Акциденция

Алексей Климин

Акциденция

Данный текст является художественным, и не претендует на достоверную точность. Все возможные совпадения случайны, а персонажи вымышлены и к реальным людям отношения не имеют.

глава 1

Алина достала из кармана халата пачку «Беломора», вытряхнула из нее папиросу не глядя, качнула коробкой в мою сторону, так и не повернув головы как-то поняла, что я отмахнулся, и убрала ее обратно.

Я посмотрел на женские пальцы, чуть размявшие табак, а потом прижавшие бумажный мундштук машинальным движением. Эти пальцы… нет, не крупные, не мужеподобные… но в них чувствовалась такая сила, что не верилось, что они принадлежат, в общем-то, очень хрупкой женщине – невысокой и худенькой. И, как семь лет назад, когда я видел Алину в последний раз, да, собственно, и всегда с момента нашего знакомства, ее руки заворожили меня своими скупыми, четкими движениями и той силой, что скрывалась в них.

Я поднес ей огня, пряча маленькое пляшущее на спичке пламя в ладонях. Женщина так же машинально наклонилась, пыхнула дымом и кивнула мне, благодаря. А потом оперлась на колени локтями и продолжила смотреть вдаль – туда, где за крайними домами слободы текла спокойная и вальяжная по летнему времени река.

– Так что с Павлом? – спросил я, продолжая наш прерванный разговор. – Зная его, я просто не верю, что он мог ввязаться во что-то, что могло так испортить ему жизнь. Он ее слишком любит… поесть, что повкуснее… это с детства еще… став старше, и выпить был не дурак, одеться вечно пытался, как городской щеголь, да и… – я замолчал, обрывая себя на полуслове, вспомнив с кем разговариваю.

Но Алина хмыкнула и довела мою мысль до логического завершения сама:

– Да уж договаривай, то, что начал – женщин любил Павел… красивых.

– Ну да, – промямлил я, уже жалея, что наша беседа потекла именно по этому пути, – когда привез тебя из города, вся слобода ходила смотреть на вас.

Алина повернулась ко мне, и я приметил в ее до этого потухшем взгляде промелькнувшую смешинку:

– Да ладно, Коль, знаю я все… но голову он действительно имел на плечах, да и меня не обижал понапрасну. Так что, заглядываться – заглядывался всегда… а что уж там было на самом деле, я не знаю, но сплетен не было, – покачала она головой, – так что грех мне жаловаться … по крайней мере, на людях. Ну, а наша жизнь – это наша жизнь… – как-то тоскливо сказала она и вернула свой взгляд к реке.

Да, возможно, она и не знала всего… да и знать похоже не хотела, тем более сейчас, когда мужа с ней рядом не было… да и выходило неизвестным теперь, свидятся ли они еще когда в этой жизни.

Но я-то знал. Пашка был тем еще ходоком. И по ранней юности, когда мы с ним подглядывали из-за кустов за его одноклассницами, переодевающимися после купания. И после, когда он учился в Ниженном, городе большом и шумном, где уже жила к тому времени моя семья, и мы с ним имели возможность видеться частенько. И в последующие годы, когда он приезжал в город по каким-то делам… вот только не помню я, был ли он тогда уже женат на Алине.

В последующие годы я с братом встречался редко и как-то набегами. Жизнь увела меня из Ниженного, да и в слободу, где жили они с Алиной, я тогда перестал наезжать регулярно – наша общая бабка умерла к тому времени, да и родители Павла, мои тетка с дядей, вскоре тоже.

Но вот то, что свои кобелирующие замашки брат не отпускал на волю там, где жил и числился за уважаемого человека, это только подтверждало, что глупым Павел не был. И как его угораздило попасть во «враги народа», я не понимал категорически!

– Так что произошло с Павлом? – уже, наверное, раз в пятый, как встретился с невесткой, спрашивал я.

– Не боишься о таком разговаривать? – горько усмехнулась она, продолжая разглядывать заречные дали.

Да, вести такие разговоры по нашим временам не след. Но это была моя семья – мои близкие люди и я должен был знать, что произошло на самом деле.

