Страница 54 из 88
«— Симпатичный все-таки тип этот Исэки! — подумал он».
И впрямь, тот недвусмысленный в своей чистоте кодекс чести самурая, в который свято верит Исэки, оказывается попранным… Однако печалиться из-за этого не стоит. Разве Путь самурая — не выбранная человеком позиция в жизни? А защищать все время узко очерченные принципы земной добродетели и небесной справедливости значит постоянно встречать зубами и клыками непрестанно дробящиеся и усложняющиеся обстоятельства окружающего мира. При таком консервативном подходе человек обречен на гибель.
Нет, надо смотреть на вещи шире, идти в ногу со временем, подстраиваться к изменениям и тем наращивать свои силы, принимать неизбежные перемены, уметь их понять и переварить. Разумеется, речь не шла о том, чтобы напрочь отвергнуть тот старинный дух самурайской чести, что воссиял, словно луна в зеркале недвижных вод — в древней Камакуре он со всей непреложностью сливался с методикой Дзэн, и не в том ли выявлялся истинный образ камакурского самурая?
Кураноскэ молчал. Бульканье кипящей воды в котелке придавало еще большую многозначительность безмолвию, объявшему эту комнату, затененную несколькими деревьями бамбука.
Оба его собеседника резко встали и вышли во двор. У Исэки сердце разрывалось от бессильного негодования. Он так ошибся в своих чаяниях!
Исэки и Накамура вернулись на постоялый двор. На смену возмущению пришло отчаяние. Их охватывало тяжкое сознание, что все надежды рушатся. Так вот ради чего они оставили пусть бедную, но спокойную и безмятежную жизнь, вот
ради чего явились в родные края…
— Эй, а ну, тащите сюда вина! — загорланили друзья, сдвигая сёдзи.
Однако не успели они поудобней устроиться на циновках, как бумажные перегородки снова раздвинулись. На пороге стоял ладный загорелый мужчина.
— Так это, значит, вы! То-то я слышу, будто знакомые голоса, — сказал он.
Вновь прибывший, имя которого было Сэйкуро Оока, стал ронином примерно в то же время, что и Накамура с Исэки.
— Это кто ж такой? Вот уж кого не ожидали увидеть. Каким ветром тебя сюда занесло?
— Каким ветром? — Да уж недобрым… Я, знаете ли, хоть и стал ронином, но родного дома и всех милостей, здесь полученных, не забыл. Вот, как услышал, что за ужасная история тут приключилась, так и поспешил сюда — хочу, значит, чтобы меня тоже взяли замок защищать.
При этих словах у Накамуры и Исэки комок подкатил к горлу.
— Ничего не выйдет! Да, не выйдет у тебя ничего! Не своим голосом закричали они наперебой. Прежнее возмущение с удвоенной, утроенной си-лой — вскипело в их сердцах.
— Да подайте же вина! Где наше вино?! — набросились они на женщину, появившуюся в этот момент в коридоре.
— Сейчас, сейчас, — сказала она, приоткрывая сёдзи и протягивая конверт. — Вам письмо.
На конверте значилось имя Накамуры… К тому же выведенное прелестным мягким женским почерком.
— Что? Мне? — удивленно вымолвил Накамура, еще раз взглянув на запечатанное послание.
— Что бы это значило? Давай-ка, открывай! — ухмыльнулся Сэйкуро, поглядывая на выведенные явно женской рукой письмена.
— Да ведь никто еще и не должен был знать, что я в Ако. Странно, право. Но письмо адресовано точно мне — Ятанодзё Накамуре.
Взрезав конверт, Накамура развернул послание. Исэки и Оока заглядывали через плечо. Для женщины почерк был на редкость плавным и красивым.
«Да будет Вам известно, что лазутчики Кодзукэноскэ Киры уже здесь. Они остановились в призамковом квартале на постоялом дворе Инабая, на втором этаже с задней стороны».
Тем письмо и ограничивалось. Имени отправительницы нигде обозначено не было.
— Это что ж такое? — переглянулись все трое, прочитав записку.
— Кто-то нас разыгрывает, — заметил Оока, нагнувшись, чтобы продуть чубук своей трубки над жаровней.
— Разыгрывает? Тем не менее оставить такую
записку без внимания мы не можем… Эй! — хлопнув в ладоши, Исэки позвал служанку.
— Что за человек принес конверт? — спросил он у девушки.
