Воспоминание

Я позвонила в одну английскую фирму, которая занимается продажей недвижимости американцам, и заказала для себя поиск того здания, которое в шестнадцатом веке было фермой. Его оказалось совсем несложно найти, и я даже как-то не удивилась, что владельцы, оказывается, давно собирались его продавать. Я вообще уже давно перестала чему-либо удивляться. Я купила этот дом за сто двадцать тысяч фунтов, или, другими словами, сто восемьдесят тысяч долларов. Такие миленькие уютные домики с сохранившимися украшениями шестнадцатого века никогда не бывают дешевы. Но я-то знала, что под досками пола я найду шесть удивительной красоты бокалов, инкрустированных драгоценными камнями, и один серебряный подсвечник, то есть все то, что Мег и Уилл украли у семьи Хедли. Я была намерена драгоценные вещи передать в музей и любоваться потом своим именем на доске у музея, там, где перечислены те, кто сделал щедрые пожертвования. А у самой меня будет где остановиться в Англии, когда я приеду туда отдыхать на праздники.

Продолжая размышлять о Мег и Уилле, я позвонила Милли в Техас и сказала, что мне немедленно необходимо ее видеть. Я сказала ей, что мне так плохо, что не могу писать. Я еще не успела кончить последнее предложение, а она уже садилась на самолет, отлетающий в Нью-Йорк.

А потом я позвонила своему дорогому издателю, мистеру Уильяму Уоррену. Его было тоже легко дозваться. Я только намекнула.

— Одно издательство предлагает мне один привлекательный контракт… — И мы с ним тут же договорились о встрече. Когда Милли прибыла со своим чемоданом, меня не было дома. Я оставила ей записку, где написала, что пусть идет в ресторан в отеле «Плаца», там мы встретимся. А в самом ресторане я за двадцать долларов договорилась с метрдотелем, что тот посадит Милли за тот же столик, что и Уильяма.

Хорошо бы, конечно, было спрятаться неподалеку где-нибудь за ящиком с декоративной пальмой, чтобы подглядеть, какие лица будут у Милли и у моего издателя, когда они встретятся в первый раз в жизни. Но я знала, что там они меня обнаружат. Пришлось остаться у себя в квартире и ждать, а для встречи я уже приготовила самую загадочную и покровительственную улыбку, какую могла вообразить.

Наступила ночь, Милли не было. Я стала немного беспокоиться. На следующий день от нее по-прежнему не было слышно ни звука. Я уже сердилась, а еще больше тревожилась. Я позвонила в издательство, и мне там сказали, что сего дня мистер Уоррен не показывался и не оставил о себе никаких известий, но в этом не было ничего необычного, потому что издатели всегда делают, что им заблагорассудится, и никогда не сидят на месте.

Когда Милли не объявилась и на вторую ночь, я уже была готова идти в полицию. А потом, в три часа ночи, я наконец получила от нее факс. Они вместе с Уильямом были в Лас-Вегасе и там, забыв обо всем на свете, наслаждались медовым месяцем. Она выражала надежду, что у меня все в порядке, просила о ней не беспокоиться и обещала все объяснить по приезде.

— Ха-ха! — вслух расхохотавшись, ответила я. — Это, милочка, я тебе все объясню!

Ну, по крайней мере хоть Уилл и Мег теперь снова вместе, и причиной этому я.

Я была очень горда этим своим поступком и довольна собой. Но дни проходили за днями, недели складывались в месяцы, а от Тавистока все еще не было никаких известий. Бедную Нору я замучила до такой степени, что она, наверное, уже обдумывала планы начертать на полу моей квартиры несколько раз число 666 и начать вызывать духов заклинаниями, чтобы только избавиться от меня.

Я была близка к отчаянию. Со мной началось такое, что я буквально без всякого повода вдруг начинала рыдать и впадать в истерику. «Что, — думала я, — лучше — любить и потерять любовь, или не любить вообще никогда?» По ночам мне снились то Джейми, то Талис, то Тависток. Я постоянно думала о них, а в это время все сидела дома и ждала. Но по мере того, как дни проходили за днями, я в отчаянии все больше убеждалась, что Талис никогда не придет ко мне.

