Страница 7 из 15
– Не семья, а кузница невест! – говорил он шутя.
Одна жила в Дублине, другая – в Осло. Жена пропадала там безвылазно, в полном соответствии с высоким званием «бабушка», а он прилетал проведать. Как и прежде, привычно, налегке, регистрировался и летел, не замечая неудобств спецконтроля: надо – значит, надо. При этом не было ощущения упрощенности, трамвайной кратковременности поездки и оставался прежний, затаенный пиетет, даже можно сказать – внутреннее благоговение перед авиацией. Чувство, жившее в нем с молодости, завораживало таинственным пламенем полуночной свечи.
Через короткое время элемент новизны в полетах через всю Европу пропал, и он воспринимал их привычно, сосредоточенно, вслушиваясь в гул авиационных двигателей, словно доктор фонендоскопом в ритм сердца и работу легких. Хотя это были надежные «Эйрбасы» и «Боинги».
Взлетная, суммарная масса узлов, агрегатов и полезной загрузки должна равняться единице! Вот требование к существованию летательного аппарата тяжелее воздуха, выведенное еще на заре авиации Можайским. Все остальное – развитие науки и технологии, и они лишь совершенствуют ту или иную часть формулы.
В канун Рождества он накупил подарков почти на все деньги и полетел в Дублин. В кармане оставалось семь евро и пять на карточке. Через три часа его встретит зять, а через три дня – пенсия.
«У Бога ведь нет денег! Зачем они ему?» – легкомысленно подумал он.
Погода по трассе была хорошей, местами – снежной. Лишь в Париже и Лондоне отменяли рейсы, но это было чуть-чуть в стороне и осталось «под крылом». Салон заполнен, свободных мест не видно. Много детей и бабушек с мамами. Рейс походил на детский утренник, и веселую публику с трудом усадили на места перед посадкой.
Рядом оказалась супружеская пара примерно одних с ним лет. Они много смеялись, рассказывали анекдоты, радовались предстоящей встрече. В салоне объявляли города и страны, над которыми проходил полет. В иллюминатор светило солнышко.
«Странно, – подумал Глазков, – солнце оказалось справа, значит, мы развернулись и летим на восток вместо того, чтобы лететь на запад».
Дублин не принимал, и они приземлились в другом аэропорту. Он не сразу понял – где, но когда прочитал название «Glazgow», удивился и перевел на кириллицу как «Глазков».
Денег хватило на пачку чипсов, бутылочку минералки. Он грыз соленые пластинки, обдирая нёбо, запивал безвкусной водой; потом все это повторялось просто от ничегонеделанья. Обменивался краткими эсэмэсками с родными. Пополнить кредитную карточку возможности не было.
Стаи черных птиц закругляли в сером небе знаки бесконечности, оставляя метки в пространстве.
В пустой аэровокзал забрел унылый вечер и присел на жесткое кресло зала ожидания.
У входа в кафе стояло красивое ведро с номером. Собирали пожертвования для детей Чернобыля. Он высыпал оставшуюся мелочь. Получилось громко, внушительно, хотя и были там жалкие медяки, но ему не было стыдно.
«Не больше двух лепт», – вспомнил он библейскую притчу о вдове.
Их повезли в гостиницу через спящий город. В окнах светились огоньки елок.
«Рождество надо встречать за границей, а Новый год лучше в России или там, где много хрусткого снега, мороз. Какие сугробы навалило! – думал он, глядя в стылое окно большого автобуса. – Должно быть, много русскоговорящих переселились на эти острова, в Европу, и привезли вместе с привычками настоящую зиму!»
Накормили скромным ужином – «треугольными» бутербродами и водой со льдом.
Номер был одноместный. Он с радостью узнавал приметы, за которые его критиковали когда-то, на защите проекта: глазок в гостиничной двери, как в квартире. Небольшая гладильная доска, утюжок, стаканы и бокалы. Чай, кофе, сахар, чайничек, телевизор, компьютер, шампуни, небольшой кусочек мыла. То есть все то, что не стоит возить с собой, включая кипятильник, но в чем есть постоянная необходимость.
– Вот она – моя правота!
Хоть и прошло много лет, но он был рад подтверждению этого даже больше, чем возможности воспользоваться.
За отдельную небольшую плату можно было заказать и другие услуги.
