Страница 12 из 15
Она помолчала, глядя в стену за спиной у Кирилла, а затем вдруг сказала глухо, будто из-под подушки:
– Знаешь, чего мне хочется? Заснуть прямо сейчас и проснуться через год, когда все пройдет.
Он вздохнул.
– Ничего не получится. Когда ты проснешься, будет все то же самое. Ты просто отложишь все это на год.
Раз мама собралась на работу, решил Кирилл, он тоже пойдет в школу. Во-первых, так будет справедливо. А во-вторых, в последнее время ему стало казаться, что он провалился в какую-то прореху в пространстве и начал существовать отдельно не только от своих одноклассников, но и вообще от всех людей на Земле и даже неодушевленных предметов. И что с каждым днем он потихоньку истончается и исчезает, так что совсем скоро через него, как сквозь неосязаемую субстанцию, начнут проскакивать дети на самокатах и их собаки, старушки – прокатывать свои сумки-тележки, машины будут проноситься насквозь со свистом, и сам он перестанет себя видеть и чувствовать.
Единственным человеком, с которым он мог бы об этом поговорить, был Андрей. Кирилл представил его лицо с длинноватым носом, в верхней части которого просматривались массивные хрящи, и внимательный взгляд, с которым отчим задавал бы ему уточняющие вопросы. Он бы очень заинтересовался тем, что творилось с Кириллом, как интересовался всем, что не вполне поддается обычному восприятию и существует на стыке с непознанным или даже непознаваемым, от чего мама всегда отмахивалась и говорила, что это фантазии и к реальной жизни отношения не имеет. Однако с Андреем больше ничего нельзя было обсудить, поэтому Кирилл отправился в школу.
Теперь ему стало понятно, что это было не лучшей идеей. Он бросил рюкзак в прихожей и побродил по квартире. Вещи были раскиданы; пыль ровным слоем покрывала все видимые поверхности. Кирилл отыскал тряпку и начал протирать мебель, осознавая при этом, что на самом деле пытается оттянуть неизбежный момент встречи с алгеброй. Затем он распихал по шкафам все, что мог, и заглянул на кухню в поисках еды. В холодильнике обнаружилась лишь пачка пельменей, от которых его теперь воротило. Это было удивительно, так как раньше он думал, что может их есть бесконечно.
Ему все-таки пришлось взять тетрадь и учебник и сесть за письменный стол. Однако и за столом погрузиться в алгебру оказалось нелегко. Сначала Кирилл долго глядел за окно. По улице колонной двигались мотоциклы, блестя частями выпуклых панцирей, как жуки. Рабочие рыли траншею, через каждые несколько взмахов лопатой делая перекур. Из супермаркета выходили люди, груженные пакетами, и Кирилл пытался представить, что каждый из них купил. Затем он сообразил задернуть штору, чтобы не отвлекаться, и включил настольную лампу. По его мысли, ее мягкий свет должен был помочь ему сосредоточиться. Но тут внимание его привлекла стопка листов с пометками красной ручкой, которую он сразу же опознал.
Последние несколько месяцев перед смертью Андрей переводил американского философа Питера Унгера и писал про него статью. Периодически он обсуждал с Кириллом теории Унгера и свои соображения по поводу них, так как это помогало ему точнее формулировать идеи. Кирилл потянул к себе лежащую сверху страницу и принялся читать. Поначалу текст показался ему непролазным: предложения длиной чуть ли не в треть страницы были устроены так, что слова, понятные каждое по отдельности, оказавшись вместе, превращались в бессмыслицу. Однако постепенно он втянулся и начал проникать в смысл написанного, а оторвался, только когда мама хлопнула входной дверью.
Он вышел ее встречать.
– Привет. Как прошел день?
Мама сняла туфли.
– Не знаю. Как-то прошел.
Едва слышно застонав, она растерла пальцами виски. Затем подняла глаза на Кирилла и напрягла лоб, словно припоминая, что ей нужно сказать.
– А… у тебя как прошел день?
– Супер. Отлично.
– Ты стал совсем взрослым. – Мама попыталась улыбнуться, и Кирилл увидел, что углы ее рта тоже как будто приклеили.
