Страница 4 из 20
Я так рад весенним цветкам! Привычным движением, я снимаю свой ботанический рюкзачок с плеч и, развязав гербарную папку, бережно укладываю между её газетными листами несколько незабудок…
Всё! Я забрасываю рюкзачок за плечи. Вперёд! Моя зелёная охота продолжается…
Вот! На морской террасе, передо мной стоят две клумбы ярко-жёлтых нарциссов.
– Ах! – изумляюсь я, – Нарциссы! Какие махровые! В жизни, таких, не видал!
Из определителя растений следует, что эти цветы, для дикой природы Кунашира не характерны. Оказывается, они завезены на наш остров человеком, являются одичавшими и в настоящее время произрастают по местам бывших поселений…
Всё. Я убираю гербарную папку в свой ботанический рюкзачок и забрасываю его за спину. Можно идти дальше. А я стою и никак не могу тронуться с места. Я грустно смотрю на нарциссы…
– Вот, что значит, время! – думаю я, – В прошлом, кануло всё. И жилища, и даже, сами люди. Ни-че-го нет… Дикое побережье вокруг. Ничто, уже, не напоминает здесь о былом! Ничто… И только каждую весну, по-прежнему пышно, расцветают две клумбы ярко-жёлтых, махровых нарциссов…
На низкой морской террасе, мой, натренированный глаз ботаника, упирается в кустарник, высотой в рост человека. Не сводя с кустарника заинтересованного взгляда, я с ходу подворачиваю к нему.
Тонкие, зелёные прутики… Молодые листочки, пучками, ещё только выглядывают из полураскрытых почек. Я, в раздумье, трогаю прутики пальцами: «Что же это такое?». Вот, из почек выглядывают зачаточные, ещё не развитые серёжки!
– Вроде бы, на иву похоже… – пожимаю я плечами, – Но!.. Какая же, это ива?! Если почки располагаются не поодиночке (очередное листорасположение), как у всех ив, а строго напротив друг друга?! Следующие две почки, также, сидят одна напротив другой, но сдвинувшись на девяносто градусов вокруг оси побега. Классическое супротивное листорасположение!
– Сейчас, посмотрим! – я раскрываю определитель растений…
– Вот, так новость! – через минуту моё лицо вытягивается, – Ива! Оказывается, есть исключение из общего правила! Это – ива!
– Представляешь? – в восхищении, я разговариваю сам с собой, – Ива! Блин, это ива!
Удивительно… Особняком от всего «ивового рода» стоит ива Корионаги. В определителе, она приводится только для Кунашира. И опять – как заносной вид, то есть, вид, завезённый сюда человеком.
– Какая-то японская ива! – вслух размышляю я, – Почему японская? Потому, что в её названии «Корионаги» стоит с большой буквы – значит, это фамилия. Эта ива названа в честь какого-то Корионаги… Эту иву сюда привезли люди! Когда-то… И посадили у своего жилища…
Это ещё одна разгадка для моего «ботанического» ума. Я – очень, ей, доволен!
По скалистым склонам морских террас мыса Четверикова разбросаны малиновые пятна из множества мелких цветков. Я раскрываю свою гербарную папку…
По определителю растений, эти мелкие растеньица – это первоцвет Фори.
– Хм! Опять с большой буквы! – хмыкаю я, промежду делом, – Этот первоцвет назван в честь какого-то Фори! Я думаю, что этот Фори был французом, с ударением на втором слоге… Наверняка, это опять кто-то из первооткрывателей Курил.
Яркие краски весны радуют мой глаз и душу. После аскетичной белизны зимы, так приятна эта буйная зелень! Я стою на краю высоченного берегового обрыва мыса Четверикова и смотрю вниз, на покрытый ольховником склон справа от меня. Я смотрю на то, как голые ветки ольховника раскачиваются на тёплом ветру. Ветер сильно тянет по склону снизу, от моря. При каждом его порыве, жёлтые облачка пыльцы срываются с переспелых, свисающих тяжёлыми гроздьями с веток серёжек и плывут мне навстречу… Я качаю головой и восторженно улыбаюсь весне: «Ольха курчавая! Целые облачка пыльцы! Никогда такого не видел!»…
Сегодня утром мы отправляемся на Серноводский перешеек. У лесников кордона Александра Воробьёва и Андрея Архангельского, там – свои дела. Им нужно установить два аншлага, обозначающих границу заповедника. Я же сегодня, как всегда, займусь «свободной охотой».
