Акциденция

– И за что благодарят? – поинтересовался я, поскольку по нынешним временам все съестное ценность-то имеет немалую, в деньгах часто и не выражаемую.

– Дохтуров-то нынче нет в слободе совсем, больничку закрыли, только и остались те, что в госпитале нашем… да на верфи еще один имеется. Вот люди и лечатся, чем сами знають, а когда уж совсем невмоготу становится, к госпитальским бегут. А это… – она мотнула головой на пироги, – дык у Зотовых, что с Гречавки… тут, недалече, если помнишь… четвертого дня малец упал и ножку вывернул, а детенку-то третий год токо пошел. Что делать-то? Вот Настасья-то к нашей Алине и кинулась. А та и отказать не смогла… даром, что сама только из госпиталю с ночи вернулась… сходила, ножку вправила. А седня, с утреца, невестка Настасьина, мать-то мальчонкина, благодарность и принесла. Молока крынку, маслица с кулачок и творожку… с фунт, не больше. Вот, думала блинчиков напечь аль ватрушек…

– Да-а, – протянул Мишка перебивая Марфу, – блинчиков бы тоже хорошо-о… да с той сгущеночкой, что ты привез дядь! – и облизнулся, счастливо зажмурившись.

А Маняша наоборот, восторженно захлопала глазами и выжидательно посмотрела на тетку. Та сокрушенно махнула рукой:

– Все уж, без блинов на этот раз. Да и ватрушек нету. Решила я, что мало его, творожку-то, на ватрушки будет, а вот на пирожки ничего, понемножку, чтоб побаловаться, пойдет… Узюму тоже нетути, так я черники сушеной запарила и добавила. Уж не знаю, будет об этом-то лете черника, аль нет – жара-то какая, но вот прошлогодней еще чуток осталось. Земляники вот насобирали, с Алиной в лес как-то выбрались… и то суховата была…

Пока Марфа все это мне рассказывала, сама не сидела, а домыла посуду и принялась верхние пирожки с блюда в полотенце складывать. А когда речь уж о ягодах повела, то и узелок из того полотенца смастерила и, так и не договорив, что там нынче в лесу уродилось, пространную речь свою прервала и строго велела Мишке:

– Возьми сестру, а то она из дома седня не выходила, и сбегайте-ка к матери, до госпиталю, отнесите, пока тепленькие еще.

Племянники – молодцы, спорить не стали, подхватили узелок и кинулись к выходу. Только Мишка, видно у самой двери, крикнул:

– Дядь, мы быстро, подожди меня, сам к колодцу не ходи, ладно?!

Но ответа он похоже и не слышал, потому как стук закрываемой двери раздался раньше моего «подожду».

– Так что там с бабкой, которая получше Алины лечит? – насмешливо спросил я, вспоминая слова племянницы.

– Да ладно, получше… травница это наша, местная. В Карасихе, что в полутора верстах от слободы живет. Наварчики разные на Анастасиевской водичке делает, примочки там, натирки. Дохтуров-то, говорила уж, нету, вот и пользуют люди. Не лекарствы это конечно, но помогают неплохо. Вон, нашей Манюшке бабкин наварчик как помог, подняли ведь девку! А то и в школу-то по прошлой осени отправить не смогли – от нас не отходила совсем, все норовила при малом шуме под стол али кровать забраться. А сегодня моими коленями обошлась…

– Подожди, – прервал я Марфушу, – и Алина на это пошла?! Чтоб бабке какой-то ребенка доверить? Да и не научно это все – трава какая-то. А уж вода святая… не правильно все это! Она же врач, человек образованный, да и член партии давно!

– Ох, Колюшка, Колюшка… – покачала головой Марфа и посмотрела на меня как на убогого, – когда с родненьким ребенком беда, то и ум вона! Какое уж тут дохтурство, какая партия, на все согласная будешь! Да и госпиталю бабка Агапиха иногда помогает – лекарствы-то, бывает, не вовремя подвозят, а лечить-то солдатиков чем-то надоть!

– И ты мне это все вот так, в открытую, говоришь?! – нахмурился я.

– А что ты сделаешь?! – нависла надо мной, сидящим, Марфа грозно – руки в боки. – Давай, поди, напиши на Алину нашу, куда вы там все пишите, что б с начальства над госпиталем сняли, заарестовали и за Пашей на Колыму отправили!

