Воля камня

Окончив поиски в замке, и оставив несколько человек в ключевых точках, стражники обыскали двор, спуск к реке, окраины леса, и вернулись в замок. Обыскав замок по второму разу, стражники с неуверенностью вернулись к нувору. Они понимали, что сделать больше ничего нельзя, но понимали и то, что, когда дело касается семьи, так просто всё закончится не может. Надо отдать должное, отец не потерял присутствие духа. Не стал зря ругать стражников и гонять их по лесу. Было понятно, что старая больная женщина не могла уйти далеко. Несколько стражников остались дежурить на ключевых постах в доме, остальные вернулись к своим обычным занятиям, но витавшая в воздухе тревога никуда не делась. В положенное время накрыли стол. Обед был скромнее, чем обычно. Видимо, повара почувствовали неуместность пышной трапезы в такой час. К еде почти никто не притронулся. Только Эйлинн была голодна, но ела, почти не чувствуя вкуса блюд. Служанки молча убрали со стола. Было заметно, что они не знают, как вести себя в подобной ситуации, и боятся сделать или сказать что-то неуместное. В этот день решили больше не возобновлять поиски, но и сидеть на месте никто не мог, только так можно было унять тревогу.

Устав слоняться по замку, Эйлинн присела в небольшой летней гостиной на третьем этаже, завернувшись в тёплый плащ. Камина здесь не было, но Эйлинн предпочитала находиться здесь. Взаперти она не смогла бы избавиться от тревоги. Эйлинн заметила, как по коридору шёл Диртан. Даже в такой час, когда, казалось, всё в замке перевернулось с ног на голову, он шёл неторопливо, твёрдой размеренной походкой, как подобает нувору. Эйлинн всегда поражала эта его особенность. Заметив Эйлинн, Диртан подошёл и присел рядом с ней. Его руки покраснели, видимо, он замёрз, бродя по холодным коридорам, но, казалось, сам не замечал этого.

– Отец отправил стражников обыскать святилище и заодно деревню. Но я уверен, что там они ничего не найдут. Ты как? – спросил Диртан, будто только что сообразив, что не разговаривал с сестрой с самого утра.

– Здесь мне спокойнее, хоть здесь и холодно. Не могу сидеть в своей комнате или в гостиной. За закрытыми дверями мне тревожно. Вот я и здесь.

– Понимаю, – он потёр руки, кажется, наконец почувствовал, что замёрз.

– А зачем отец отправил стражников в деревню? Бабушка не могла уйти так далеко.

– Не могла. Да если бы и попыталась, её бы заметили. Это всё старая Санилла, дура! Сказала, что нувора Миэлла пошла в святилище покаяться перед смертью за то, как поступила с сестрой. А другая девушка из кухни, забыл её имя, донесла отцу. Думала, что помогает. Отец отправил стражников в деревню, хотя и сам понимает, что там её не найдут. И я бы так поступил на его месте.

– А в чём бабушка стала бы каяться? Что сказала Санилла?

– Не бери в голову. Слуги всегда болтают, такова их порода.

– Может быть, это поможет понять, что произошло. Мы же не знаем, что на самом деле случилось тогда, и почему сестра бабушки Айгунн сбежала. Мне всегда казалось, то, что нам говорили, что Айгунн сбежала, потому что не хотела выходить замуж, просто отговорка. Было что-то другое… Как ты думаешь? – Эйлинн было интересно, что думает брат. Ей казалось, не заметить нежелание родственников говорить об этом было невозможно, как и то, как бабушка отводила глаза, рассказывая историю своей сестры.

Диртан ответил не сразу. Откинулся на холодную спинку дивана, раскинул руки.

– Сейчас уже не важно, что тогда произошло. Надо… – его слова оборвал крик. Крик был приглушённый, скорее всего, он донёсся с четвёртого этажа, где располагались спальни членов семьи. Диртан поднялся, Эйлинн поспешила за ним. Диртан обернулся.

– Лучше останься здесь, – но тут же понял, что сестру не остановить.

Войдя в коридор четвёртого этажа, они сразу увидели открытую дверь в комнату бабушки. Возле неё толпились несколько служанок, прикрывая рты руками и перешёптываясь. Эйлинн уже сорвалась бы на бег, но впереди, как всегда, не торопясь, шёл Диртан. Поклонившись, служанки расступились, пропуская его и, следом, Эйлинн.

