Страница 10 из 14
– «Брежнев – жив», – повторил я.
– Ах, Брежнев – жид. Понятно. Знакомая тема. – Болезненная гримаса отразилась на лице тугоухого Ежова. Он тяжело вздохнул: что ж, альбом с таким названием может быть у нас очень популярен.
Пришлось его расстроить, после того как мы с Бабичем закончили смеяться. Он расслабился и даже посмеялся вместе с нами. Но совместный концерт «НО» и «БП» так и не состоялся. Ни в Киеве, ни где бы то ни было еще, ни тогда в золотом, ни в новом времени.
Когда я в конце 90-х случайно реанимировал спящий летаргическим сном «Подряд», «Народное ополчение» уже превратилось в совершенно маргинальный проект. Они изредка играли по маленьким клубам, и былой лихости в Алексе уже не было. Его прекрасные музыканты разбежались, кто в шоу-биз, кто в новомодные музыкальные проекты. Потом и сам Алекс исчез с радаров на долгое время. По его рассказам, какой-то период по-настоящему бомжевал. Скатился на самое дно. Сорокалетний синий Джокер-бомж был уже далеко не так харизматичен, как двадцать лет назад. Но все это не отражалось на живости блестящих вылупленных глаз Алекса при каждой нашей встрече. Они все так же светились инопланетной энергией на сером старушечьем лице.
Поэтому я не пошел на его похороны в 2005 году. Невозможно было представить, что эти бешеные глаза потухли из-за недолеченых последствий автомобильной аварии. Невозможно было представить, что адский петрушка больше не будет скакать по сцене, распевая:
Все так, Алекс! Все так, ваше оголтелое величество.
На этом я собирался закончить свое лихорадочное эссе, но Панкер тут вспомнил, как на похоронах у Свиньи в крематории «бабушка» Алекс обходил всех знакомых битничков, стоящих в зале прощания у гроба его друга, и, прикладывая руку к их ушам, сипло шептал, стараясь не прыснуть от смеха:
– Главное – что не мы! Главное – не мы!
Шутка казалась ему ужасно смешной. Алекс пережил Свина на пять лет.
(Свинья прожил 38 лет, Коля Михайлов – 39 лет, Горшок – 39 лет, Алекс – 43 года, Рикошет – 43 года, Егор Дохлый – 43 года.)
Талантливый кот Майк
Игорь Панкер Гудков – смешной чувак. И домашние животные у него тоже смешные. Вот, например, был у него кот Майк. Назвал его Панкер в честь Майка Науменко, естественно. Своего покойного дружбана. Что такого плохого сделал Майк Панкеру, не знаю. Вот Цой у него невесту увел. Логичнее было бы домашнюю скотинку Виктором назвать и держать на одной валерьянке. Или Свином в честь еще одного своего покойного дружка. И раскормить кота до безобразия. Но это моя черная логика. А Панкер, он чел насквозь светлый, добродушный до безобразия, только вот добродушие свое умело маскирует.
Но речь не о нем, а о его коте Майке. Я с ним познакомился достаточно поздно: Майк уже пребывал в солидном пенсионном возрасте. Но зато я много слышал от Панкера, какой его кот замечательный и как любит своего хозяина. Правда, последнее время любовь Панкера перекочевала к Европе, молодой сучке стаффордширского терьера, от которой бедному Майку то и дело доставалось. Так вот: возвращаюсь я как-то летом с друзьями на машине с рыбалки из гостеприимной Финки, и звонит мне жена. Ну я, как всегда, на заднем сиденье в обнимку с двумя добродушными голден-ретриверами Юкси и Дивой. Нежно сгребаю их с себя, дотягиваюсь до телефона и узнаю приятнейшую новость.
– Ты только не ругайся. Панкер улетел пузо греть на юга, а нам своего кота подкинул на недельку. Кот – обалденный. Он к нам со своим персональным туалетом приехал.
Ну а чего ругаться-то? Если б я мог дотянуться до Панкера, прибил бы. А ругаться не конструктивно. Тут надо пояснить. Я животных очень люблю. Всяких, разных и даже чужих. Но у жены моей с давнего времени развилась астма, реагирует она на шерсть, и мы никакую животину в доме держать не можем. Отчего мы сначала очень страдали (пришлось даже спаниеля нашего тестю с тещей отдать), а потом завели пару аквариумов с «попугаями» и успокоились. Панкер все это знал, но воспользовался тем, что меня в городе не было, а добросердечная Оля котику отказать не смогла.
