Страница 3 из 19
«По-прежнему. Виолетта».
Мэри Д., женщина с рыжими курчавыми волосами, сообщила ей и Эрику, что она пережила уже больше сотни реинкарнаций и прекрасно помнит все свои предыдущие жизни и обстоятельства смерти. «Как-то раз я была Жанной д’Арк, и меня сожгли на костре! Можете себе представить, как это было больно, дети?»
Потом появилась другая женщина, молчаливая, растрепанная, с глубоко запавшими глазами, которая начинала рыдать каждый раз, когда Ви или Эрик с ней заговаривали. Как ее зовут, они так и не узнали и называли просто Плачущей Женщиной.
Иногда гости появлялись в доме, только чтобы пообедать или провести одну-две ночи. Иногда они жили неделями, спали в гостевой комнате и бродили по всему дому в лиловых больничных пижамах, словно привидения. Бабушка часами беседовала с ними в комнате в подвале дома, проверяя их память, когнитивные способности и бог знает что еще. Пытаясь их вылечить, она поила их чаем, играла с ними в карты, сажала в гостиной в кресло с подголовником и заставляла Ви или Эрика угощать их печеньем и занимать разговорами.
«Как поживаете?» «Рада с вами познакомиться».
«Больница, даже такая замечательная, как Приют, – не самое лучшее место для выздоровления, – объясняла бабушка. – Иногда, чтобы поправиться, нашим пациентам нужно оказаться в домашней обстановке. Они сразу начинают чувствовать себя лучше, если к ним относятся как к членам семьи».
В этом она была вся. Казалось, бабушка готова сделать все, что в ее силах, чтобы помочь пациентам выздороветь, дать им возможность ощутить заботу и любовь.
Сама Ви, как и ее брат, были от «сироток» в полном восторге. Эрик даже фотографировал их своим полароидом – разумеется, так, чтобы бабушка не видела. Снимки они хранили в обувной коробке, спрятанной в глубине стенного шкафа в комнате Эрика. К каждой фотографии была прикреплена проволочной скрепкой небольшая карточка, на которой Ви записывала имя или прозвище пациента, а также все, что им удавалось о нем узнать. Обувная коробка называлась «Картотекой». Надписи на карточках были, например, такими:
«У Мэри Д. рыжие курчавые волосы. Ей это очень идет, потому что больше всего она любит тосты с мармеладом. Она говорит, что постоянно ела мармелад, когда была Анной Болейн – женой короля Генриха, которой в конце концов отрубили голову».
В той же коробке хранился небольшой блокнот, в который они записывали все подробности о других бабушкиных пациентах – о тех, которых никогда не видели, а только слышали. Большинство сведений они подслушивали, когда второй врач Приюта, доктор Хатчинс, приезжал к бабушке, чтобы продегустировать очередную партию ее самодельного джина. Впрочем, и тогда, обсуждая пациентов, они называли больных только по первым буквам имени или фамилии. Ви очень нравилось время от времени листать блокнот и гадать, к кому из бабушкиных «сироток» относятся те или иные обрывки информации.
Если, конечно, они к ним относились.
Буквально на прошлой неделе она подслушала очередной любопытный разговор. Доктор Хатчинс и бабушка сидели в маленьком каменном патио на заднем дворе их дома и потягивали джин с тоником. Ви спряталась за углом дома.
– Это из моей последней партии номер 179, – сказала бабушка. – Пожалуй, я слегка переборщила с можжевельником, тебе не кажется?
– На вкус просто отлично, – ответил доктор Хатчинс. Он всегда так говорил, когда пробовал бабушкин джин. Ви подозревала, что на самом деле бедняга его вовсе не любил. Пару раз она видела, как он выливал содержимое бокала в цветочную клумбу, когда бабушка ненадолго отлучалась.
Выглядел доктор Хатчинс еще более нервным, чем большинство бабушкиных пациентов. У него была длинная тонкая шея и маленькая голова, на которой росли редкие клочковатые волосы. Ви он напоминал страуса.
Сначала он и бабушка поговорили о погоде, потом о цветах и наконец начали обсуждать пациентов. Ви приготовила блокнот.