Войдя в покои бабушки, они устремились в спальню, где уже столпилось довольно много людей. На полу перед большим зеркалом сидела Дитта, горничная бабушки. Она не то рыдала, не то стонала, зажимая рот рукой, и периодически издавала приглушённые вопли. Рядом с ней стояла на коленях другая девушка из прислуги, обнимала её и бормотала какие-то слова успокоения. В комнате было слишком много людей. Отец обнимал плачущую мать, двое стражников молча стояли поодаль, ближе к двери тесной кучкой сбилось несколько женщин из прислуги.

– Что здесь случилось? – спросил Диртан у отца, осмотревшись.

– Не знаю. Мы услышали крик и побежали в комнату. Она ничего не говорит, только плачет. Другие служанки ничего не знают, их здесь не было. Стражники осмотрели комнаты, не обнаружили ничего необычного.

– Понятно, – Диртан вдохнул. – Вы можете вернуться на свои посты. Вы тоже можете вернуться к своей работе, – обратился он к женщинам. – Ты, – Диртан указал на одну из них, – принеси бокал вина.

Слуги разошлись. Казалось, в комнате стало легче дышать. Эйлинн присела в кресло, и только сейчас почувствовала, как же она устала. Хотелось просто свернуться клубочком в кресле у камина и смотреть на огонь. Но Эйлинн не могла уйти к себе, не узнав, что случилось. Тревога не отпускала её. Эйлинн смотрела на отражение женщин в большом бабушкином зеркале. Плачущая Дитта и утешающая её Эфина – в этом было что-то гротескное. Эйлинн перевела взгляд на открытую дверь, за ней была спальня бабушки Миэллы. Кровать уже была убрана; видимо, Дитта успела убрать спальню и принялась за гостиную, когда что-то довело её до истерики. Неужели Дитта винит себя в случившемся? Вернулась Арта с бокалом красного вина. Когда она входила в комнату, рядом с ней в зеркале промелькнуло что-то голубое, как будто край женского платья, но слишком быстро, чтобы успеть хорошо рассмотреть. Эйлинн это показалось странным: ничего голубого в этой комнате не было, на Арте было тёмно-зелёное платье и чёрный передник.

Диртан взял у Арты бокал, и сам отдал его Эфине.

– Дай ей вина. Когда она успокоится и сможет говорить, приведи её к нам, мы будем в гостиной на этом этаже. Одну её не оставляй, никого сюда не пускай. Как только она придёт в себя, она должна поговорить с нами. Поняла? На всякий случай у дверей будет стражник.

– Я поняла, нувор, – Эфина коротко кивнула, не переставая обнимать уже затихающую Дитту.

Все направились в гостиную. Диртан правильно рассудил, что наедине с Эфиной Дитта быстрее придёт в себя и разговорится; нуворы смущали её, возможно, она чувствовала себя виноватой, что утром оставила нувору Миэллу одну, хотя не пропади она, ни о какой вине не могло быть и речи: приносить воду входило в обязанности горничных.

Семья перешла в уютную маленькую гостиную на четвёртом этаже, где всего месяц назад Эйлинн слышала так заинтересовавший её разговор родителей.

Было поздно, в это время домочадцы обычно уже были в своих спальнях. Эйлинн так и собиралась сделать, но заметила, что в комнате не было книги, которую она тогда читала. Должно быть, забыла в маленькой гостиной, она читала там перед ужином. Эйлинн направилась туда. Войдя, девушка с удивлением увидела свет. На ночь слуги оставляли огонь только в спальнях, значит, в комнате ещё кто-то был. В комнату вёл узкий коридор, так было сделано, чтобы в зимнее время при открывании дверей из комнат не выходило тепло. Не дойдя до поворота, Эйлинн остановилась. Говорила мама.

– Ей не лучше, всё так же. Но она… она слишком спокойна, как будто знает, что это, знает, но не говорит. Когда я спрашиваю, она только улыбается и говорит, что это возраст… но я никогда не слышала о таком…

При этих словах рука Эйлинн дрогнула. Подсвечник ударился о стену. Смутившись, Эйлинн поспешно вошла в комнату. На диване перед камином, обнявшись, сидели родители. Эйлинн извинилась, сказала, что пришла поискать книгу.