Котик оказался размером с карликового бегемота: серый, почти голубой, пушистый, круглоголовый, с желтыми плошками глаз, классический разъевшийся пожилой британец с вислым пузом, типичный Майк. Но на Науменко совершенно не похожий. Даже в исполнении Ромы Зверя. Хотя я тогда о возможности такого святотатства даже не задумывался.
Единственное, что роднило Майка с его именитым тезкой, – мурлыканье. Любил он это дело. Не то чтоб он нам все время пел «Ты дрянь», но слышно его было постоянно. То он требовал еду, то просто урчал от удовольствия. Но начну по порядку.
Я пришел весь пропахший рыбой, еще и притащил с собой трудовую дуру-щуку на пять кило. Зараза сломала мой спиннинг и чуть не перевернула лодку с двумя упитанными Антонами.
Майк полюбил меня с первого взгляда. Вернее, с первого нюха. Я пришел весь пропахший рыбой, еще и притащил с собой трудовую дуру-щуку на пять кило. Зараза сломала мой спиннинг и чуть не перевернула лодку с двумя упитанными Антонами. Но при помощи силы воли, судорожных движений и подсака была водворена в лодку и привезена домой. Майк просто с ума сошел, когда ее увидел. Но сначала он увидел меня и полюбил. Ну и стал мне эту любовь всячески демонстрировать. Хвост задирать, тереться об ноги, что сильно мешало мне передвигаться по квартире (пару раз я даже упал), и глядеть на меня влюбленными глазами, блаженно мурча. Жена моя даже обиделась. Она Майка уже несколько дней обихаживала, но перед ней он так не стелился. И перед сыном нашим не выделывался. Только передо мной.
Оно и понятно, почувствовал хозяина, который и выставить может. Или Панкер его дома так вымуштровал, не знаю. Только Майк проходу мне не давал. Куда я, туда и он. Только успевай двери туалета перед ним закрывать. Я на диване с ноутом лежу, Майк у дивана урчит: «Я обычный парень, не лишен красоты, я такой же, как он, я такой же, как ты» ну или «страх-трах-трах-трах в твоих глазах». На кошачьем урчит, непонятно ничего. И на том спасибо. Хорошо, днем, допустим, я к этому урчанию привык. Тем более что мяукал Майк гораздо противнее, чем урчал. Особенно когда еду требовал. Так что уж лучше так. Не в животе урчит, и ладно.
Но ночью совсем другое дело. Снится мне трансформаторная будка. Просыпаюсь с неприятным предчувствием. И что вы думаете – в миллиметре от меня сверкает в темноте влюбленными желтыми фарами Майк, дышит рыбой мне в лицо и мерненько так мурчит: «Не пугайся, если вдруг ты услышишь ночью странный звук, это просто открылись мои старые раны». Мне такое проявление симпатии не очень понравилось. Пришлось Майка подальше унести и дверь запереть. Он под дверью мяукать начинает. Покормил его. Вроде отстал. Через пару часов опять мяукает и когтями по паркету скребет. Соскучился. И так каждую ночь. Ну, думаю, Панкер дорогой, приезжай скорее, милый друг!
Но постепенно привык. Майк и правда был милый. Подружились мы с ним. А как не подружиться с таким забавником, полным сюрпризов? Вот валяется он, как обычно, на ковре рядом с диваном, я какую-то байду по телику смотрю и внимания ему не уделяю. Но краем глаза вижу, не так что-то с котиком. Лежит на спине, лапки раскинул, голова неестественно на бок свернута. А главное – не мурлычет. Да и не дышит к тому же. Зубы оскалил, глаза закатил, розовую терочку языка из приоткрытой пасти вывалил, набок свесил. Сдох, скотина! Сердце мое остановилось, холодный пот на лбу проступил. Вскочил я, Майка ногой тихонько в живот ткнул – никакого эффекта. Дохлый кот на ковре. Чужой дохлый кот!
– Ольга, – кричу, – Майк сдох! Это ты виновата. Зачем ты его вообще взяла! Что мы теперь Панкеру отдавать будем?
Ольга прибегает белее снега. Она хватает Майка за лапы, начинает делать ему искусственное дыхание, скрещивая лапы. Все зря. Она тянет его за хвост. Дохлый кот едет по ковру. Ужас!