Бездонное, синее небо! Яркое солнце ослепительно сияет над головой. Кругом – такая теплынь! Через пару часов я понимаю, что мы слишком тепло одеты! Я стягиваю свой синий свитер и привычно, по лесному, завязываю его рукавами, вокруг пояса. Кочкарниковая низменность Серноводского перешейка сплошь поросла низкорослым ольховником. Бесконечные кочки этой равнины покрывает ковёр клюквы. Я сбрасываю с плеч свой ботанический рюкзачок, раскручиваю несколько плетёнок клюквы и торопливо (меня никто не ждёт) закладываю их в свою гербарную папку…
Вокруг меня, розовыми шишечками, обильно цветут плотные заросли какого-то, по колено высотой, кустарничка. Необычное и совершенно незнакомое мне растение! Я открываю определитель растений…
– Восковник опушённый! – через несколько минут, я отрываю глаза от книги, – Классно!
– Восковник опушённый… – я «пробую на зуб» новое название.
У меня – очередное ботаническое миниоткрытие! Я, ему – очень рад! Я торопливо шагаю дальше, догоняя ушедших вперёд, лесников…
Здесь же, часто встречается другой, более высокий кустарник! Глянцевые, тёмно-зелёные листочки его кустов заметно красят однотонно-серую, после зимы, равнину перешейка.
– Это – падуб! – прикидываю я, – Падуб морщинистый я знаю. Интересно, а это – какой?
Я сбрасываю с плеч свой рюкзачок и торопливо достаю определитель растений…
– Падуб Сугероки! – вскоре восторгаюсь я, – Первая категория редкости!
Из трёх падубов, встречающихся на Кунашире, этот – самый редкий. Как я понимаю, этот падуб назван в честь какого-то японца Сугероки.
Пологие склоны невысоких сопок, образующие северный борт перешейка, сглажены тёмной щёткой хвойных массивов. Шагать по пружинистой, кочкарниковой равнине перешейка трудно. Но постепенно, мы всё же подходим к лесу…
Это пихтарник. Мы входим под крышу хвойных крон. И я с любопытством озираюсь вокруг. Среди пихт и елей, здесь мне часто встречаются деревья тиса. Многие из тисов имеют диаметр ствола – около пятидесяти сантиметров!
– Ух, ты! – радуюсь я, – Настоящие деревья!
Но, что ещё более удивительно, для меня – вокруг так обилен и хорош подрост тиса! Из своего опыта я знаю, что у тиса, с возобновлением, дела везде обстоят плохо.
– Какой подрост! – то и дело, удивлённо качаю я головой, – Какой подрост!.. Я, такой подрост у тиса, вообще нигде не видел!
Здесь же, под моими ногами – масса бутонизирующей клинтонии!
– Клинтония удская! – радуюсь я своей старой знакомой, – Здравствуй, легенда! Здравствуй! Как, тебе, я рад!
Клинтония – это легенда работ экспедиции нашей Магнолии на вулкане Тятя. Легенда!.. Это растение из семейства лилейных. Своими листьями, оно очень напоминает черемшу и ландыш. Но, на высокой стрелке её цветоноса красуются неестественно белые колокольцы! При их описании, в литературе, применяется выражение «фарфоровые колокольцы». Удивительные цветки!
Мы шагаем дальше…
Вскоре, я вижу «вытянувшиеся» под тенью пихт, веточки «краснокнижного» падуба морщинистого. Они привлекают моё внимание алыми ягодками.
– Хм! Откуда сейчас, весной, у падуба – спелые ягоды?! – искренне недоумеваю я, присев на корточки, – Сейчас – весна! Цветут – ещё только самые ранние, весенние виды! Но и они – ещё только цветут! А, у этого падуба – уже спелые ягоды!
Я беру пальцами ягодки: «Вон, какие спелые, налитые!». Несколько минут я не знаю, что и подумать…
– Неужели, эти ягоды висят с прошлой осени?! – вдруг, догадываюсь я, – Ну, точно! А, какие ещё могут быть варианты?!
– Ха! – уже окончательно убеждаюсь я, в своей правоте, – Так – они прошлогодние! Вот, это, новость!
Я поднимаюсь на ноги.
– Хм! – хмыкаю я, оглянувшись на ягодки последний раз, – Надо же! Прошлогодние… А, такие свежие, сочные! Просто, не верится…
В пятом часу дня, на обратном пути домой, мы напрямую режем закруглённые склоны сопок, образующих южный борт Серноводского перешейка. Здесь, лесистые распадки затоплены сплошным ковром черемши! Этот ковёр черемши – так плотен, свеж и сочен! Обойти стороной эти «луковые» заросли – нет никакой возможности. И мы шагаем напрямую, под сочный хруст черемши, словно по нескончаемой гряде лука, в своём огороде.