Страница 2 из 19
И притворяться мне больше не нужно. Теперь я – настоящий монстр.
Я поймаю девчонку, потому что ни разу не сумела поймать сестру.
Сорок лет прошло с тех пор, а я все еще гоняюсь за ней.
Ви
– 8 мая 1978 г. —
В этом доме обязательно должны водиться привидения, думала Ви, мчась через лужайку к Приюту. Иначе просто не может быть! Стоит только прищуриться как следует, и увидишь перед собой старинную усадьбу или замок вроде того, какой был в том черно-белом фильме про Дракулу. И не имеет значения, что Приют выстроен не из замшелых каменных глыб, а из тускло-желтого кирпича, и здесь нет ни крепостных башен, ни подъемного моста, а из старой колокольни не вырываются по ночам сонмища летучих мышей. Призракам все это не нужно. Они могут жить и здесь, в этом довольно большом прямоугольном доме под старой шиферной крышей, с прочными окнами со ставнями, которые никто никогда не закрывал.
Ви вступила в отбрасываемую зданием тень и почувствовала себя так, словно Приют обнимает ее прохладными руками за плечи, приветствуя старую знакомую. Над парадной дверью была укреплена на стене деревянная вывеска, вырезанная давным-давно одним из прежних пациентов. На вывеске было только одно слово – «Надежда», и Ви вполголоса пробормотала себе под нос слово «spes», которое означало то же самое на латыни. Это был ее секретный пароль, который позволял войти в замок чудовища.
В руках Ви крепко держала тарелку – не легкую пластиковую или бумажную тарелку, а глубокую, фарфоровую, взятую из кухонного буфета. Бортик тарелки украшал узор из цветков подсолнечника, который прекрасно подходил к кухонным занавескам и скатерти. На тарелке лежал сэндвич с ливерной колбасой на ржаном хлебе. Это был ланч, который она приготовила сама и теперь несла бабушке. Ви не любила ливерную колбасу, но бабушка ее просто обожала. На всякий случай Ви налила на колбасу побольше горчицы – ведь это была не просто горчица, а секретное снадобье против монстров. Оно должно было спасти бабушку от вампиров и вервольфов. К сэндвичу Ви добавила немного жареной картошки и маринованных огурчиков и накрыла все это прозрачной пленкой, чтобы ланч не заветрился. Бабушка будет довольна – в этом она не сомневалась. Возможно, она даже скажет несколько слов о том, какая внимательная и заботливая у нее внучка.
Держа тарелку в одной руке, Ви толкнула дверь и вошла в приемную, которую в Приюте называли Общим залом. Выложенный плитками пол зала был укрыт ковром, в углу виднелся камин и стояли два удобных кресла. Общий зал был в здании центральным помещением: влево и вправо от него отходили два коридора, а прямо находилась ведущая на второй этаж лестница. По правому коридору располагались кабинеты и комнаты персонала. Дверь в самом конце вела в Дубовый зал, где проходили встречи и рабочие совещания. По левому коридору находились Оживленный зал, где проводились мероприятия и постоянно работал телевизор, Тихий зал, где можно было почитать книгу или заняться творчеством, Обеденный зал и кухня. Многие пациенты по очереди работали в кухне – чистили картошку, мыли посуду, а в обед разносили блюда в столовой.
На втором этаже располагались двадцать одноместных комнат – «номера», как их называли бабушка и другие сотрудники Приюта. В комнатах жили пациенты. Между Восточным и Западным крылом находились сестринский пост и комната дежурного санитара.
Дверь слева от главной лестницы вела в подвал. Там Ви еще никогда не бывала, но знала, что в подвале расположены бойлерная, кладовые и другие технические и подсобные помещения. Как сказала бабушка, ни для чего другого эти комнаты все равно не годились.
На левой стене Общего зала висела фотография, на которой были запечатлены все сотрудники Приюта, выстроившиеся перед крыльцом старого желтого здания. В самом центре стояла бабушка – миниатюрная женщина в голубом брючном костюме. И в Приюте она действительно была центром всего – солнцем, вокруг которого обращаются планеты и лу́ны.
Окошко между Общим залом и канцелярией приоткрылось.
