и заставлю себя промычать что-то невразумительное? Уж лучше промолчать. Мне не привыкать.

Молчать.

Почувствовав мое присутствие, Алекс взглянул на меня через плечо. Он выглядел в точности как я: потрепанным и уставшим.

– Где ты был? – одними губами спросил он.

Вместо ответа я расстегнул рюкзак и протянул ему бумажный конверт со струнами. Алекс не сразу осознал, что скрывается в упаковке. Но стоило ему понять, как серые глаза тут же округлились, и он ошарашенно уставился на меня.

– Это… мне? То есть ты серьезно ходил за струнами ради меня?

Я мотнул головой.

– Тогда зачем?

Я пожал плечами.

– Не понимаю тебя, – Алекс прижал к груди конверт и опустил взгляд. – Разве ты не должен злиться после того, как я послал тебя? Я думал, ты поэтому ушел. Не хотел больше меня видеть. У тебя есть причины.

Не знаю, раскаивался ли он по-настоящему, но мне было приятно осознавать, что он раздосадован своими поступками. Я опустился рядом с ним на колени и похлопал по плечу. Мне хотелось сказать что-то вроде: "Ты странный, но вокруг меня больше нет людей, поэтому я мирюсь с тем, что есть", однако я вновь промолчал. Думаю, Алекс понял меня без слов. Честно сказать, своей догадливостью он мне симпатизировал.

– В любом случае, – начал мальчик. – Извини за утро. Я наговорил тебе много чего. На самом деле я так не думаю, просто… Есть вещи, которые мне сложно в себе контролировать. Ты лечишь меня, кормишь, даешь ночлег. Я всё думаю, зачем ты это делаешь? И никак не могу найти ответа. Я должен тебе слишком много. Ненавижу быть должным, но боюсь, что не смогу расплатиться. Мне бы только не сделать тебе хуже.

Алекс прикусил губу, хмурясь. Я подметил, что он всегда делает это, когда находится в замешательстве.

– Хуже? – на выдохе выдавил я из себя. Напряжение медленно рассеивалось и говорить стало легче.

– Ты и сам понимаешь. Я, как черный кот, приношу одни несчастья.

– Я так не думаю.

– Правда что ли? – с усмешкой переспросил Алекс.

– Наверное.

Я прикрыл глаза, заставляя себя собраться. Но выходило только хуже: голова шла кругом и перед глазами всё расплывалось. Да и щека ужасно болела при каждой попытке открыть рот. Поэтому я нахмурился и нехотя произнес:

– Иди в дом. Сыграешь что-нибудь на гитаре.

Щеки горели не только от длинной царапины, но и от прожигающего взгляда Алекса. Я всё ждал, когда он потребует объяснения моего странного поведения, но он молчал. Долгую тишину спустя послышался шорох одежды и листьев – Алекс поднялся на ноги (не без помощи костылей) и вдруг сказал:

– У тебя смешные курицы.

– Роза, Элиза и Нора. Их имена.

Алекс грустно улыбнулся.

– Ты дал им имена.

– Да.

Я слышал, как глубоко он вздохнул, словно думая о чем-то своем, далеком и таком печальном. Мне показалось, что Алекс уже собирался идти к крыльцу, но неожиданно остановился и прислонился ко мне, мимолетно обнимая за плечи.

– Спасибо.

Обомлев, я распахнул глаза, однако Алекс отстранился и поковылял в дом. Всё произошло так быстро, что я даже засомневался, случилось ли это на самом деле.

Но мне стало тепло и хорошо, как никогда раньше.

Спустя час я уже сидел в гостиной, дремля в кресле. Сон был неспокойным: я словно застрял в несвязном бреду, не в силах разобраться, где сон, а где реальность. От этого состояния мне было плохо даже физически.

Алекс сидел на ковре у дивана и кропотливо занимался установкой струн. Его усердное сопение доносилось до меня даже сквозь сон. Но вдруг он умолк. Озадаченный, я открыл глаза и протянул к нему руку, дотрагиваясь до плеча.

– Закончил? – спросил я.