– Так, Марфа, тихо… тихо, ничего и никуда я писать не стану – это понятно. Просто все это как-то…

– Как?! – не желала угомоняться та. – Чем плохо-то, кому плохо?! Сначала дитё подлечили… да и раненные, считай, те же детки – лежат, от боли плачут… и что я тебе рассказываю, сам чей через это прошел!

Понимая, что данный спор никуда не ведет, что каждый из нас все равно при своем останется, а я радикальных мер предпринимать не стану… не смогу, решил тогда я, тему сменить:

– А ты про раненных откуда так хорошо все знаешь? Тоже в госпитале, что ли теперь работаешь?

Нет, я-то уже знал про это – от Алины, но вот другой темы, как-то на ум быстро не пришло.

– Нынче все работають, война чай… а в госпитале руки свободные нужны всегда, – Марфуша тоже за раздорную тему цепляться не стала, а снизив напор в тоне, уже спокойным голосом пояснила: – Как Алину сюда с фронту вернули, так и я пошла за ней. Мы ж начинали, когда на госпиталь только бумага имелась – ни людёв, ни мебели годящей – ничего не было. Это ж позже уже медсестричек образованных прислали, да и дохтуров других тоже. Да, что говорить, и Геворг Ашотович, и Сергей Германович сами прибыли в таком состоянии, что впору в госпиталь ложить. Их Алинушка с нашим старым Маркелычем сначала выхаживали, прежде чем они дохтурствовать-то сами смогли – с фронту были, с полевых больничек. Хорошо, тогда Наталья у нас еще жила, так что было на кого Машу оставить, пока мы обустраивали-то госпиталь.

К этому моменту Марфа и вовсе перестала нависать надо мной, и устроилась напротив за столом, так что разговаривать стало удобней и однозначно – проще.

– Так Маняша что, совсем одна не остается? Так как вы обходитесь? – спросил я.

– Так вот как-то… стараемся, чтоб кто-то был ночью дома из нас, Миша один с ней не управляется – спит плохо девонька наша, плачет. А мальчонке-то тоже ни свет ни заря на работу отправляться, а зимой на учебу. Так что днем часто к Анне Семеновне отправляем, а бывает, и в госпиталь берем. Ее там любят, она песенки поет, сказки солдатикам рассказывает. Ну, в тех палатах, конечно, где выздоравливающие лежат. Она их не боится, видит, что болеют люди и со всей душой к ним. А уж они ее избаловали совсем – сахарок повадились из своих пайков приберегать и ей подсовывать. Уж мы устали с Алиной просить их не делать энтого, щеки-то у ребенка чей не раз уже цвели. Так солдатики-то меняются, и новые опять баловать начинають, – покачала Марфа головой, но голос прозвучал не досадливо, а как-то по-доброму.

– Так в доме же еще жиличка подселенная есть. Она что ж, совсем не может за ребенком присмотреть, если надо? Женщина же, и, как я понял, давно живет в нашем доме?

– Жиличка-а… – протянула Марфуша, – ну, ты ж знаешь, начальство она большое. Так что, не с руки ей за чужими дитями глядеть… – и поморщилась, а на меня и вовсе посмотрела как-то странно, будто это я дите, в жизни ничего не понимающее.

А между тем, интерес мой по поводу жилички был не совсем праздным. Когда я уходил сегодня из отделения, Михаил Лукьянович придержал меня слегка и, оглянувшись, видно примечая, чтоб рядом никого не было, попросил о такой странной вещи, что и сам от осознания, что о таком заговаривает, явно смутился и меня ввел в некую оторопь:

– Ты, Коль, это… – меньжуясь и отводя глаза, произнес он, – я понимаю, что просьба моя возможно неуместна, но все ж я скажу, а ты уж сам решай, будешь ли разбираться с этим. Так вот, слобода маленькая, шило в мешке не утаишь, а потому, собственно, недавно узналось – что Володя… гхм, ухаживает за нашим первым секретарем райкома, Любовь Михалной. И ты ж понимаешь, что я бы в это дело сроду не полез? Не гоже это… Но Володю убили, матушка его померла тоже, а все остальное его общение было здесь – в отделе. Вот и получается, что она теперь единственный человек, который может хоть что-то знать… хотя, конечно, может и не знать…

– А чем я могу помочь-то? – спросил недоуменно.

– Понимаешь, о каких-то официальных отношениях разговора не шло. Просто народ видел их вместе в торговых рядах не раз. Так же, неоднократно, Володя сопровождал Любовь Михалну в поездках по району… хотя вот это делалось с моего согласия и вполне могло считаться охраной. Но было там что-то помимо рабочих отношений… было… поверь.