– Добрый день, мисс Эвелин, – как можно приветливее проговорила Ви, и ее голос, отразившись от стен, зазвенел серебряным колокольчиком. Дети в Приют не допускались; Ви и ее младший брат Эрик были единственным исключением, да и то лишь в тех редких случаях, когда им удавалось обмануть бдительность мисс Эв.
В Эвелин Букер было около шести футов, она носила кудрявый темно-рыжий парик, часто съезжающий набок, а телосложением напоминала полузащитника профессиональной футбольной команды. За глаза Ви и Эрик называли ее Семафоршей.
Сейчас Ви посмотрела на нее и невольно подумала, какое чудовище может скрываться за этим внушительным фасадом и подействует ли на него горчичное снадобье.
Мисс Эвелин в свою очередь рассматривала девочку сквозь свое окошко и хмурилась так сильно, что ее густо подведенные брови почти сошлись.
«Она – оборотень, – подумала Ви. – Самый настоящий оборотень!»
– Доктор Хилдрет сейчас занята, ее вызвали по срочному делу, – сообщила наконец мисс Эвелин, и из ее окошка вырвался целый клуб сизого сигаретного дыма.
– Я знаю, – Ви кивнула. Была суббота, один из бабушкиных выходных, но утром ей неожиданно позвонил доктор Хатчинс, и она провела на телефоне несколько минут, причем, судя по тону, бабушка пыталась его успокоить. Наконец она пообещала, что сейчас придет и разберется со всем сама.
– Просто она так спешила, что не успела ни позавтракать, ни приготовить себе что-нибудь на обед, вот я и решила принести ей ее любимый сэндвич. – Ви лучезарно улыбнулась мисс Эвелин. Бабушка много работала и нередко бывала так занята, что забывала поесть, а Ви это не особенно нравилось. Ей казалось, бабушка уделяет Приюту слишком много внимания и готова целыми днями существовать на остывшем кофе и сигаретах.
– Оставь его мне, я ей все передам, как только она освободится. – Мисс Эвелин окинула тарелку подозрительным взглядом, и Ви разочарованно вздохнула. Ей очень хотелось самой отдать бабушке сэндвич. Впрочем, она быстро справилась с собой и протянула тарелку в окошко.
Тем временем в зале появился Том с длинной гривой спутанных волос. Увидев Ви, он улыбнулся.
– Эй, Виола-Виолетта, как дела?
Ви его знала. Том был одним из тех, кого бабушка называла «постоянными клиентами». Сколько Ви себя помнила, Том то выписывался из Приюта, то вновь возвращался.
– Дела хорошо, – отозвалась она. – А ты как поживаешь?
– Чешется! – Том сделал попытку почесать руки сквозь рукава больничной куртки, потом расстегнул рубаху и, сопя, принялся скрести ногтями грудь, покрытую густыми черными волосами.
«Вервольф, – подумала Ви. – Как есть вервольф!»
Том скинул куртку и рубашку и принялся расстегивать штаны.
– Эй!.. – В зал вошел Сэл – дежурный санитар. Шея у него была едва ли не толще, чем талия Ви. – Что это ты задумал? Не вздумай здесь раздеваться, ты же не хочешь, чтобы мисс Эв слишком возбудилась?
Мисс Эвелин нахмурилась еще сильнее и с треском захлопнула окошко канцелярии. Ви улыбнулась и, попрощавшись со всеми взмахом руки, покинула Приют. Том в вестибюле продолжал вопить, как сильно чешется у него все тело, а Сэл грозил, что если он сейчас разденется, то не получит печенья на полдник.
Том нравился Ви, даже если он и был вервольфом. Бабушка несколько раз приглашала его домой, и он играл с Ви в шашки.
«Бабушкины сиротки» – так Ви и Эрик называли тех, кого бабушка приводила домой. В основном это были люди, которые прошли курс лечения, но были еще не совсем готовы вернуться в большой мир. Некоторых из них персонал Приюта считал безнадежными, но бабушка не отчаивалась. Однажды она привела человека с головой, сплошь покрытой свежими шрамами. У него была повреждена краткосрочная память, и Ви приходилось то и дело представляться ему заново и напоминать, что он уже завтракал.
«Как тебя зовут?» – с беспокойством спрашивал он каждый раз, когда видел Ви, и она отвечала: