Страница 47 из 88
— Куда путь держите? — добавил он.
Женщина приятным голоском отвечала:
— Этого я сейчас сказать не могу. Нельзя ли пока что пойти вместе с вами? Я иду навестить больного, да что-то страшновато одной…
— Угу, — проворчал Кинсукэ. — Это можно, пожалуйста, ничего особенного. Верно я говорю, сударь?
— Верно, — подтвердил Хаято, не сводя глаз с женщины. — Если нам по дороге, пойдем вместе. А куда вы сейчас?
— Куда? Вообще-то в Ацуги, — кокетливо отвечала незнакомка, рассматривая своими живыми шаловливыми глазками Хаято.
Совершенно очарованный прекрасной попутчицей Кинсукэ, вращая глазищами навыкате, хотел было предложить поднести багаж незнакомки, но оказалось, что у нее с собой нет никаких вещей, кроме бамбукового дорожного посоха.
— Как же это вы, сударыня, рискнули в одиночку идти ночью? — обратился Кинсукэ к женщине, чтобы завязать разговор. — Здесь и мужчине-то гулять удовольствия мало…
— Осторожно! Тут камень — не споткнитесь! Не ровен час поранитесь! — заботливо приговаривал он.
Хаято криво ухмыльнулся, слушая его воркованье. Однако и в самом деле с появлением симпатичной спутницы на мрачной дороге через поля стало как-то веселее. Незнакомка охотно беседовала о том о сем с Кинсукэ. Из ее разговора выходило, что она живет с мужем в Усигомэ, где они держат лавку — торгуют разными изделиями из соломы. Но то жилье будто бы у нее не основное, а настоящий ее дом в Ацуги.
— И кто же у вас заболел? — осведомился Кинсукэ.
— Да моя младшая сестра.
Слушая всю эту болтовню, Хаято пришел к выводу, что барышня не так проста и на обычную купчиху мало похожа. Если она из купеческого дома, то почему, например, отправилась ночью в дальний путь пешком, а не вызвала носильщиков с паланкином? Да и не только это. Если подумать хорошенько, очень странным представлялось, что она шла одна, без провожатых. Однако расспрашивать сейчас о чем-то ему было неохота. Наверное, думал Хаято, эта вялость оттого, что он порядком устал и страшно хочет спать. Не говоря ни слова, он шагал по ночной дороге.
— А вы куда направляетесь? — спросила женщина.
— Мы-то? — Да к большой дороге на Камигату.
— О, путь не близкий! Смотрите-ка, луна вышла!
И в самом деле, сумрак в лесу, уходящем вдаль в бескрайние просторы ночи, стал бледнее и окрасился в бледно-желтые тона. Подавляя зевоту, Хаято подумал, что, должно быть, скоро наступит рассвет.
Стрельнув на Хаято своими прелестными глазками и заметив, в каком он виде, женщина посочувствовала:
— Вы, наверное, очень устали…
— Да уж! — впервые членораздельно произнес Хаято, но, будучи отнюдь не расположен к разговору, снова погрузился в молчание.
Лупоглазый Кинсукэ тоже, как видно, притомился от болтовни и уже еле ворочал языком. Наконец все трое окончательно замолкли и теперь молча брели по лесу. Они шли не слишком торопясь, так что едва ли можно было подумать, будто за ними кто-то гонится. Однако Хаято был совершенно выбит из колеи двумя неожиданными встречами и все не мог успокоиться, ломая голову над странным стечением обстоятельств. Тем не менее, сказал он себе, что бы там ни надумала их попутчица, хорошо бы найти какую-нибудь деревню и там остановиться. Непременно надо поспать до утра, а Кинсукэ велеть, чтобы покараулил. От недосыпа ему казалось, что вдали ночное небо уже посветлело и только вокруг них клубится густой таинственный сумрак.
— Ой! — вдруг не своим голосом воскликнул Кинсукэ, чем-то несказанно удивленный.
Хаято молча оглянулся и посмотрел на обочину, где стоял Лупоглаз.
— Ну не странная ли особа?! — ошарашенно заметил тот.
Тут и Хаято заметил, что таинственная незнакомка уже почти растворилась во мраке. Он взглянул в том направлении, куда, наклонившись, сейчас всматривался Кинсукэ.
Там, насколько хватало взора, террасами спускались по пологому рыхлому склону вплоть до самой лесистой лощины рисовые чеки. Их попутчица стремглав бежала вниз и уже почти достигла леса, в котором, вероятно, рассчитывала скрыться.
— Что это она вдруг?