Так как она пришла без пакетов, он осторожно спросил:
– Мам, это… А что на ужин? Может, пиццу закажем?
– Конечно. Закажи, какую хочешь.
Она прошла в спальню и легла на кровать.
Второй день в школе оказался ровно таким же, как первый. Кирилл надеялся, что эффект новизны исчезнет и про него все забудут, но этого не произошло. Когда он приближался, разговоры затихали, а когда он поворачивался спиной, тут же начинались перешептывания. Физрук, который раньше не замечал Кирилла, приобнял его и скороговоркой, в своем фирменном стиле, предупредил, что завтра у них забег на сто метров, но он может не бегать, если не хочет. В столовке ребята из девятого класса пропустили – или, скорее, протолкнули – Кирилла вперед, чтобы он без очереди взял свою творожную запеканку и чай. Когда в него врезался третьеклассник, молодая училка оттащила ребенка в сторону, шикнув: «Ты что, осторожно!» И взглянула на Кирилла с тревогой.
Вот на что это было похоже: они вели себя так, будто у него открылась опасная болезнь. Как будто это у него обнаружилась церебральная аневризма, которая в любой момент могла лопнуть. Наверное, они боялись, что Кирилл внезапно упадет на пол и начнет корчиться в судорогах, как это произошло с Андреем, и что на губах у него тоже запузырится розовая пена и закатятся глаза. И все это будет как в фильме ужасов, и приедут врачи, которые не сообразят, что нужно делать, и скажут, что это обычный обморок. И придется вызывать еще одну скорую, которая его заберет, но время уже будет потеряно… Хотя Андрей даже не был ему кровным родственником, и еще нейрохирург сказал, что для среднестатистического мужчины вероятность умереть от такой аневризмы крайне мала, тем более в возрасте до тридцати пяти лет.
Серафима – девочка, которая нравилась Кириллу своей независимостью и короткой стрижкой, – подошла к нему и предложила вместе позаниматься. Наверное, всем уже стало ясно, что он ничего не понимает в этих дурацких графических уравнениях. Но Кирилл отказался, даже немного грубо, потому как не нуждался в подачках. Где она была до этого? Почему раньше его не замечала?
После уроков он быстро зашагал прочь из школы, но Данила догнал его и, отдуваясь, сказал:
– Ну че, погуляем?
– А как же хоккей и русский?
– Мм… Отменился.
– Русский отменился? Или хоккей?
Данила замялся:
– И русский, и хоккей.
– Ну тогда пойдем, – согласился Кирилл. Все-таки они столько лет были лучшими друзьями.
Они пошли по направлению к центру на расстоянии друг от друга, которое сначала показалось Кириллу слишком большим, как будто они были не вместе. Но когда он попытался его сократить, ему стало некомфортно: видимо, он разучился быть с кем-то вдвоем. У Данилы было напряженное и озабоченное выражение лица, как у большинства взрослых. Оно словно бы говорило, что ничего хорошего в ближайшее время не ожидается, и надо стараться, терпеть, бороться до тех самых пор, пока все это в конце концов не закончится.
Видимо, Данила превращался во взрослого, и по этой причине им теперь было почти не о чем разговаривать. Кирилл попытался обсудить с ним новые фильмы и музыку, но Данила, как оказалось, в последнее время ничего не смотрел и не слушал. Потом они долго молчали, и Кирилл, увидев прямо по курсу зоомагазин, предложил туда заглянуть, чтобы разрядить обстановку. Они зашли туда и застряли на час. В огромных аквариумах там плавали потрясающие тропические рыбы: желтые с синими пупырышками, фиолетовые с зелеными гребешками, красно-желтые, будто охваченные пламенем. Один был заполнен крошечными акулами с необыкновенно злыми мордами: они суетливо нарезали круги, словно бы в поисках лоха, у которого можно отжать телефон. В отдельном резервуаре Кирилл и Данила увидели множество червяков, торчащих из песка строго вертикально и покачивающихся вместе с колебаниями воды. А в самом дальнем углу сидела в полупрозрачном баке рыба, похожая на собаку: она неотрывно смотрела на Кирилла и шевелила губами, пытаясь ему что-то сказать.