Прошлое в наказание

– Могу приехать к тебе, – закончил я.

– В этом нет необходимости, – быстро проговорил он. – Давай лучше встретимся в том ресторане, где ты уже не раз бывал. Заодно пообедаем.

– Согласен.

Когда я явился к назначенному сроку, Эдуард уже сидел за одним из столов. Он пил воду, бутылка минеральной стояла рядом. Я занял удобный стул с высокой спинкой напротив него.

– Здравствуй. Ты сделал заказ?

– Нет. Жду тебя. – Он пододвинул ко мне солидную кожаную книгу с меню. – Да, с Новым годом.

– Спасибо. И тебя.

Я быстро просмотрел меню – не было желания тратить время на долгий выбор. Официант выслушал мои пожелания, а потом – Эдуарда. Едва он удалился, брат проговорил:

– Что случилось?

– Война, – ответил я, глядя ему в глаза.

Он вздохнул с каким-то небрежным выражением на лице, так обычно реагируют на детскую непонятливость.

– Военные действия против бандитов, захвативших власть в субъекте Федерации.

– Ты можешь называть это как хочешь, но двести танков и бронетранспортеров… это слишком!

Он смотрел на меня все с тем же выражением:

– Да, просчитались. Не ожидали такого сопротивления. Но военные действия были необходимы. Ты пойми, там установилась власть бандитов. С Дудаевым невозможны переговоры. Приходится применять силу.

– Наверно, там есть бандиты. Но там есть и власть, избранная. Дудаев такой же президент, как и Шаймиев. А в Татарстане тоже немало тех, кто высказывает сепаратистские настроения. Тем не менее с Шаймиевым переговоры были возможны, а с Дудаевым – нет?

– Именно так.

– Почему? Дудаев – советский генерал, летчик. Почему с ним невозможны были переговоры?

– Потому что он не хотел идти даже на минимальные уступки.

– А может быть, это Ельцин не хотел идти даже на минимальные уступки? После того, как наслушался советов некоторых людей.

– Кого ты имеешь в виду?

Я вдруг осознал, что вовсе не пытаюсь получить от него информацию, а спорю с ним, причем делаю это крайне ожесточенно. Решил не называть конкретных фамилий.

– Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду. Ладно, потом разберемся, кто больше виноват, кто меньше. А сейчас неплохо бы понять, как остановить кровопролитие.

Он усмехнулся, помолчал, глянул на меня печальными глазами:

– Никак. Сейчас ни одна из сторон не отступит. Еще не набрана критическая масса.

– Чего?

– Смертей.

Мне захотелось выругаться, но я сдержался.

– Тогда это надолго. Для наших генералов… – Я переждал, пока подошедший к нам официант расставит тарелки с закуской, наполнит фужеры минеральной водой. – Для наших генералов победа важнее солдатских жизней.

– Ты знаком с генералами?

– Нет. Но это прежние, советские генералы.

Он чуть заметно покачал головой.

– Несерьезно.

– Несерьезно было начинать эту войну. И уж тем более устраивать такой идиотский штурм Грозного. – Я опять спорил с ним.

– Давай все-таки поедим, – хмуро предложил он и принялся за салат.

– Ладно… – Я тоже взял в руки приборы, хотя у меня пропал всякий аппетит.

Молча мы покончили с закуской, потом с солянкой, приступили ко второму. Я размышлял о том, что у Эдуарда особый склад ума и особые предпочтения: для него самое важное – защищать власть, а не страну и не закон, именно такие люди нужны были в КГБ и НКВД, а новой России они достались по наследству, и от них уже не избавиться. «Надо было полностью разогнать КГБ, – заключил я. – К чертовой матери. И заново создать органы государственной безопасности. Надо было. Теперь сделать это не получится. Поезд ушел. И очень сильно…»

– Как тебе здешняя кухня? – деловито осведомился Эдуард.

– Хорошая, – рассеянно ответил я.

Новая пауза была долгой. Лишь когда мы пили кофе, Эдуард проговорил с оттенком сожаления:

– Вполне понимаю твое желание остановить кровопролитие. И одобряю его. Но не вижу в настоящее время путей для прекращения военных действий. Может быть, месяца через два или три появится такая возможность. Когда обе стороны поймут, что зашли слишком далеко, а результата нет. Другого я тебе сказать не могу.

– И на том спасибо.