Наконец в один прекрасный день я сказала себе, что пора снова начать жить. Нельзя больше отгораживаться от мира высокой стеной. Может, Джейми уже ждет меня у подъезда дома. А может быть, он…

Я приняла ванну с ароматическими веществами, сделала себе прическу и уложила волосы с помощью какого-то средства с запахом персиков, на тюбике которого было написано, что волосам гарантируется вид поистине ангельский. Я тщательно сбрила с ног все волоски до единого, потом ополоснула волосы, вылезла из ванны и натерла тело кремом, который стоил до смешного дорого. Закончив туалет, я почувствовала, что так, как я, не благоухает ни одна цветочная клумба на свете. Но я не позволяла себе задумываться о том, что мне не для кого было все это делать. Ни один мужчина не услышит запаха моей шеи и не скажет мне, как он прекрасен.

Надев один лишь махровый купальный халат, я открыла дверь квартиры, чтобы взять из своего почтового ящика ежедневную почту. Поскольку я живу на последнем этаже высокого здания, и моя квартира на этом этаже — единственная, то тот, кто приезжает на лифте, может ехать только ко мне. И из-за охраны дома никто не приедет просто так, поскольку будет тут же замечен. Поэтому, когда дверь лифта открылась и я увидела, что там какой-то человек, я сильно вздрогнула от неожиданности.

— Прошу прощения, — сказал мужчина в лифте. Он произнес извинения на столь совершенном английском языке, что я сразу поняла: это не родной его язык, он, скорее всего, прекрасно изучил его. — Кажется, я приехал не на тот этаж. Коллега, к которому я направлялся, живет на восемнадцатом этаже, а этот…

Я смотрела на него с таким выражением на лице, что это заставило его замолчать. Он был высок, по меньшей мере шести футов ростом. И это был не типичный житель запада — светловолосый и голубоглазый. Золотисто-коричневый цвет его кожи выдавал средиземноморское происхождение. И мне показалось, что, скорее всего, он исповедует не ту же религию, что исповедую я.

И несмотря ни на что, он с ног до головы был великолепен. Я чуть не задохнулась, увидев эти шоколадно-карие глаза. В этих глазах я увидела Тавистока, а потом, вглядевшись по-настоящему глубоко, я увидела и Талли. А может быть, если бы я смотрела еще глубже, совсем, совсем глубоко, то тогда я бы уже увидела и саму себя. Передо мной был человек, который был моей половиной.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но он этого не сказал, потому что в этот момент в третий раз за всю свою жизнь я упала в обморок.

45

-Вам лучше? — спросил он.

Я лежала на кушетке в своей квартире, а он сидел рядом, держа в одной руке кусок материи, намоченный холодной водой, и прижимал его мне ко лбу. Другой рукой он приглаживал мои растрепавшиеся волосы, еще влажные после мытья. Он смотрел на меня с таким видом, как будто пытался вспомнить каждый дюйм моего тела. Если бы со мной не произошло всего и если бы я не знала наверняка, кто этот человек, я бы испугалась. Позволять совершенно незнакомому человеку гладить меня по щеке, по шее, проводить по моим бровям кончиками пальцев, потом вдоль по спинке носа — это было не в моих привычках.

Но это был не совершенно незнакомый человек. Я знала о нем все, что только можно знать, за исключением, может быть, двух-трех мелочей — типа того, как его зовут и откуда он приехал. Но это было неважно. Это был мой мужчина, и он был моим в течение многих жизней.

Я смотрела, как он на меня смотрит. Вспомнит ли он меня? Может быть, там, за этим лицом, живое сознание Тавистока?

Он внезапно очнулся и резко выпрямился.

— Простите, — пробормотал он. — Мне следует представиться. Меня зовут Тариз… — Он выговорил еще несколько имен, но их я уже не разобрала. В то время как он, сидя подле меня, произносил звуки своего теперешнего имени, а его бок касался моего тела, мне казалось, я не слышу, я чувствую. Все, что мне нужно было знать, это «Тариз». Талис, Тэйви, а вот теперь Тариз.

— Вы себя неважно чувствуете, — произнес он. — Может быть, следует вызвать врача. — Я увидела, как бледнеет его лицо цвета светлого меда. Он добавил очень тихо: — Может быть, вы ожидаете ребенка.