Тафгай 2

— Очень приятно, — поздоровался я. — Вы спортом увлекаетесь?

— Каким? — Сморщился модельер.

— Метанием ядра, штангой, скачками на колесницах, — я краем глаза посмотрел на рисунки будущей, кажется, детской коллекции одежды. — Вижу по лицу, что вы потомственный троеборец. Целых три раза ещё школьником боролись за гаражами. Так?

— И что ж вы этим хотите сказать? — Обиделся задетый за живое Самуил Абрамович, которого наверняка, как самого слабого поколачивали во дворе. — Вам, молодой человек, нужен спортсмен или портной. Йося какого ты ко мне привёл? — Обратился он к нашему начальнику команды.

— Тафгай Иванович, ну, в самом деле, давайте не будем портить отношения, — затараторил Иосиф Львович.

— Спокойно товарищи «цеховики» не на «Привозе», — я поднял руку раскрытой ладонью вверх. — Мы сейчас с вами решаем вопрос наисерьезнейший, коммерческий. Вот это годится. — Я ткнул пальцем в эскиз модельера, где была изображена оранжевая футболка с тёмно-синими полосками, с длинным рукавом и с большим рисунком морды кота в районе солнечного сплетения. — Хоккейная форма должна быть яркой и с большим потенциалом для будущих ежегодно растущих продаж.

После чего взяв простой карандаш, я прямо на эскизе дорисовал будущий логотип «Торпедо». Дело в том, что эта нарисованная футболка один в один напомнила мне форму команды НХЛ «Флорида пантерз», которую очень кстати пока ещё не организовали. И логотип у того североамериканского хоккейного клуба удачно вписывался. Просто вместо слова «FLORIDA» я написал «ТОРПЕДО». Ну и вместо пантеры у нас на клубном знаке появлялся кот, для спортивного фарта.

— Что вы такое тут накарябали?! — Вскипел Самуил Абрамович, которому я, кажется, испортил рисунок. — Йося какого ты ко мне привёл?! Ты посмотри, этот неандерталец испортил мне эскиз для коллекции!

— Слышь ты, АбрамОвич! — Я схватил модельеры за грудки и приподнял над уровнем пола сантиметров на тридцать. — Я тебе сейчас покажу, как алюминий из страны тырить, да на английских проституток деньги спусать! Я тебе сейчас такое «Челси» устрою с яхтами и Куршевелем в придачу, что футбольный мяч с овчинку покажется!

— Я не АбрамОвич, я Самуил АбрАмович, я не он, — пискнул модельер. — Не ворую я алюминий, честное пионерское!

— Иван Тафгаевич, Иван Тафгаевич, — схватился в другую руку Иосиф Шапиро. — Успокойтесь.

— Я спокоен, — я вернул модельера на грешную землю и ещё раз ткнул пальцем в рисунок. — Это будет наша новая домашняя форма. Нужно помимо неё, нарисовать ещё два варианта, на выездные матчи, где основным цветом станет темно-синий. И запасной комплект, где будет превалировать белый цвет. Вопросы?

— Что такое Куршевель? — Поднял руку как в школе Самуил Абрамович.

— К данной теме — спортивной экипировке, вопрос значения не имеет. — Я почесал затылок и добавил. — Работать попрошу начать без промедлений. Сегодня у нас второе число, четырнадцатого дома мы играем с московским «Динамо». И к этому времени оранжевый вариант формы должен быть готов. А нет, то я зайду сюда и сам всё проверю. А вам это надо? То-то.

В своей комнате на базе «Зелёный город», лишь ближе к десяти часам вечера произошло то, о чём я так часто мечтал, находясь в Москве и в Челябинске. А именно, стыковка космических кораблей «Союза-19» и «Аполлона». В одном корабле был я, Иван Тафгаев, в другом моя фигуристка, Женька Соколова. И после того, как испытание стыковочного агрегата прошло на отлично, и мы вдоволь наговорили друг другу всяких милых глупостей, разговор неминуемо вернулся к конькам и искусственному льду.

— А я, правда, смогу исполнить все тройные прыжки? — Лёжа на моей груди, спросила Женя, для которой фигурное катание значило столько же, что и для меня хоккей.

— Правда, Максимовна сказала, что у тебя и у твоей подруги Алёнки талант к прыжкам. — Я потянулся к тумбочке за часами и случайно уронил стопку толстых в жестком переплёте книг. — Спокойно, это собрание сочинений Володи Ленина. Такая литература ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Её можно даже с пятого этажа уронить и ни одной царапины не останется.

— Ты иногда бываешь таким странным, — пробормотала девушка, вынырнув из-под одеяла, чтобы убедиться, что книги действительно принадлежат вождю мирового пролетариата, а заодно продемонстрировать свою шикарную спортивную фигуру.

— Ленин нервы успокаивает особенно перед сном, — соврал я Женьке, ну не говорить же ей было про голос в голове, который требовал вступления в комсомол, чтения серьёзной политической литературы, а затем и моего членства в стройных рядах КПСС.

Вдруг в дверь кто-то тревожно постучал.

— Ой! — Хихикнула Женька, запрыгивая обратно под одеяло.

— Я уже сплю! У меня спортивный режим! — Крикнул я, чтобы там за дверью успокоились и убирались подобру-поздорову.

— А мне всё равно! — Затарабанил вновь, судя по голосу, Сева Бобров.

— Михалыч, — я вылез из-под одеяла и «в чём мать родила» подошёл к двери, — я не один. Давай завтра поговорим.

— А мне всё равно! Открывай, дверь сломаю! — Выкрикнул наш главный тренер.

— Можно хоть брюки надеть? — Я повертел головой в поисках брюк.

— Нет! — Послышалось из коридора.

— А трусы?

— Да что я у тебя там не видел, выходи, вынесу всё к чёртовой матери! — Продолжал колотиться Бобров.

Пришлось уступить грубому навалу на мою и без того непрочно сконструированную дверь. Я лишь чуть-чуть приоткрыл её, как Сева Бобров, словно в лучшие свои спортивные годы, как истинный мастер прорыва, влетел внутрь. Но увидев голову Женьки, которая испуганно выглядывала из-под одеяла, Михалыч тут же замялся и закашлялся.

— Здравствуй Женя. — Поздоровался он с девушкой. — Передавай привет Людмиле Максимовне. Что ж ты сразу не сказал, что не один? — Зашептал главный тренер мне в ухо. — Выходи в холл, разговор есть срочный.

В холле нашего жилого корпуса, пока я одевался, Сева Бобров погладил парочку ласковых котиков разного окраса и заметно успокоившись, пришёл в себя. Лишь в глазах читалась какая-то неясная тревога.

— Вот телеграмма из Госкомспорта, — Бобров протянул мне смятый кусок бумаги. — Тебя снова дисквалифицировали на ближайшую игру с «Динамо» 5 ноября в Москве. Нашли на тебя управу, сволочи! На серьёзнейший матч я опять с одним центром остался. Гады!