Страница 18 из 21
Цвингер еще раз прошелся по списку текущих дел и жирнее прорисовал галочку напротив соответствующего пункта.
– И каково это? Возвращаться… – Водитель автобуса хмыкнул, покрутил головой.
Он-то уж точно не согласился бы на экскурсию в здешние места, как говорится, «не столь отдаленные». Не сидел и не хотел накликать. Просто выпало ему тут родиться. Жить в Теми нормально, а сидеть… Он опять, отрицая нежелательный расклад судьбы, хмыкнул. И вслух подвел черту:
– Сидеть хоть где плохо.
– Не знаю, – Цвингер задумался. – Не могу представить себя в подобной ситуации. Ну вот как? Вернуться свободным! Времени прошло всего ничего. Раны душевные свежи. Не знаю…
– Они же не все приедут, только некоторые?
– Кого удалось найти, всех приглашали. Питерский «Мемориал» помог с адресами.
– А что милиция? У них разве нет адресов, списков?
Бениамин Аркадьевич энергично замотал головой, фыркнул и развернулся на креслице лицом к водителю:
– У них не те списки. Народу через Темский треугольник прошло порядка тысячи, даже больше. Возможно, годы уйдут на изучение материалов о темских сидельцах, о героях и жертвах. Главное сейчас – не дать запутать всю эту историю, не уравнять всех подряд. Тогда ведь по-хитрому поступали: сажали за политику по уголовным статьям. Даже со сталинскими репрессиями не просто оказалось. Вроде бы, пятьдесят восьмая статья, все понятно. Взялись реабилитировать, а там глядь – столько начальников НКВД в пострадавших числятся! Сначала сами над людьми измывались, пытали, на расстрел отправляли, на каторгу, а потом их свои же долбали, по той же программе. Мясорубка в рядах сталинских опричников та еще была. Народ эти сволочи губили тысячами, а своих – сотнями. И что теперь? Ежова реабилитировать? Разумеется, он не был японским шпионом. Но как же его реабилитировать? Юриспруденция вступает в противоречие с этикой. Так и тут: нельзя всех чохом записать героями. В том же шестом лагере отбывали вместе с диссидентами военные преступники. Досиживали полицаи, старосты, предатели, палачи. Надо отделять одно от другого.
– Я так понимаю, эти, которых встречаем, не из ГУЛАГа?
– Нет, это уже брежневский… – Цвингер замялся, подбирая слово, – призыв. КГБ работало, а не НКВД. Сидельцы тут были другого склада. Не баран чихнул, идейные. Лучшие люди эпохи, можно сказать.
– Вон как! – Водитель достал из кармана расческу, поправил пробор. Движение почти машинальное, а Бениамин Аркадьевич подметил: уважает, хочет перед пассажирами достойно выглядеть. Реакция водителя ему понравилась.
Водитель подул в расческу, засунул ее в футлярчик, футлярчик опустил в нагрудный карман и спросил:
– Как же так вышло, в наших краях лучшие люди эпохи срок мотали, а мы тут ни сном ни духом? Я в семидесятом демобилизовался, в семьдесят первом женился. Анекдоты травили, власть ругали потихоньку на кухнях под чай с водочкой, а куда ссылают, понятия не имели. Думали, в Магадан или на какие-то рудники. Вот тебе и Магадан! Всё у нас под носом было. Ха-ха! Не зря секретный город. Говорили, будто из-за ракетного топлива, из-за космоса. И нả тебе, вон какие секреты открылись!
Бениамин Аркадьевич сидел молча, соображал, то ли считать вопрос риторическим, то ли на самом деле ответа требует. Он и сам, будучи много лет лектором системы политического просвещения, ничего не знал про здешние лагеря, про некий тайный «треугольник». Болтали что-то такое «голоса», так он не верил пересказчикам, и сам не слушал ночное радио, и другим не советовал. А ведь «голоса» откуда-то узнали именно тогда, летом 1972 года, сразу после первого секретного этапа.
