Страница 6 из 8
Всё дело в том, что именно сегодняшний день стал для Сан Саныча каким-то откровением. Открытием, которое предстало ему благодаря череде неприятных удивлений, свалившихся сразу в один день, словно в отместку за все годы его социального равнодушия и невнимательности…
С самого утра, к 9.00 он спешил на заседание оргкомитета областной студенческой спартакиады. Сел в такси, доехал, но вместо сдачи со своих кровных двухсот рублей услышал: «Честное слово, командир, нету сдачи! Только вышел на линию, на последние полбака залил!». На предложение доехать до ближайшего магазина (поблизости от областного спорткомитета не было ни одного) и разменять сотку услышал: «Да поехали, конечно, командир, счетчик-то работает!». Отдал Сан Саныч две сотки и вышел.
На заседании оргкомитета в 9.45 он с удивлением узнал, что теперь, в рамках борьбы с травматизмом, чтобы иметь право судить на соревнованиях областного уровня, необходимо подтвердить свою судейскую квалификацию и получить соответствующую официальную справку.
Поскольку никто из собравшихся спортивных чиновников, конечно же, в компетенции нашего краевого судейского корпуса не сомневается, можно прямо сейчас оплатить казённую бумагу в размере 1500 рублей и выйти с официальным допуском к судейству по всем дисциплинам краевой спартакиады студентов.
В 10.15 Сан Саныч, с ценной бумагой в кармане вместо кровных полутора тысяч рублей, уже неспешно прогуливался пешком в направлении техникума, поскольку до обеда все его часы были отменены по причине участия в оргкомитете спартакиады.
В 10.55 он остановился у памятника революционному деятелю лейтенанту Шмидту. Около памятника происходила какая-то театральная, то есть с пафосом и надрывом, шумная неразбериха, напоминавшая митинг.
Остановившись в сторонке поглазеть на то, как прямо на улице народ ругает власть, Сан Саныч тут же попал под натиск парочки приличных граждан с красивым прозрачным аквариумом, в который были беспорядочно набросаны мятые мелкие купюры. «Примите посильное участие на помощь садоводам – ветеранам Великой Отечественной войны и узникам фашистских концлагерей!» – обратилась к нему парочка, близко-близко и требовательно заглядывая в глаза, словно выискивая в Сан Саныче скрытое неуважение к садоводам-ветеранам.
– А что, такие садоводы еще есть, что ли?.. Не, мы-то завсегда за ветеранов, ясное дело! – ответил, несколько смутившись, физрук, и полез в карман поискать мелочь. «Конечно, есть! – жарко ответили возрастные волонтёры, подсовывая свой аквариум чуть не под нос Сан Санычу. – А власть вон что творит, налоги повышает, обдираловка! Но отстоим, как в сорок первом!». Сан Саныч очень захотел в этот момент оказаться в своём спортзале и как следует рявкнуть на какого-нибудь оболтуса со второго курса.
Он резко тронулся с места, обогнул аквариум с купюрами и, набирая скорость, прошёл своей спортивной пружинистой походкой мимо красивой круглолицей и грудастой женщины в красном плаще, громко кричавшей что-то в мегафон в направлении толпы садоводов.
Тем более, что он узнал эту женщину. Она была председателем ближайшего к городу садоводческого товарищества «Окунёк», в котором они с женой хотели взять десять соток под дачку. Сделка тогда сорвалась, потому что вступить в садоводство, конечно, можно было, но все свободные участки были решением правления давно оформлены на эту самую председательшу, которая уже от себя лично продавала их по космическим ценам.
В 11.30, уже недалеко от места работы, Сан Саныч встретил своего давнего приятеля Юрку Семихвостова, с которым познакомился ещё в студенческие времена на соревнованиях по волейболу. Прилично одетый – в костюме-тройке, при галстуке, с перекинутым через руку лёгким плащом, – он шёл навстречу Сан Санычу, как раз почему-то из его техникума. Обнялись, поздоровались, решили вечером встретиться в пивной, как в старые добрые времена. Однако Юрка, похоже, не хотел отпускать приятеля.