Служанка не знала. Однако по приказу Накамуры она спустилась вниз к конторке при входе, где ей сказали, что письмо принес какой-то мужчина. Он говорил, что его попросили где-то там зайти сюда и передать письмо. Прибыло сакэ, однако загадочное письмо странным образом перебило прежнее настроение, послужив огорчительным заключением предшествующих событий.
— Да, чудно! Что ж, пожалуй, за чаркой вина и посоветуемся обо всем?
— Пожалуй.
Сакэ оказалось доброе.
— Оока, ты сколько не был в здешних краях? Помнится, в ронины ты подался на полгода раньше меня…
— Да погоди, мне записка эта покоя не дает… Надо проверить, правда это или вранье, а потом доложить обо всем командору.
— Командору? Бесполезно! Этот человек… в нем уже ничего не осталось от самурая! Мне плакать хочется от ярости. Он отринул наш Путь самурая! В Ако больше нет места самурайской чести. Нет, такой человек ныне принести нам победу не способен… С каким чувством я смотрел сегодня утром на родные горы и реки? Мне казалось, что за восемь лет здесь ничего не изменилось. Поистине «страна погибла — горы и реки остались…» Люди тут полностью переменились.
— Да ладно уж, ладно тебе! Глупости все это! Вот что делать с запиской? — Если даже это и розыгрыш, нельзя же сидеть сложа руки, когда нам сообщают, что в Ако пробрался шпион Киры. Ну, пусть нас дурачат, но почему бы не проверить, а? Если и вправду там окажется шпион, по крайней мере, хоть тем докажем нашу преданность и утешим душу покойного господина зарубим мерзавца, а сами скроемся с глаз долой.
— Что ж! — Накамура и Оока одобрительно хлопнули себя по коленям.
— Это ты хорошо сказал. Я тоже все думал, что негоже вот так, не солоно хлебавши, возвращаться, — добавил Накамура.
Рассуждая здраво, вполне можно было предположить, что доставленная невесть кем подозрительная записка, о которой трудно было сказать, правдива она или лжива, все же сообщала реальный факт, и шпион Киры действительно проник в Ако, обосновавшись где-то в призамковом квартале.
— Любопытно, любопытно! — пробормотал Накамура, разом обретя прежний воинственный пыл и излучая уверенность.
Когда трое приятелей вышли с постоялого двора, день уже клонился к вечеру. На окраине замкового города они с легкостью отыскали постоялый двор Инабая и один за другим проскользнули внутрь. Дежуривший за конторкой управитель поспешил к ним навстречу, думая, что пожаловали новые постояльцы, но тут же убедился в своей ошибке.
— Ну-ка, покажи ваш регистрационный журнал, приказал Накамура.
Все трое пришельцев были крупного телосложения. По тому же, каким грозным голосом отдал распоряжение Накамура, видно было, что шутить они отнюдь не намерены и в случае малейшего несоответствия в обращении спуска не дадут. Управитель, не слишком раздумывая над тем, кто эти нежданные гости и откуда, словно зачарованный, принес журнал регистрации постояльцев. Накамура открыл журнал, и все трое принялись изучать вписанные разными почерками имена и фамилии, начав с последней, еще не до конца заполненной страницы.
На шестом имени от конца друзья остановились. Запись в журнале гласила: «Эйкити Ханноя, 26 лет, проживает в Эдо, квартал Кодзимати, третий околоток, а также при нем Кинсукэ, 34 года».
— Это они! — ткнул Накамура в строчку пальцем с выступающими крупными костяшками суставов.
— Да, судя по почерку, тут руку приложил не мещанин. Не иначе, тот самый! — дружно закивали Исэки с Оокой к вящему недоумению охваченного тревогой управителя.
— Ну, где они тут у тебя? На втором этаже с
задней стороны, что ли?
— Так… так точно-с…
— С той стороны на втором этаже еще постояльцы имеются?
— Нет, только эти двое…
— И что ж, они оба теперь у себя, наверное?
— Никак нет-с, один-то недавно куда-то ушел, а второй там. Ежели чего надо, я тотчас ему доложу.
— Нет уж, брат, докладывать не стоит. Веди-ка нас прямиком туда!
Все трое, не спрашивая разрешения, стали подниматься по отполированным до зеркального блеска ступенькам деревянной лестницы. Наверху внутренняя галерея дома выходила во дворик, затененный кроной могучего литокарпуса. Должно быть, осенью ветер заносил палые листья под навес галереи, огибающей весь двор.