Страница 72 из 74
Глава 20
— Что, у государыни совсем худо с верными людьми, раз она отроков неразумных посылает с заарестованными разговоры разговаривать? — я слегка наклонил голову набок и внимательно посмотрел на сидящего напротив меня мужчину.
Акинфий Демидов только что высказал вслух мысль, которая витала в воздухе и так и норовила сорваться с языков у двух третей министров или чиновников, стоило мне лишь заикнуться о каких-либо изменениях. Ну-да, ну-да, мы не в средневековье живем, когда пятнадцатилетний парень вполне мог армией командовать. Здесь и сейчас я отрок неразумный, дитё еще, которое только от нянькиных юбок оторвалось и априори не может произносить что-то внятное. Правда дитё это — Великий князь и наследник, и надо его выслушать, а вот выполнять что-то из его лепета — необязательно. Да что там говорить, когда мне каждое даже самое малое усовершенствование Ораниенбаума нужно едва ли не зубами выгрызать. Ну, ничего, юность — это дело быстропроходящее, самое главное, нужно подготовиться получше, людьми верными окружить себя, а там уж и пободаться можно будет.
Хорошо еще, что существует одна треть, которая уже поняла, что мой рот способен выдавать нечто достойное внимания, которое вполне можно попробовать реализовать. Как тот же Ушаков, к примеру. Вот только его ежедневные доклады мне многие воспринимают как стариковское чудачество. Вроде как, что старый, что малый… А самое смешное, сегодня я услышал удивительную новость о том, что, оказывается, все те изменения, которые претерпевает Тайная канцелярия — дело рук Шувалова. Ушаков от злости чуть парик свой не сожрал, когда это услышал. Хорошо еще, что сам Шувалов в это время был где-то в районе Риги, постепенно налаживая новую систему по всей империи, а то, даже не знаю, что было бы. До дуэли вряд ли бы дошло, но скандал был бы знатный.
Так что Демидов не озвучил для меня ничего нового, я и так прекрасно знаю, как ко мне относятся при дворе. Поиграв с ним в гляделки еще некоторое время, а потом я вынул кинжал, наклонился и одним движением отхватил пуговицу с его камзола, уже изрядно потасканного, но в котором все еще угадывалась роскошная вещь. Он даже не вздрогнул, когда увидел клинок, молодец, что тут сказать. Лишь, когда я откинулся обратно на стул, держа в руке пуговицу, недоуменно приподнял бровь.
— Какой интересный выбор, — я вертел в руке пуговицу, разглядывая ее со всех сторон. — Не золото, не серебро, даже не самоцветы с Уральских рудников. Нефрит, который и не сказать, что ценится у нас слишком. Почему нефрит, Акинфий Никитич?
— Ну так, сами же сказали, неброский, не слишком дорогой, — Демидов развел руками. — Отец мой, Никита Демидович, человеком был богобоязненным, сам проповедовал умеренность во всем, и нас, детей своих приучил к тому же.
— Тогда было бы роще речных камешков набрать, да к камзолу приторочить, — я улыбнулся краешком губ, — да и шелк, из которого ваша рубашка сшита, стоило на рубище заменить. Куда уж проще было бы? Но вы почему-то решили использовать нефрит, не слишком дорогой камень, это верно, вот только встречается он у нас редко, настолько редко, что впору заподозрить вас в смертном грехе тщеславии, нежели поверить в скромность натуры, папенькой вашим взращенной. Ну же, удовлетворите мое любопытство, будьте любезны, почему все-таки нефрит и где вы его достали?
— Понравился он мне, вот я и прикупил пару камешков, — пожал плечами Демидов.
— И где же продается это чудо? Я вот, глядючи на ваш камзол, тоже захотел себе такие пуговицы заказать, — я продолжать улыбаться, все еще наклонив голову, отчего казалось, словно я смотрю искоса, и это отнюдь не предавало собеседнику, точнее допрашиваемому, уверенности в себе.
— Да какое это имеет значение? — я с удивлением заметил, что, кажущийся таким выдержанным, Демидов начал нервничать, а ведь ничего слишком провокационного я пока не спросил. — Коробейники шли, я увидел на лотке и купил.
— Надо же, — протянул я, не переставая крутить злополучную пуговицу. — Какие богатые у нас коробейники, вот уж не знал. Нефрит для нас с вами не слишком дорог, а вот для тех, кто обычно покупает товары коробейников, однозначно не по карману. Подумайте еще раз, Акинфий Никитич, где вы взяли нефрит, чтобы сделать эти замечательные пуговицы?
— Послушай, сынок, ты пришел сюда, чтобы меня о пуговицах спрашивать? — он внезапно успокоился. Я же с нескрываемым любопытством смотрел на него. Меня не представили Демидовым, полагаю, сделали это не специально, а просто потому, что никому, включая Ушакова, в голову не могло прийти, что они меня не знают. А ведь, если подумать хорошенько, откуда им меня знать-то? И теперь я откровенно наслаждался ситуацией, получив ответ на еще один свой вопрос, если Демидов не распознал во мне немца, значит, мне удалось искоренить тяжелый немецкий акцент. — Ну какая кому разница, откуда у меня взялся кусок нефрита, из которого эти проклятые пуговицы изготовили?
— А ведь на самом деле разница огромная. — Я чуть подался вперед и зашептал доверительным шепотом. — Подумайте сами, Акинфий Никитич, есть ли разница в том, купили вы кусок нефрита у внезапно разбогатевшего коробейника, или приобрели его у китайца, прибывшего к вам тайно, чтобы выкупить добытое вами золото и серебро? Ведь есть разница, правда? — я широко улыбнулся, а Демидов слегка побледнел и откинулся назад. — И разница даже не в том, что коробейник не выкупал золото и серебро, которое по законам Российской империи, ежели будет найдено, должно полностью до крупинки переходить в казну, за вознаграждение, естественно, а китайцам их можно продать существенно дороже. Разница в том, что коробейнику никогда не придет в голову убить Василия Ивановича Суворова, приехавшего с инспекцией от Тайной канцелярии. А вот китайскому посреднику, а может и не китайскому, это я так вслух размышляю, вполне может такая мысль показаться разумной. — Демидов побледнел, и я понял, что попал в точку. Оставалось дожать промышленника. — А тут еще генерала Бутурлина на вашем заводе ранили бунтовщики, нехорошо, Акинфий Никитич, — я покачал головой. — Вам не кажется, что что-то в вашей жизни придется менять?
— Господи, да кто ты такой? Почему такие вопросы мне задает отрок?
— Ваше высочество, ну что здесь? Начал говорить, окаянный? — дверь открылась и в темное, холодное помещение вошел Ушаков, мельком взглянув на отодвинувшегося от двери гвардейца, который изображал статую, практически не реагируя на происходящее в допросной.
— Ваше высочество? — Демидов растерянно переводил взгляд с меня на Ушакова и обратно. Я развел руками, показывая, что сам дурак, а наследника надо знать в лицо.