Прошлое в наказание

Вскоре машина вернулась на улицы Махачкалы. Через пятнадцать минут мы оказались в достаточно большом помещении с цепочкой столов посередине, с обеих сторон которых уже сидели немолодые люди, человек двадцать, некоторые из них были в папахах. Гусаев по очереди представил всех. Не спеша, с достоинством, они говорили о том, что волновало их. Гусаев уже рассказал нам о здешних проблемах, теперь от собравшихся мы услышали то же самое.

Вечером в загородной резиденции председателя Верховного совета состоялся дружеский ужин в нашу честь. Был сам председатель, другие руководители республики. Хорошее вино, вкусная еда – шашлык из баранины, из осетрины, люля-кебаб, фаршированные баклажаны, на больших блюдах обилие разных трав всевозможных оттенков (я знал только одну, кинзу), свежие овощи. Наряду с французским выставили и местный коньяк. Я рискнул попробовать его. И не пожалел. Это был достойный напиток с тонким вкусом и устойчивым послевкусием. Пили за процветание Дагестана и России, за согласие между народами республики, за дружбу русского народа и народов Дагестана, поочередно за здоровье присутствующих. Тостов было много. В конце концов я перебрал и смутно помню завершение долгого ужина.

Ночевали мы с Володей там же, в загородной резиденции. Рано утром, опохмелившись, а вслед за тем позавтракав, заняли места в «Волге» из местного правительственного гаража и отправились во Владикавказ. Мы не стали заезжать в Чечню – это было рискованно. Там бандиты грабили машины и поезда, похищали людей. Мы поехали севернее, на Моздок. Пространство справа и слева от дороги казалось выцветшим, хотя было заполнено кустарником и деревьями. Время от времени машина пролетала сквозь небольшие населенные пункты – села и станицы, выглядевшие сонными, неухоженными. Через несколько часов «Волга» пронеслась через довольно крупный город Хасавюрт – дома в нем большей частью в два этажа, – и вдруг высокий, массивный храм из темно-красного кирпича с оловянными куполами, увенчанными крестами. Мгновение – и храм остался позади. И опять дома, двух- и одноэтажные, все в бежевых тонах. Мне слышалась бодрая, стремительная мелодия из «Гаянэ» Хачатуряна – «Танец с саблями».

Мы с Володей не обсуждали увиденное и услышанное в Махачкале. Разумеется, порядки там были не те, к каким мы привыкли в Москве, – куда более архаичные, далекие от демократии, которую мы, как нам казалось, налаживали в столице и в России в целом. Мы не хотели, чтобы водитель, аварец, пересказывал потом наши оценки на свой лад. Поэтому молча слушали его комментарии о тех населенных пунктах, которые проезжали, да хвалили открывающиеся пейзажи.

Еще через пару часов мы доехали до перекрестка, на котором следовало решить, направляешься ты на восток или на запад? Нам нужно было на запад. Туда и повернули. Теперь пространство справа было заполнено пожухлой травой, а слева проплывали мимо нас рощицы. Там тянулся вдоль дороги Терек.

Когда мы остановились пообедать на уютной полянке на берегу Терека, в багажнике обнаружились большие припасы еды, выданные нам в дорогу. Спиртное тоже имелось. Так что маленькое пиршество на природе удалось в полной мере. И еще осталось на два таких обеда.

Мы расположились на большой брезентовой подстилке. Попивая сухое красное вино и закусывая холодным люля-кебабом, я смотрел на реку, быструю, неспокойную, будто играющую мускулами. Вода была мутной. И холодной – обнаружил я, вымыв в ней руки.

Володя ел с задумчивым видом – он был погружен в свои мысли. В водителе чувствовалась скованность. Мы с трудом уговорили его пообедать с нами – похоже, он не привык садиться за один стол с теми, кого возил.

Спокойное журчание реки лишь подчеркивало тишину, заполняющую все вокруг. Изредка ее тревожил шум проезжавших мимо машин. Мне чудились восхитительные звуки второй части третьей оркестровой сюиты Баха, той самой, которая называется «Air».

Во Владикавказ мы приехали вечером. Встречал нас президент Северной Осетии. Был устроен торжественный ужин, очередной в нашем путешествии. Присутствовали члены местного правительства. Пили за процветание Северной Осетии и России, за дружбу русского и осетинского народов, поочередно за здоровье присутствующих. Тостов хватало. Но мне удалось не перебрать на этот раз.