Я оглянулся вокруг. Мы с Алиной сидели на косогоре, на самом его краю, который красноватыми уступами какого-то твердого камня, дающего похожий на мраморный блестящий скол, нависал над огородами низлежащей улицы. Справа сквозь деревья проглядывала махина госпиталя, бывшего когда-то, в мирной еще жизни, Домом культуры. Слева и вовсе просвечивало небо над речным обрывом. За спиной же, ближайший забор был едва различим в отдалении. А та небольшая рощица, что отделяла нас от всего, и числилась за парк перед тем Домом культуры, состояла в основном из берез, которые, как известно, ничьего соседства не любят. Так что пространство вокруг нас, почти без кустов и даже высокой травы, проглядывалось отлично. Мы были одни.

На что я и обратил внимание невестки:

– Здесь-то можно и поговорить. Или ты сама боишься поднимать эту тему? – что-то я не подумал об этом, занятый своей озабоченностью судьбой брата.

А вот о том, что его жена, женщина довольно нежного воспитания, да и мать двоих детей, которые в случае чего, могут оказаться в детдоме, я как-то даже не озадачился. Дурак, признаю, но сам я, уже давно выпавший из семейного общения, а своей так и не обзаведясь, о таких вещах думать не научился. Привык получать, а если и надо, то и добывать, ответы на свои вопросы побыстрее.

– Я-то? – хрипло хохотнула женщина, – я уже ничего не боюсь. Прошло то время давно, когда я чего-то боялась – улетело вслед за Пашей на Колыму. За детей вот – да, боязно… впрочем, теперь я знаю – чему быть, того не миновать. А трепыхаться попусту – устала, – махнула она рукой, неловким обреченным жестом. – Да и думаю, что пока вон это на мне, ничего особо в моей жизни и не изменится, – она мотнула головой на госпиталь за нашими спинами. – Еще бы пару лет, а там Мишаня подрастет… чтоб можно было его хоть в ремесленное пристроить, а там уж совсем не страшно – можно и к Паше, – и она засмеялась каким-то похожим на карканье надтреснутым смехом.

Мне стало не по себе. Эта женщина, несмотря на ее профессию, всегда ассоциировалась у меня с чем-то нежным и возвышенным – бутоном цветка, лебедем, гнущим шею на протоке, или первым заревым отблеском над рекой. Да, вот так… немного не похоже на меня, человека, в общем-то, весьма прагматичного и не очень мягкого. Но знакомство наше состоялось, когда она уже была невестой брата, а потому, как на женщину, я на нее себе смотреть запретил, и вот уже из этого решения и проистекает мое восприятие Алины. Вроде и хороша женщина, глаз радует, но тянуть к ней руки – ни-ни.

– А сколько сейчас Мише? – спросил я, лишь бы оборвать эти выворачивающие душу звуки.

– Двенадцать через месяц исполнится. Вот и говорю, до ремесленного бы его дотянуть…

– Подожди, но Маняша же совсем маленькая?! Куда ты собралась? – как будто в шутку спросил я, но шутилось в натяг… не та была тема, не та…

– Манюшку-то сестра к себе заберет, мы уж все и обговорили с ней… еще тогда, когда Павла арестовали. Она как раз с детьми у нас гостила… да она и тогда забрала моих от греха подальше. Это уж потом, когда Москву бомбить стали, она со всем выводком сюда вернулась, все ж здесь потише было. Завод в заречье – да, бомбили, Бережковскую судоверфь – бывало, а тут, в самой слободе, как-то обходилось. А там и меня из полевого госпиталя направили сюда, и стало ясно, что вслед за Пашей пока никто посылать меня не собирается. И когда в столице потише стало, к прошлому лету, она со своими детьми вернулась обратно в Москву. Но, тогда же мы с Татой и поняли, что если с Маняшей она справится, то вот с Мишей – нет. Он уже в то время, два года назад, ей такие коники выкидывал, что она к тому моменту, как я приехала, воем выла, не зная, что делать с ним. Он, знаешь ли, – Алина опять хрипло хмыкнула, – все собирался правду искать, чтоб отца освободили. Убегать от нее пытался…

Ну, Наталью-то я знал – эта женщина точно из нежных… да еще и неприспособленная к жизни какая-то. В старые времена ее впору было бы величать барышней, а по нынешним… пианистка, одним словом – натура утонченная и возвышенная.