Страница 16 из 93
— Мы оба, Картер, — справедливо и точнее некуда, раз уж автор этой отвратительной заметки то и дело лезет не в своё дело и задаётся вопросом, а что думает недавно муж в моём лице о положении своей бывшей жены, и не в неверности ли заключается причина расставания известной пары, и кто же всё-таки станет папой, — но у нас это не впервые, так что нам не привыкать, верно? Чтобы всё немного улеглось, лишний раз лучше не высовываться. Я предупредила отца, что на тренировке тебя не будет.
— И на каком это основании ты тут распоряжаешься?
— Хочешь попасть в самую гущу событий, наверняка царящую у арены, попасть в объектив камеры уже журналистов и отбиваться от их вопросов? Да пожалуйста, я мешать не буду. Моё дело было предупредить. И на твоём месте я бы не отвечала на этот звонок, — замечает она, имея в виду стационарный телефон, начинающий разрываться на стене, но я не слушаю, протягиваю руку и поднимаю трубку, но уже спустя пару-тройку мгновений бросаю резкое «без комментариев» и отсоединяю аппарат от линии. И где они, эти многочисленные журналисты, только достают нужные им номера? После развода мне тоже только кто не звонил. Правда, телефон я тогда не вырубал. Но и не отвечал. В пьяном похмелье всё это проходило мимо меня. Может, напиться и сейчас, раз уж я никуда не еду? Нет, нельзя. Не при ней. Но вот когда она уйдёт… Хотя даже тогда нельзя. Правильный режим никто не отменял.
— Ты их видела? Они к тебе приближались? Что-нибудь говорили? — папарацци беспринципны, и, пожалуй, они хуже тех, кто пишет эти жёлтые статейки. Те, по крайней мере, сидят в офисе своего издания, а не рыщут по городу и не преследуют знаменитость, за фото которой дорого заплатят.
— А ты волнуешься? — уже да. Они могли перейти грань и что-нибудь сделать, она пострадать, а вместе с ней и мой ребёнок, и тогда им всем несдобровать.
— Так они приближались или нет?
— Нет. Я узнала об этом, лишь увидев фотографии.
— Хорошо.
— Нет тут ничего хорошего. Эти снимки… Я выгляжу толстой. Я никогда не была такой. Но становлюсь уродиной, как ты и предсказывал. И хотел.
— Нет, не становишься, — я рассматриваю её сегодняшний облик, состоящий из джинсов, серой майки и расстёгнутой клетчатой сиренево-белой рубашки, и естественно не наблюдаю ни единой жировой складки или чего-то подобного, что выдаёт в человеке лишний вес и полноту, — ты выглядишь так, как и должна. Не толстой, а беременной. Может быть, однажды, оглянувшись назад, ты поймёшь, что это были если и не самые лучшие дни в твоей жизни, то, по крайней мере, одни из таких, — кончики наших пальцев соприкасаются на мгновение, когда она принимает планшет из моей руки и откладывает его на кухонный стол из светлого дерева, проникновенно смотря в мои глаза. В глубине души мне ничего не хочется так сильно, как дотронуться до её волос, провести по ним ладонью и попросить её измениться, захотеть стать матерью и вернуться ко мне, будто это не я был тем, кто ушёл, но все эти мысли сплошь утопичны, ущербны и глупы. Я отступаю назад, потому что дистанционная близость небезопасна. Она внушает то, чего нет, и превращается в то, что не должно происходить. Нужно быть полным идиотом, чтобы попасться на эту удочку снова.
— Я так не думаю, — но, возможно, я, такой дурак, всегда буду этого ждать и, будучи с ребёнком на руках, постоянно придумывать всякие небылицы, лишь бы её оправдать и, начиная с определённого возраста, стараться убедить его, что он ей нужен, даже если её нет рядом. Боже, я безнадёжен. И со стороны это без всяких там преувеличений просто отвратительно.
— Я знаю.
— Это не то, что я захочу повторить даже спустя годы. Токсикоз, растяжки, болевые ощущения в пояснице, отекающие ноги и всё такое прочее.
— А по тебе и не скажешь, что тебя что-то мучает, — ядовитые колкости быстро и энергично стали моей омерзительной привычкой, но с каждым разом от них, очевидно, всё меньше и меньше толку. Наверное, не за горами и тот момент, когда они сами собой сойдут на «нет».