– Мыслимо ли – с наших людей мзду взимать! – гневались когда-то его оппоненты.
Подъем в пять утра, в шесть выезд в аэропорт. Он боялся проспать. Включал бра, щурился, смотрел на часы. Так повторялось два-три раза в течение каждого часа. Засыпал, вновь просыпался и к утру стал похож на отчаянно гребущую к дальнему берегу собаку.
Хорошо, что не было сквозняков, от этого становилось уютней.
Вьюга гудела тонкими переборами, завывала, как черт на дудочке. Он подходил к окну, смотрел на белый пепел холодного вулкана зимы. Раздражающим писком мышки, прихлопнутой мощной пружиной, вскрикивал умирающий мобильник. Где-то наверняка был адаптер для «тройной» розетки, но глубокая ночь сокращала возможности, и беспокоить ресепшен он не стал.
Пространство перед гостиницей припорошило, выбелило до рези в глазах. Окно выходило на тыльную сторону, дальше – зазубринами лес, словно он смотрел на него сейчас из окна загородного дома.
«Лыжайка – лужайка для лыж», – подумал он просто так.
Сколько их было, бессонных ночей! Беспокойства перед школьными контрольными, караульной службы в ШМАСе – школе младших авиационных специалистов, любовных бдений, гостиничного, вокзального, дорожных неудобств. Ступор от усталости не отдохнувшего организма. И всякий раз уходит человек в сон по-разному: то плутает в лабиринтах, то едет куда-то, то уплывает беззвучно, то летит, парит невесомо. Наш сон самое таинственное путешествие в жизни. Может быть, это и есть подготовка к космическому полету – потом? Туда, где одиноко и скромно, и немного грустно все еще теплится юношеская мечта стать испытателем мощных, рукотворных «ласточек».
Вдруг припомнился случай – в Самаре. Гостиница. Среди ночи – сильнейший грохот. Он выглянул в окно с третьего этажа. Под решеткой, в приямке подвального «окопчика», кот гонял пустую банку из-под тушенки. Видно, кто-то из постояльцев выставил на жестяной отлив, и она свалилась вниз, а кот никак не мог открыть и шалел от вкусных запахов и невозможности достать содержимое, «играл в футбол», не давал уснуть.
Осень. Большая поляна за забором. Стреноженный конь встряхивает пегой челкой, переступает с ноги на ногу. Глухими ударами сердца в ребра, натужный топот копыт в упругую землю…
С ним ли это было?
Все-таки он встал на час раньше. Умылся. Таблички везде – «Экономь», «Не сори», «Следи за чистотой». Он выполнял неукоснительно все предписанное, пункт за пунктом: привык к дисциплине.
Выпил горький растворимый кофе.
На улице снежное роскошество растаяло. Слякоть. «Лыжайка» превратилась в лужу, мелкий уличный водоем.
В четвертый раз за сутки прошли спецконтроль, долго стояли на старте.
– На взлетной полосе – лиса! – доложил командир.
«Должно быть, прибежала из того лесочка, что я видел ночью, – подумал Алексей Иванович и глянул в иллюминатор. Там холодным ультрамарином фосфоресцировало “Glazgow”. – Удачи тебе, “Глазков”».
Полет на соседний остров был коротким – всего полчаса и десять минут, чтобы на малых оборотах вырулить к аэровокзалу.
Зять был на работе. Его встретили жена, дочь и внучка. Девочка смеялась, веселые водопадики прихваченных волос выливались из плотных резиночек, вздрагивали, и становилось смешно и щекотно, как будто кто-то невидимый в шутку шевелил пшеничным колоском в носу.
– Деда, ты где так долго был?
– Летал в аэропорт своей мечты! Очень понравилось, только скучно без вас, без тебя, «киндер-сюрприз»!
– А откуда я взялась? – серьезно спросила внучка.
– Родилась!
– Как здорово, что я родилась!
В субботу после завтрака они всей семьей поехали в Хофт, небольшой городок на берегу залива. Гуляли по берегу, наблюдали отлив.
Рыбаки выгружали ящики со свежим уловом, ловушки для крабов.
Внучка взяла его за руку, повела в конец пирса. Подошли к самому краю, всматривались, отыскивая признаки жизни в коричневой жиже ила. Громко кричали чайки. Пахло йодом и снулой рыбой. Ничего интересного. Он отпустил руку внучки.