– Эта неделя для Д. М. была не самой удачной, – сказал доктор Хатчинс. – Сегодня на групповых занятиях она внезапно напала на Сонни. Чтобы ее скрутить, потребовались усилия трех мужчин.
Сонни был одним из социальных работников. В Приюте он вел занятия по арт-терапии и помогал в гончарной студии. У него были большие усы и пушистые бакенбарды. Иногда он разрешал Ви и Эрику изготавливать в студии небольшие горшки, кружки или пепельницы.
Бабушка погремела в бокале кубиками льда, потом налила из стоявшего на столике кувшина еще порцию джина.
– А в среду у нее было столкновение с Х. Г., – добавил Хатчинс.
– В тот раз ее спровоцировали, – ответила бабушка и прикурила сигарету от своей золотой зипповской зажигалки с выгравированной на ней бабочкой. На другой стороне зажигалки старинным шрифтом была нанесена монограмма «ХХ» – Хелен Хилдрет. Ви услышала шорох кремня, запахло бензином… Бабушка говорила, что курение – плохая привычка и Ви не должна начинать курить, но ей всегда нравился аромат табачного дыма и запах бензина, а больше всего – старая бабушкина зажигалка, которую нужно было регулярно заправлять и менять кремень.
– Она опасна, – сказал доктор Хатчинс. – Я знаю, вы считаете, что в последнее время она демонстрирует некоторый прогресс, но персонал начинает сомневаться, что Приют – самое подходящее для нее место.
– Приют – единственное место, где она может вылечиться. – Бабушка глубоко затянулась и, выдохнув дым, некоторое время следила, как он поднимается вверх. – Придется увеличить ей дозировку торазина.
– Но если она и дальше будет конфликтовать с окружающими…
– Зачем же тогда мы, Тед? Наша работа в том и заключается, чтобы помогать тем, кому никто помочь не может.
Да! – подумала Ви. Да!.. Бабушка была настоящим гением. Она умела добиваться невероятных результатов. Успех сопутствовал ей даже в случаях, признанных остальными безнадежными.
Доктор Хатчинс тоже закурил. Некоторое время оба молчали.
– А как поживает наша С.? – спросил он наконец. – Благополучно?
Ви завершила записи про Д. М. и торопливо открыла чистую страницу для пациентки С.
– О да, – бабушка кивнула. – Ее состояние продолжает улучшаться.
– А как насчет лекарств?
– В последнее время я стараюсь ими не злоупотреблять.
– Галлюцинации?
– Вряд ли. Во всяком случае, ни на что подобное она не жалуется, а может, просто не сознает, что галлюцинирует.
– Это поразительно! – воскликнул доктор Хатчинс. – Потрясающий успех! Вы должны гордиться собой, уважаемая. Вы принимаете все меры, делаете все, что ей нужно. Вы спасли ее!
Бабушка рассмеялась.
– Спасла? Может быть, но… Иногда мне кажется, что она, возможно, никогда не сможет жить нормальной жизнью. Только не после всего, через что ей пришлось пройти. Даже не знаю… Все, что мы можем, это продолжать внимательно за ней наблюдать и корректировать наши методики. К сожалению, это может затянуться надолго, следовательно, возрастает опасность, что власти или газеты что-то пронюхают.
– Вы думаете, она помнит?.. – осторожно спросил доктор Хатчинс. – Помнит, кто она? Помнит, что совершила?
При этих словах Ви почувствовала, как тончайшие волоски у нее на руках встали дыбом, словно во время грозы.
– Нет, – бабушка покачала головой. – И если говорить откровенно, это только к лучшему. Как тебе кажется?
Они дружно отхлебнули из бокалов, и кубики льда негромко звякнули. Сигаретный дым голубым облаком плыл в воздухе. Продолжая прислушиваться, Ви записала:
«Что могла совершить пациентка С.? Может, она кого-то убила?»
Ей было известно, что в Приюте содержались люди, склонные к насилию, люди, которые совершили ужасные вещи не потому, что они сами были ужасными, а потому, что были больны. Так сказала бабушка.
Но… настоящий убийца? Может, бабушка кого-то прячет? Защищает?
«КТО ТАКАЯ ПАЦИЕНТКА С.?» – написала она в блокноте большими буквами.