— Я рассуждала в целом, и только. Включать в себе врача нет необходимости, — она знает, что в случае чего именно у специалиста мы немедленно и окажемся, и, наверное, её слова призваны остудить мою насторожённость и заставить меня, опять взвинчивающегося и распаляющегося, сбавить обороты. Но работает это откровенно плохо, потому что в случае с ней за любым вроде как намёком на заботу и ласковое внимание зачастую незамедлительно следует демонстрация истинных взглядов и точек зрения. — Но если бы не шрам, я бы попросила сделать мне кесарево.
— И думать об этом не смей, — вдруг ребёнка случайно порежут? Нет, не допущу. Только через мой труп. Пусть рожает сама. Её забота о красоте собственного тела и отсутствии в нём изъянов в данном случае лишь пойдёт на пользу дела. Жаль только, что о многих вещах я даже не подозревал, пока не развёлся, обнаружив, что моя жена, оказывается, не собирается обременять себя детьми, памперсами, сосками и прочими атрибутами жизни с ребёнком, но не посчитала нужным посвятить меня в свои представления о будущем до того, как мы стали законными супругами и поклялись любить друг друга до гроба. Впрочем, что уж теперь говорить. Пусть полноценная семья, по всей видимости, не для неё, я очень постараюсь любить нашего малыша за нас обоих.
— Я и не думаю. След ведь никогда не заживёт.
— Ты подозрительно сильно осведомлена.
— И снова этот умоляющий тон.
— В каком смысле?
— Да брось, Картер. Ты уже думаешь, что я выяснила всё это, потому что мне всё-таки не плевать, но с ним это никак не связано.
— Так ты просто ищешь варианты, как бы тебе выбраться из всего этого максимально безболезненно?
— Так и есть.
— Ну кто знает, может, тебе и повезёт. Даже без хирургического вмешательства. А сейчас мне нужно ответить, — я извлекаю сотовый из заднего кармана штанов и, увидев имя, понимаю, что для этого разговора лучше выбрать другую комнату и вообще подняться наверх. Наверняка он будет слишком личным и громким, и вести его в присутствии Оливии я просто не смогу.
— Нет, не нужно. Вдруг это…
— Это просто мама. Я отлучусь ненадолго.
— Только не говори мне, что до сегодняшнего дня они ничего не знали.
— Да, я трус. Но давай ты выскажешь мне всё, что думаешь по этому поводу, чуть позже, ладно?
***
— Он твой?
— Я думаю, что да.
— Если она тебе изменила, как ты можешь быть уверен?
— О Боже, мама, всё было не так, — сидя в изножье кровати и слыша невольное возмущение в своём голосе, отвечаю я, нервно сжимая переносицу пальцами левой руки, но оставляя её в покое буквально через мгновение. — Это не то, что я имел в виду, — я обмолвился, что меня предали, и только, и наотрез отказался уточнять что-либо конкретное, и, исходя из этого, в возникших догадках есть напрямую лишь моя вина, но всё-таки я и подумать не мог, что родители придут именно к выводу о неверности. Насколько же сильно надо не то что не полюбить, а даже просто так и не принять человека, чтобы впоследствии это стало первой причиной, пришедшей в голову, как той, что объясняет его развод с твоим сыном?
— А что ты имел в виду? Извини, что я вынуждена строить домыслы, потому что мой уже взрослый мальчик не пожелал рассказать всё, как есть, и в результате мы до сих пор находимся в неведении.
— Это неважно.
— Нет, это важно, потому что я хочу знать, что ты собираешься ей простить.
— Да ничего я не собираюсь ей прощать, — и вообще в этом нет нужды, раз уж она не намерена оставаться в моей жизни после рождения ребёнка и напишет добровольный отказ, но матери я ни о чём из этого не сообщаю. Вот когда это свершится, тогда и поговорим, сможет ли она помогать мне с ребёнком хотя бы до тех пор, пока не закончится сезон. После я, наверное, и сам справлюсь. А пока нечего бежать впереди паровоза.
— То есть вы не вместе?
— Нет. И не будем. Нас связывает лишь ребенок, и не более того, — вроде звучит убедительно и твёрдо, вот только верю ли в это я сам?