Узнав, что Саныч работает физруком именно в сельскохозяйственном техникуме, он настоял, чтобы на пятнадцать минут они зашли к нему в контору, буквально в пяти минутах ходьбы отсюда. Сан Саныч был растроган хорошей памятью и дружескими чувствами человека, которого не видел столько лет, и согласился выпить чаю, поскольку кофе не употреблял по причине здорового образа жизни.
Фасад здания юркиной конторы был невыразителен, облуплен до безобразия, с облезлой входной дверью, с какими-то кустарными арматурными решетками на окнах и со старой вывеской, на которой золотыми буквами на чёрном фоне было написано: «КультОхранНадзор. Муниципальное отделение г. N».
«Совсем бедненько! Бюджетники…» – подумал Сан Саныч, проходя мимо распахнувшего дверь и расплывшегося в гостеприимной улыбке Юрки Семихвостова.
Но вскоре Сан Саныч испытал настоящий шок от разительного контраста внутреннего убранства и наружной физиономии конторы. Новенькие интерьеры, паркет, хрустальные люстры и мягкий встроенный свет со всех сторон, кожаная мебель и длинноногая секретарша около огромной кофе-машины в приёмной. Заметив отвисшую челюсть физрука, нелепо смотревшегося в своём спортивном костюме и кроссовках в этом почти дворце, Юрка пояснил, подмигивая левым глазом: «Так а зачем внимание привлекать-то? Бедные и бедные, нам эта бедность с фасада только в плюс, опять же, не бросаемся в глаза криминальным и государственным элементам, посторонние-то сюда не ходят!».
В 12.1 °Cан Саныч вышел из КультОхранНадзора уже совсем раздражённым. Суть юркиного интереса заключалась в том, что он попросил заслуженного физрука переговорить со своим директором на предмет соблюдения обязательств по сохранению архитектурного памятника краевого значения, в котором с пятидесятых годов прошлого века располагался сельскохозяйственный техникум. Его директор, со слов Юрки, отказывается делиться внебюджетными средствами на составление охранной документации. При этом директор, шельмец, понимает, что в случае шумихи в прессе никакого «внебюджета» техникума и даже краевого бюджета ему не хватит, чтобы оплатить консервацию или реставрацию памятника архитектурного искусства.
В этот момент в голову Сан Саныча впервые начали закрадываться странные подозрения и какие-то смутные недовольные мысли, которые он никак не мог сформулировать.
В 12.50 он изо всех сил дул в свисток и громовым голосом кричал: «Сидоренко! Сидоренко! Ты мужик или колбаса ливерная? Кто так подтягивается на перекладине! Упор лёжа принять! Хмырёва, что это за подача, что за подача! Это же мяч волейбольный, кожаный, а не колобок с печки! Жёстче кисть!». Настроение в спортзале, как на приёме у хороших психотерапевтов, быстро приходило в норму. Как вдруг, сразу после звонка, в 13.40 на большой перемене в столовой Сан Саныч увидел, как без пяти минут выпускники собирали по двадцать рублей за вход в столовую со всех младших курсов. Когда он тяжёлой спортивной рукой тащил за ухо к директору самого здорового из детин-вымогателей, между прочим, главного нападающего сборной техникума, он вновь оказался не в своей тарелке. Дело в том, что главный нападающий Вовка Петров кричал, воя от боли, что деньги они собирали не для себя, а на подарок, в частности ему, Сан Санычу. И костюм спортивный они уже заказали через Интернет такой, какого ни у кого в городе нету, и что скинулись бы сами, но им ещё своими деньгами на стол скидываться и на шампанское, на выпускной вечер.
Сан Саныч остановился, отпустил ухо нападающего сборной, постоял, подумал и пошёл.
Начиная с 14.3 °Cан Саныч, кого бы ни встретил на своем пути, уже совершенно чётко с ужасом угадывал истинный смысл и предназначение всего происходящего вокруг. Зайдя в кабинет к директору, он увидел выходящего навстречу довольного пожарного инспектора с тугим и позвякивающим пакетом, и почувствовал, что как будто уже давно знал, что там, в пакете, и за что. Завернув по тропинке за угол церкви по пути на остановку, он увидел батюшку, которого сам лично за свой счёт приглашал на радостях освятить спортзал после долгожданного ремонта, и который сейчас садился в шикарный новенький джип, тихонько что-то мурлыкая по сотовому телефону.