Страница 14 из 23
Наверху, на втором этаже, там, где находились библиотека, кабинет и спальня, слышались незнакомые голоса каких-то чужих людей. Голоса, звуки шагов, ещё какой-то грохот, будто двигали мебель.
Почему они хозяйничают там?! Там, куда дядя Кревис никогда не пускал никого из чужих. Кто им дал на это право?
Эйнард к лестнице бросился – взбежать! раскричаться! разогнать их всех! – краем глаза у стола, сдвинутого криво в сторону, увидел лежащего на затоптанном полу человека.
До сознания ещё доходило, кто это мог быть, но чутьё, внутреннее чутьё подсказало правильный ответ.
В свои неполные четырнадцать Эйнард уже знал, что такое самосуд, уже видел, и даже не раз, как страшна и опасна бывает толпа напуганных людей.
В прошлом году жители посёлка устроили самосуд над женой поселкового пастуха, над хромой Макдел. Когда почти все коровы начали доиться кровью, крайней, неизвестно почему, объявили именно её. Эйнард не знал всех подробностей, он и на само сожжение не попал, ему потом ребята во всех подробностях рассказывали. То же самое и с ним с самим было бы, но им с Мэйвином удалось сбежать в последний момент. И вот сейчас это всё случилось с Кревисом.
Значит, не было никакого ареста, и суда тоже не будет. Ничего больше не будет. Ни чтения вслух перед сном, ни вечерних посиделок перед камином, ни занятий по каллиграфии, ни интересных историй, которых дядя Кревис знал великое множество.
Эйнард попятился – он понял вдруг, что ему больше нечего тут делать, – и споткнулся. Это была одна из комнатных туфель дяди Кревиса. Вторая всё ещё оставалась на его ноге.
«Почему он не сделал ничего, чтоб спастись?»
Стянув со стола скатерть, Эйнард осторожно прикрыл тело. Опустившись на колени, надел подобранную туфлю, натянул на ступни скатерть.
Пора уходить, пора. Поднимаясь, подобрал с пола одну из книг. Это был травник с подробными зарисовками различных лечебных растений. Названия, описания, рецепты. Хоть её взять себе на память о дяде Кревисе.
– Эй, ты! Ты чего тут делаешь?
Эйнард обернулся на окрик, пряча книгу под мышку. Монах-микаэлит в сером до пят одеянии спускался по лестнице вниз. Движения его при этом сохраняли такую плавность, будто он не шёл, а плыл над ступеньками.
– Это ты жил с колдуном?
Эйнард и на этот вопрос не ответил, он просто бросился вон. Но в дверях натолкнулся ещё на одного монаха, и тот перехватил мальчишку, выворачивая локти. Книга – дорогая, тяжёлая, с серебряной отделкой на передней и задней корочках, с позолоченными застёжками – тяжело грохнулась на пол.
– Чужие книги воруешь, паршивец!
– Там… там картинки… Много! – выдохнул Эйнард первое, что на ум пришло. – Они же всё равно теперь ничьи…
Он даже вырваться не пытался, как зачарованный, смотрел на медленно приближающегося микаэлита. Тот ногой небрежно книгу с пути оттолкнул, подняв подсвечник повыше, принялся разглядывать Эйнарда. Свет от двух свечей на сквозняке двигался неровно, корявые тени падали по сторонам.
– Ты ведь тоже колдун, – произнёс вдруг монах с довольной усмешкой.
– Нет! Я первый раз здесь, понятно вам! – выкрикнул нетерпеливо Эйнард, задёргался, пытаясь освободиться, но не смог и затих; глаза невольно отвёл в сторону под прощупывающим взглядом монаха и голову опустил.
Спорить было глупо и бессмысленно. Микаэлит и сам оказался нераскрытым магом. Сила его хоть и не была великой, но достаточной для того, чтоб чувствовать других и особенно Обращённых.
– Держи его крепче, брат Михас, а я поищу верёвку. Нам придётся хорошо связать нашего красавца… И кляп тоже надо сделать, чтоб, не дай Бог, не случилось чего. Правда же? – Всё так же довольно улыбаясь, монах подмигнул Эйнарду левым глазом. В этом было что-то приятельское, почти товарищеское, но именно сейчас Эйнарду стало впервые по-настоящему страшно.
Он обмяк в руках второго монаха, голова низко-низко склонилась, так, что пряди волос, спадая, лицо закрыли и глаза. Он как будто смирился со своей участью, и точно так же решил и тот, кто его удерживал.