Утром мы опять встретились с президентом, теперь в его кабинете. Тонко улыбаясь, он рассказывал про успехи и свершения, про мир и согласие, которые царят в республике; попутно упомянул о больших проблемах у осетин, живущих теперь за границей, в Южной Осетии, намекнул на то, что неплохо бы присоединить эту территорию к России. Но разве возможен мирный вариант осуществления этого?

После обеда, когда мы с Владимиром знакомились с городом, нас остановила группа немолодых людей с бородами и в папахах. Это были представители ингушского населения, недавно вернувшегося в Пригородный район после долгой ссылки. Они каким-то образом узнали про наш приезд и желали поговорить. Напрасно сопровождавший нас помощник президента пытался отогнать их, они не уходили. Да и мы хотели выслушать их. Устроились в ближайшем кафе. Мы не позволили ингушам заплатить за кофе, который заказали. Приготовились слушать, несмотря на злобные взгляды помощника.

Они требовали возвращения своих домов, покинутых во время депортации в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Но там давно жили другие люди. Осетины. Эта проблема не имела быстрого и простого решения. А главное – здешняя власть, судя по всему, не искала его, игнорируя закон о реабилитации репрессированных народов. Ситуация грозила обернуться кровопролитием.

– Здесь может полыхнуть, – негромко сказал я Владимиру, едва мы остались одни.

– Может, – мрачно согласился он. – Крови прольется немало.

Ясное дело, осетинскому президенту доложили о нашем разговоре с ингушами, и ему это не понравилось. Он не явился на ужин, сославшись на плохое самочувствие, а утром, прощаясь с нами, был весьма сдержан.

– Звонили из Кремля, – равнодушно сообщил он. – Просят вас заехать в Ставропольский край. Там в одном селе волнения. Жители хотят выселить армян. Вас просят вмешаться. Наш водитель довезет вас. Ему даны указания. Счастливого пути.

Его рукопожатие было вялым, дежурным.

И вновь потянулись живописные пейзажи, похожие на те, что мы видели позавчера, подъезжая к Владикавказу, – громоздящиеся друг на друга горы, которые чем выше были, тем голубее, а самые высокие, самые дальние украшали белесые снежные шапки. Картина притягивала к себе взор призрачной красотой. Слышалось нечто спокойное, задумчивое – соната номер четырнадцать Бетховена, именуемая «Лунной».

В нужное нам село мы приехали после обеда. Тотчас к машине подошла группа мужчин, мрачных, озлобленных, с решительными лицами. Заговорили наперебой:

– Мы требуем, чтобы они убирались отсюда! Иначе мы не отвечаем за их жизнь. Они должны уехать немедленно! Нам такие соседи не нужны! Если вы не организуете их переселение, может случиться всякое.

Владимир поднял руки, пытаясь их остановить.

– Подождите, давайте хотя бы сядем где-то. А то так, на улице, на ходу, несолидно. Вопрос чересчур серьезный, требует обстоятельного обсуждения.

Окружавшим нас людям не слишком хотелось откладывать оглашение своих требований, но после некоторого колебания они уступили. Вместе мы прошли по грязной улице с остатками асфальта до скучного, двухэтажного здания администрации – там имелось помещение с большим столом. За ним и разместились.

Бурный разговор возобновился. Нам объясняли, что это не первый случай, когда армяне избивают местных, что они постоянно пристают к местным девушкам, что совместное проживание с армянами более невозможно, что люди этой национальности способны только на гадости, что у них лишь недоброе на уме. Приходилось выискивать контрдоводы: а разве среди русских не встречаются плохие люди? А всегда ли армяне только гадости творили? А во время Великой Отечественной разве многие из них не воевали геройски? А в советское время разве не проявили себя? А Микоян – авиаконструктор? А другой Микоян, Анастас, – государственный деятель? А Баграмян – выдающийся военачальник? А Амбарцумян – академик, известный ученый астроном? А Фрунзик Мкртчян – всенародно любимый артист? А Джигарханян, наконец? А то, что христианами армяне стали раньше русских? Под напором таких вопросов страсти поутихли. Нам позволили переговорить с представителями другой стороны.