Алекс не отозвался. Он как-то странно кашлянул, а затем неестественно выгнулся, заставляя меня замереть от страха. Он вскинул голову, и два совершенно пустых, налившихся темной кровью глаза воззрились на меня. Черные жилы тянулись по всему его лицу, будто слезы. Я знал этот взгляд. Так смотрели только зараженные.

В ужасе я закричал изо всех сил и проснулся. Алекс, настоящий Алекс, сидел на том же месте, что и его жуткая копия из сна. Только этот Алекс смотрел с непониманием, своими совершенно обычными серыми глазами.

– Кошмар? – простодушно поинтересовался он.

Я откинулся в кресле, прикрывая лицо ладонью. Меня всё еще немного трясло.

– Как гитара?

– Пришлось повозиться, но оно того стоит.

Алекс продемонстрировал мне натянутые на грифе струны. Раньше эта гитара принадлежала одному из близнецов, Чарли. Он играл довольно посредственно, да и играл редко, предпочитая хвастаться своими умениями. Но в детстве я всё равно завидовал ему.

– Такая приятная, – Алекс провел ладонью по изгибу корпуса. – Будто создана для меня!

Я скептично приподнял бровь.

– Ты играть-то хоть умеешь?

– Вот еще! – надулся мальчик. – Я же говорил, что умею.

– Ты много что говорил.

Алекс показал мне язык и вернулся к гитаре. Провел по струнам, вслушиваясь в звук, и немного покрутил колки (это слово я тоже узнал от Алекса).

– Еще чуть-чуть, зануда.

– Я всё еще жду. Не должны же мои старания пропасть даром.

Он взглянул на мое лицо, останавливаясь на щеке.

– Поверить не могу, что ты выбрался в город из-за струн. Сильно же ты, должно быть, любишь музыку. Ну, или меня.

– Уж точно не тебя.

Алекс рассмеялся.

– Я и не претендую, – он положил корпус гитары на бедро. – Дрался с зараженными?

Я дотронулся до царапины, морщась. После долгой обработки антисептиком щека ныла так сильно, что хотелось ударить себя калиткой.

– Ерунда.

– Не скромничай.

– Нет, правда. Было бы о чем рассказывать. Просто показал стайке зараженных, кто король этого города.

– Да неужели?

– Я серьезен.

– А не боишься обратиться? Может, у них и когти ядовитые!

Я цокнул.

– Тогда бояться нужно тебе. Откушу пару пальцев, потом на гитаре не сможешь играть.

– Я убегу быстрее, чем ты с кресла поднимешься! – весело выговорил он и, понизив голос, будто собирается рассказать самый страшный на свете секрет, добавил: – У тебя толстая задница.

– Что? – я смешался. – Ты опять говоришь какую-то чушь.

– Нет, так и есть. Правда-правда.

– Ой, хватит уже. Ты меня раздражаешь.

Однако впервые за долгое время он не злил меня всерьез.

– Давай, – попытался как можно серьезнее сказать я. – Играй. Я упрашиваю тебя весь вечер.

В ответ Алекс недовольно шикнул:

– Две минуты для маэстро, разве я многое прошу?

И начал перебирать струны. Поначалу медленно, привыкая к инструменту, а затем всё быстрее и увереннее.

– Как с велосипедом, – отметил он. – Главное – начать.

Он немного потренировался и принялся за аккорды. Похоже, он и вправду хорошо играл. Стало стыдно за свое неверие – я даже немного покраснел, но Алекс не заметил этого. Он был слишком увлечен игрой, чтобы смотреть на меня.

– Как же там… Начиналось. С ля минора, что ли.

Его пальцы коснулись гитары и вдруг быстро побежали по струнам, стирая в пыль годы тишины. Он будто всю жизнь только этим и занимался.

Возможно ли описать словами всё волшебство музыки? Я уж точно на это не способен, но не могу не попытаться.

Это похоже на синее небо, подернутое серой дымкой и исполосованное белыми лучами солнца. Похоже на закат. Такое же тревожное и восхитительное чувство, когда ты стоишь посреди дороги, а вокруг – пустота. Ты не видишь солнце, но чувствуешь, как оно исчезает в твоих глазах. Еще минута, и опустится сумрак, а потом… Что будет потом понять несложно. Не зря Освальд внес этот пункт в наш свод правил.

"Никогда не выходи на улицу после заката".