– А мы знали, что ты придёшь, что ты обязательно вернёшься, – принялся рассказывать микаэлит. Оставив подсвечник на столе, он искал что-то, спотыкаясь о разбросанные книги, с громким хрустом наступая на битую посуду из буфета. – Нам тебя хорошо соседи описали… Мальчишка с очень светлыми волосами, светлокожий, а глаза тёмные. Ты, значит! А колдун ничего про тебя не сказал, хотя его и спрашивали… Говорил, что тебя уже нет в городе… Что ты не его ученик, что ты просто сын хорошего знакомого…
Монах, наконец, нашёл верёвку. Ту самую, на которой повесили дядю Кревиса. Оттянув кусок достаточной длины, принялся распинывать посуду – искал нож. Всё это он делал медленно, без спешки.
Эйнард следил за ним сквозь пряди падающих на глаза волос. Он ждал с терпением взрослого, умудрённого опытом человека, и, наконец, дождался. Монах с необычным даремским именем Михас отпустил одну его руку, шагнул к столу.
– Можно обойтись только верёвкой. Куда он денется?
Второй микаэлит рассмеялся в ответ, повёл подбородком.
– Не-ет! Кляп нашему малолетнему колдуну нужен обязательно… Чтоб не сумел нашептать чего интересного…
Незаметным движением освободившейся руки Эйнард поддел подсвечник, и свечи полетели на пол, как раз на разбросанные вещи, на разорванные на листы книги.
Одна из свечей потухла, но вторая, вывалившись из подставки подсвечника, покатилась по полу. Весёлые, поначалу совсем неопасные язычки огня заплясали, получив новую пищу.
– Господь Вседержитель! – Оба монаха с криком бросились затаптывать пламя. Микаэлит Михас при этом руку Эйнарда так и не выпустил, только перехватил пониже, за запястье. Недолго думая, Эйнард укусил его за пальцы. Зубами до крови впился, а когда почувствовал, что свободен, рванул прочь из дома.
За ним, конечно, бросились вдогонку, ругались и проклинали в спину, но ничего этого Эйнард уже не слышал. На миг ослеплённый светом после домашнего полумрака, он мчался по улицам, сам не зная куда.
Прочь из города! Быстрее! Быстрее! Пока не начали ловить! Пока не объявили охоту!
На шаг перешёл тогда лишь, когда лёгкие начали гореть, и в горле пересохло. Вот ведь, чуть по самые уши не вляпался. Это ж надо! Но сбежал же, и это хорошо, а вот дядю Кревиса жалко. Хороший ведь был старик, добрый, и знал сколько! Уйму всего. Даже некоторым заклинаниям успел научить. А они его, гады, без всякого суда. Казнить по последнему распоряжению короля можно теперь только в Столице, всё остальное – самосуд.
А что делать теперь? Один совсем остался. Хотя, если честно, с рождения был один. Кто отец – одному Богу известно, а мать… Да и мама – всего лишь нищая попрошайка. Ну и пускай! Буду, как она. Но Мэйвина искать не пойду. Ни за что! Что сделано, то сделано.
Так думать было хорошо до тех пор, пока желудок не подвело. Последний раз поесть довелось только ранним утром, ещё с Мэйвином и с дядей Кревисом. Тогда они все ещё были вместе, все живы, и ничто никакой беды не предвещало. Кто бы мог подумать, что это было последнее утро в жизни Кревиса, и в их вполне благополучной устроенной жизни?
А теперь что? Ничего! И какой смысл загадывать? Никакая магия не помогает увидеть будущее. Это никому не дано, кроме Господа.
А вот то, что из Аннбурга надо сматываться, это и дураку понятно. Правда, Эйнард никак себе не представлял расположение городских улиц. Он и в самом городе бывал очень мало: несколько раз с дядей Кревисом на рынке, да ещё в соседнюю лавку за продуктами заходили вместе, сам плату за мула относил на постоялый двор, и ещё сегодня побывал с дедом Мэйвином в трактире, в этой «Пегой лошади», будь она трижды неладна.
«Он бы и сам мог все свои дела сделать, зачем меня было с собой тащить? Какой в этом смысл был? Да никакого! Вот только…»
Где б ты был сейчас, если б дома с дядей Кревисом остался? Так и повесили бы вас рядышком, ладком, как преступников на одном дереве на перекрёстке трёх дорог.