Страница 2 из 3
Я смущенно здороваюсь и сажусь напротив тоже на старое надгробие, ноги ставлю на его сиденье рядом с ним. Но никаких касаний, только радость быть вместе, видеть друг друга и говорить, говорить… Обо всем – учителях (хороших), книгах, родных, житье-бытье – обо всем, что приходит в голову, но не о любви, о ней не упоминалось.
От него я узнала, что они живут с “бабушками”. Так во множественном числе они и фигурировали в его рассказах. А сколько их было – две, три, я так и не поинтересовалась… Что отец его в тюрьме в Москве и мама тоже там. А их четверо: он с братом (на год его моложе) и два маленьких, из которых мальчика (4 года) они одобряют, а его младшую сестренку, еще ползающую, зовут “тварью” и через нее перешагивают, вызывая гнев бабушек. На какие средства они живут, я тогда не интересовалась. Как и тем, почему он так бедно одет и почему после окончания школы стал работать чернорабочим на кирпичном заводе – возить в тачках глину. Это несмотря на то, что семья была очень интеллигентная. Его тетку-врача знал весь Смоленск, а ее муж был первым шахматистом в городе. Я брала уроки музыки у сестры его матери, преподававшей в музыкальном техникуме. Ни о каких семейных неприятностях он мне никогда не говорил. Но однажды, изменившись в лице, рассказал, что в детстве, забавляясь с ружьем, он нечаянно застрелил старшего брата.
Промчалось лето. Осенью места встреч переместились в парки. Встреч было много. Иногда собирались компанией у подруги, имевшей хорошую квартиру, играли в “испорченный телефон”, “шарады”, “мнения”. Но продолжалось это недолго.
Я с сестрой уехала в Ленинград готовиться к вступительным экзаменам в институты, Володя поступил в Смоленский университет. И отношения начали меняться.
“Утро любви” – это, по-моему, высшее ее проявление; это – счастье. Вспоминаю строки из стихотворения С. Надсона “Только утро любви хорошо”:
И что? Скучно? Надоедает все – люди, обстановка, богатство, любое однообразие… А что нескучно? Активная деятельность, творчество, в первую очередь созидательный труд.
Успех? Да, но это скоропроходящее и такое же мимолетное, как и достижение цели.
Один мой умный приятель сказал: “Счастье – в преодолении препятствий”. (Он погиб во время альпинистского похода – упал в пропасть.) Но счастье – это мгновение, а “не скучно” – жизнь.
…Сдаю экзамены. Еду из Политехнического института на задней площадке ленинградского трамвая. Ночь. Огни. Движение. Жизнь огромного города. Я одна. Мне не скучно. Я буду, я хочу много работать. Хочу много знать… Скорей… Скорей…
…Вступительные экзамены я сдала. Было подано 810 заявлений на 27 мест – 30 желающих на одно место. Выдержали конкурс 40 человек, я в том числе. Но меня не принимают: не комсомолка, отец – служащий (не рабочий). Год напряженной подготовки пропал. Надежда на желаемое образование рухнула…
…Позади – пережитое горе и душа в нем, как в футляре…
…Была любовь – полудетская, горячая, чистая, какая бывает в 16–18 лет. Мы шли навстречу друг другу только до известной черты. А потом мое чувство погасло, разбившись о его страсть, возбудившую во мне непреодолимую неприязнь.
Уехала в Ленинград. Его горячие письма все реже получали ответ, и, наконец, наступило молчание. Он приезжает в Ленинград. Моя сестра приводит его в публичную библиотеку, где я провожу целые дни. Идем домой вдвоем. Он бледен, курит, взгляд колючий. Приходим в освещенный низковисящим красным абажуром кабинет, в котором я живу.
Он понимает – разрыв. Берет меня за руку: “Что же мне, застрелиться теперь?” “Пороху не хватит!” При этом я не верила в такую возможность и интуитивно выбирала наименее болезненное, как мне казалось, для него поведение, старалась вызвать в нем гнев и чувство достоинства. Наверное, этого достигла, так как получила оглушительную пощечину. Остолбенев, смотрю, как он уходит. Навсегда.
…Весной сестра получила от папы известие о самоубийстве Володи. Папа писал об этом сестре, не мне, зная о нашем громком “романе”…
…И вот я снова в Смоленске. Мне рассказали, как друзья несли на руках через весь город гроб с Володей и как ветер трепал его светлые волосы.
Мое горе невозможно описать. Что со мной было! Вся моя первоначальная любовь вспыхнула с новой силой. Места, где мы встречались на улице, в парках, резали душу по живому. А на старом кладбище, где мы встречались каждый день (мы просто не могли жить друг без друга), его рукой на зубцах могильной ограды написано мое имя. А на другом кладбище – Володина могила с белым крестом и его школьной фотографией.
Боже, как могла я все это пережить?
Но пережила… Пережила для новой жизни, немногих радостей, многих унижений и изощренных страданий. Бог наказал меня еще непомерной живучестью…
Поступаю в Смоленский университет на физико-математическое отделение педагогического факультета.
После сдачи вступительных экзаменов мучительно размышляю, стоит ли идти учиться или лучше пойти работницей на фабрику. Под давлением отца выбираю первое. На выбор уходит время.
…Еще два года – последних – счастливой жизни…
Тогда не было телевидения, радио появлялось в редких домах в форме наушников. Главный интерес представляла сама возможность слышать информацию на большом расстоянии, независимо от программы. Реальность существования внешнего мира – других материков, мировых столиц, блеска и роскоши мировых достижений культуры, картин старинных мастеров, дворцов, храмов, морских курортов и пляжей – никто не ощущал; знали о нем абстрактно по книгам и немому черно-белому кинематографу. Энергия молодости расходовалась на учебу, чтение (городские и университетские читальные залы были полны молодежи). Общение значило неизмеримо больше, чем теперь – “вечеринки”, прогулки. Советские демонстрации по праздникам тогда еще не были постылой обузой, а использовались как повод для общения, острот, веселья, смеха.
Спорт только начинал “внедряться в массы”: создавались спортивные залы с турниками, брусьями, кольцами, стенками. В парках были зимние, иногда самодельные, катки. Спортсмены назывались физкультурниками. Они упражнялись на снарядах, некоторые занимались французской борьбой, некоторые шахматами; зимой катались на коньках, летом плавали и купались на природных (образовавшихся естественным образом) пляжах.
Парки были старинные, поэтичные, не изуродованные плакатами и аттракционами. Вечером там гуляло много молодежи, в основном группами, редко парочками; ни драк, ни хулиганства не было и в помине.
Комсомол тогда лишь приступал к захвату влияния и власти. Комсомольцами в старших классах школы и вузах были в основном дети партийных лидеров, интеллигентная молодежь их сторонилась. Как правило, повышенным интеллектом, что тогда особенно ценилось, они не отличались, но держались самоуверенно, были подозрительными и бдительными по отношению к выдающимся ученикам.
Некоторые из них, возможно, уже тогда пользовались покровительством ГПУ, которое в 1920-е годы активно интересовалось студенческой молодежью. Интеллектом в то время совершенно отчетливо обладала беспартийная, острая на язык молодежь.
Приоритетными науками у молодежи были физика, математика, астрономия. Экономические и общественные (тогда политизированные) науки презирались.
Любовь была почтительной. Юноши и девушки были друг с другом на “вы” (“тыкали” комсомольцы). Под руку на прогулках не ходили. При посещении домов общались с родителями учтиво, беседовали, часто с искренним интересом.