Глава шестая. Повод пролить свет на происхождение Теми
В 1972 году город Темь готовился к главному событию в своей сравнительно небогатой истории – празднованию собственного юбилея. Никогда прежде возраст Теми не имел практического значения, и считать бы года никто не стал. Но в Кремле решили подбодрить обитателей далекого края государственной наградой, подогреть притухший трудовой энтузиазм. Орден выпал по разнарядке не самый лучший, всего лишь Трудового Красного Знамени. Боевых заслуг за Темью не числилось, а на орден Ленина отцы города, видно, не наслужили. Процедуру награждения кремлевские старцы, сообразно своему складу мышления, приурочили к юбилею. Так в указах всегда писали: «За выдающиеся заслуги и в связи с юбилеем».
Назначить дату празднования могли на любой день по партийно-хозяйственному графику. Но, следуя какой-то бюрократической прихоти, Кремль запросил информацию из местного обкома про точное число лет, прошедших с момента основания города. Зачем? Вопросов снизу вверх не задают. Местное руководство озадачилось выяснением деталей, не предполагая, какая муть времен поднимется попутно, и сколь кровавой окажется битва умов вокруг простого, казалось бы, вопроса: сколько лет Теми. Письменные источники на этот счет имелись, причем вполне достоверные, и сама история города не произрастала из археологических глубин, лежала на поверхности, присыпанная пылью двух-трех веков. Но мобилизованные обкомом краеведы никак не могли договориться, двух или трех.
Краеведов привлекли к поиску решения, потому что классический научный подход не годился. Историки считают возраст от первого упоминания в письменных источниках. В главном областном архиве нашелся указ, подписанный императрицей всея Руси. В нем говорилось о необходимости нарочно выстроить и обустроить на берегу реки Тамы город для размещения в нем наместничества с тюрьмой, с пристанью, торговым домом и присутственным местом, а назвать его Темь. Дело даже не в том, что первое упоминание опережало основание самого города. И не в том, что начинался город с тюрьмы: обстоятельство неприятное, но допустимое. Метод в принципе не годился, потому что со времени подписания указа минуло сто девяносто два года. Не кругло, не юбилейно, ни то ни се. Соврать бы про двести лет, а вдруг проверят?
Чтобы как-то исправить дату, стали считать по-другому. Скакать от Петербурга до Тамы на перекладных даже по хорошему тракту месяца полтора-два. Тракт был плох, к тому же зима. В указе значилось какое-то ноября. Пока довезли, прочитали, поняли, народу нагнали, стали строить – прошло года полтора-два. Минусуем – получается сто девяносто лет от предполагаемой закладки первого камня. Недоюбилей, да еще и не подтвержденный документами, не подогнать под орден. Требовалось, если по-хорошему-то, либо двести пятьдесят, либо триста. Обком поставил задачу возраст наскрести, хоть по сусекам метите.
Изобретательные краеведы решили исходить из соображения, будто императорские курьеры везли указ не на пустое место, а в некое поселение. Действительно, кое-что стояло уже тут где-то на берегу и было обозначено как завод Лягошихинский. Нашлись документальные свидетельства – точнее, одно, сразу вошедшее в деловой обиход как «Письмо Щёва». Щёв нашел медную руду и сообщил царю, будто бы тут месторождение и надо ставить медеплавильный завод. Взяв за основу письмо, группа энтузиастов разрабатывала эту версию. К несчастью, Лягошихинский заводик, вокруг которого налепились кое-как три-четыре короткие улочки, быстро захирел, не окупив расходов на строительство. Ко времени указа царицы об основании на реке Таме города Темь это место уже лет сорок пребывало в запустении. Версия, тем не менее, нравилась руководству. Верных двести пятьдесят лет насчитывалось, если брать от «Письма Щёва».
Другие доброхоты обещали натянуть триста лет, и натягивали, утверждая, будто и щёвское письмо писано не на пустом месте, а имелся уже крепкий корень: некий Митюха Брюхан с сыновьями задолго до того завода стоял на берегу починком из пяти или шести изб. Учитывая продолжительность жизни в тот период, брачный возраст мужчин и сроки строительства бревенчатых домов, получилось бы накинуть как раз еще лет пятьдесят. Расчет, весьма приблизительный, опирался на церковные книги. Церковь в СССР была отделена от государства. Ссылаться на попов при награждении советским орденом партийное руководство не пожелало.