Я не дал ему заплатить за себя – выхватил счет, увидел, сколько с нас причитается, достал кошелек, отсчитал половину. Криво усмехнувшись, он добавил до нужной суммы.

На улице деловито падал некрупными хлопьями снег, нежно опускаясь на голову, на плечи и устилая все вокруг чистеньким, белым ковром. Мы стояли у выхода. Я смотрел Эдуарду в глаза.

– Там за всеми столиками пишут звук? – Я кивнул в сторону ресторана.

Он ничего не ответил, но его взгляд стал пристальным, жестким.

– Ты ничего мне не хочешь добавить здесь? – продолжил я.

Немного подумав, он выдохнул:

– Ты бы поосторожнее… там… на службе.

Ясно было, что ничего, кроме этих слов, я от него не услышу. И на том спасибо. Дежурно пожав друг другу руку, мы разошлись в разные стороны.

Выйдя на Ильинку, я повернул в сторону Кремля. Шел среди неспешно кружащих снежинок, думая: «Все вернулось на круги своя? Вновь не помешает осторожность? Хотя есть некоторое отличие: раньше нужна была осторожность вообще, а теперь – на службе. Но если так пойдет дальше, скоро точно все вернется на круги свои… Как выполнить просьбу Сухатова? Какие слова не будут лживыми и при этом все объяснят? Не представляю…» Это был редкий случай: я на самом деле не знал, что предложить.

Вернувшись в Кремль, я сразу направился к Сухатову. Лев нашел время, чтобы выслушать меня. Помолчал. Проговорил с мрачным лицом:

– Ситуация непростая. Хорошего объяснения нет. И воздержаться от объяснения нельзя. Информация уже просочилась. Скрыть ее невозможно. Вот, посмотри… – Он протянул мне листок с текстом. Это было сообщение одного из западных информационных агентств о штурме Грозного и о потерях федеральных войск. – И вот посмотри.

Я пробежал глазами второй текст – неуклюжая попытка объяснить происшедшее. «…Вина за коварное нападение на федеральные войска, приведшее к неоправданно высоким потерям, полностью ложится на руководство Чечни».

– Глупое объяснение.

– Согласен.

– Лучше уж так: «Попытка навести конституционный порядок натолкнулась на ожесточенное сопротивление сепаратистов, приведшее к многочисленным жертвам».

– Запиши. Но про многочисленные жертвы не надо. Ясно, что ожесточенное сопротивление не могло обойтись без жертв.

Достав ручку, я выполнил его просьбу, добавив еще одну фразу: «Вина за потерянные человеческие жизни с обеих сторон полностью лежит на руководстве Чечни». Признаюсь, мне эта фраза не слишком нравилась, но я написал ее.

Я не стал задерживаться на работе – поехал к Марине и Кириллу. Вез с собой то, что нашел в кремлевском буфете: шампанское, конфеты, мандарины. Стандартный набор.

Сын обрадовался, увидев меня. Не давая мне раздеться, начал надевать штаны, свитер, теплую куртку. Марина, стоявшая в проеме, смотрела на него с понимающей улыбкой. Вслед за тем мы отправились кататься на санках. Небольшая горка находилась в соседнем дворе. Признаться, я напрочь забыл о всяких проблемах, связанных с Чечней и с моей работой. Катался вместе с Кириллом, с трудом умещаясь на санках, падал с ним в снег, заваливаясь набок, бежал наперегонки вверх по склону.

Возвращались мы при свете уличных фонарей. Марина успела накрыть на стол, и нас ждал праздничный ужин. Вскоре к нам присоединились соседи – супружеская пара с сыном, который на год был старше Кирилла. Посидев немного с нами, ребята сбежали в соседнюю комнату, занялись играми. А мы продолжили общение. Виталий, научный сотрудник, работавший в гуманитарном академическом институте, рассказывал о том, что у них остались только отъявленные энтузиасты, остальные разбежались кто куда: обслуживать бизнесменов, торговать в ларьках и даже убирать улицы. Не таких изменений ждали они.

– А миллионы людей, которые работали на заводах, на предприятиях? Они в одночасье провалились в нищету и вечный страх за будущее. Их убивают на улицах и в квартирах, с ними по-фашистски обращаются новые хозяева-приватизаторы, захватившие их заводы, их предприятия. А что творится на улицах? Даже в центре Москвы открыто продают наркотики. Я уж не говорю про то, какие идеалы у наших детей…