— Что-что… Да кто ее знает! Не сказала ничего и вдруг бросилась наутек, — растерянно пояснил Кинсукэ и принялся громко окликать беглянку:
— Эй! Эй! Голос Кинсукэ далеко разнесся в ночи, прокатившись эхом по холмам. Печальный зов, увенчавший это нелепое ночное происшествие, вызвал у Хаято приступ смеха. Тем временем незнакомка уже скрылась из виду, поглощенная лесной чащей в лощине. Конечно, она и не подумала обернуться на призывы Кинсукэ, который все еще что-то обиженно кричал ей вслед.
— Да ладно уж! Может, хватит? Пошли! — со смехом бросил Хаято.
— Нет, но разве не странно? Ну что за женщина! Чудачка какая-то!
— Небось, лиса-оборотень.
— Да? — Кинсукэ, похоже, всерьез принял эту версию, порядком оробел и, подойдя к Хаято поближе, тихонько переспросил: — Неужто впрямь лиса?
Хаято наивность парня понравилась.
— Ну, может и не настоящая лиса, но что-то в том же роде. Должно быть, неспроста она явилась к нам, а?
Кинсукэ все еще пребывал в смятении чувств, тоскуя по прекрасной беглянке, когда в отдалении мелькнул свет фонаря и чьи-то шаги донеслись из темноты. Они обернулись и и стали всматриваться во мрак. Хаято, завидев мерцание фонаря, сосредоточился и шепнул:
— Ты ничего не говори. Отвечать на вопросы буду я.
Фонарей было два. Двое слуг, похоже, светили под ноги господину, — возможно, какому-нибудь чиновнику сыскного ведомства. Путники быстро приближались.
Подойдя вплотную, они подняли фонари повыше, осветив Хаято и его спутника.
— Путешествуете? — осведомился старший.
— Так точно, — смиренно ответствовал Хаято.
— Вам тут никто не встречался? Барышня одна не проходила? Такая приличная с виду…
— Да вроде бы нет, — спокойно ответил Хаято к удивлению своего спутника.
— Это вы тут кричали?
— Просим прощения, мы. Уж больно стало тоскливо одним ночью.
— Вот как? — озадаченно посмотрел на него чиновник и бросил: — Ладно, идите!
Хаято молча поклонился и, перед тем как уйти, спросил:
— А та барышня, что вы упомянули, она кто?
— Разбойница, — был ответ.
Хаято и чиновник переглянулись.
— Как так? Женщина? — спросил на сей раз Кинсукэ.
Хаято, сочтя, что и так уже сказано достаточно, одернул его:
— Идем, идем!
Когда они отошли уже на порядочное расстояние,
и свет фонарей остался далеко позади, Кинсукэ вздохнул:
— Ну и удивился же я!
— Да уж! Надо же такое! Вот лиса! Я-то с самого начала заподозрил, что с ней что-то не так, — сказал Хаято, дивясь благодушному настрою Кинсукэ. Только теперь он сообразил, что загадочная разбойница просто заметила отблеск фонарей раньше их и поспешно обратилась в бегство. Вот уж, поистине, безумная выдалась ночка. Правда, теперь уж точно можно было сказать, что началось путешествие с приключения ми.
Желтый диск луны, поднявшись над лесом, отбрасывал длинные черные тени на дорогу, по которой шагали Хаято и Кинсукэ. Оглянувшись, они увидели, как лес, в котором скрылась незнакомка, погружается в туманную дымку, отливающую серебром. Фонари служивых мелькали далеко впереди, на открытом склоне холма. Взглянув в ту сторону, Кинсукэ презрительно прищелкнул языком.
Добравшись до Сумбу, Хаято оставил своего спутника на постоялом дворе, а сам отправился разыскивать Паука Дзиндзюро и вскоре обнаружил указанный им дом.
— Куда же вы, сударь, запропали? Я уже начал беспокоиться! — приветствовал его Дзиндзюро как ни в чем не бывало. Улыбаясь, он выслушал рассказ о новом задании Хаято и планах путешествия в Ако.
— Я уж об этом деле наслышан… Народ-то любопытствует. Поговаривают, что, скорее всего, они там, в Ако, будут оборонять свой замок до последнего и все лягут костьми. А вы, значит, сударь, уже в самой гуще событий — прямо в омут головой… Да, не ожидал! — усмехнулся Дзиндзюро. — А этот ваш Тисака… Так, вроде, их командора зовут? — Ему, видать, палец в рот не клади. Этот в деле промашки не допустит.