Иллюзия Зла

Водитель аккуратно рассматривает меня в зеркале заднего вида.

– Хороший парень, – произносит он, заметив, что я поймала его взгляд.

Я в знак согласия слегка пожимаю плечами. Появляется КАА, в его руках огромный букет роз. Похоже, что он обошел и скупил половину рынка, только очень тщательно скупал. Цветы подобраны – только чайные и белые. Цветы он укладывает рядом со мной на сиденье и снова уходит. В следующий раз КАА возвращается с пакетом. Садится на место, кивает водителю. Мы снова едим…

А я его знаю, то есть узнаю, водителя. Да из штрафов, которые он втихую отстегивает нашему брату, некоторые делают серьезные заначки. Но не в этот раз – машина аккуратно двигается по дороге, где положено – притормаживает, кого положено – пропускает, не водитель, а чистый ангел за рулем.

Водитель и КАА курят. Я сижу в обнимку с гитарой. Думаю…

Почему он так легко управляет мной. Все другие просят, а он даже не приказывает, так, бросает фразу через плечо, а я, как заговоренная, подчиняюсь. Хотя, в последнее время, мне все реже и реже хочется сопротивляться. Я конечно вида не показываю, стараюсь, чтобы было как раньше. Только, это ерунда, как бы я не старалась скрывать свои чувства и мысли, он все знает. Иногда мне хочется думать, что он тоже неравнодушен ко мне. Только мечты эти очень быстро обрываются. У них нет будущего. Мне с ним не быть. Я хотела бы, что бы только не отдала, но я старше его. Да и не согласится он…

Мне становиться страшно от мысли, что когда-нибудь наступит момент, когда он уйдет. Я без него уже не могу. С тех пор, как он появился, у меня словно пелена на глазах… точнее, наоборот, словно спала пелена. Мир в других красках предстал передо мной. Хуже он стал от этого, или лучше – не знаю. Но то, что мир станет тусклым без него – я уверена. Он и теперь тускнеет, если КАА нет рядом. А заходит он редко, и что греха таить, я ведь жду его постоянно. Сижу в кабинете и жду. Работа теперь для меня лишь способ отвлечься от ожидания. Все эти малолетние правонарушители, мальчишки и девчонки, постоянно напоминают его, то жестом, то словом. Иногда я думаю, что у меня что-то вроде паранойи. И еще одно я знаю – как только мы расстанемся, я заболею, а потом и вовсе – умру. Или сойду с ума…

Буду лежать в каком-нибудь Богом забытом Бедламе, лет пять, или десять, а потом все равно – умру. Ему назло. Горячие слезы – опять реву.

– Кстати, за два квартала до кладбища – сумасшедший дом. Никому не надо? – это КАА подал голос.

– Что, – слезы мои моментально высыхают, – что ты сказал?

– Я, – КАА поворачивается ко мне, – ничего. – Другой голос, другие интонации. Может, мне показалось, – А что ты слышала?

– Да, так, – опять воцаряется молчание.

Думать я тоже боюсь. Иногда мне кажется, что некоторые мысли я говорю вслух. Гляжу в окошко. Что-то есть страшное и знакомое в этой дороге. Когда-то я уже проходила по ней, но куда?

– Кладбище, – Я вздрагиваю от ответа.

Машина резко останавливается. Приехали.

Я забираю гитару и пакет, КАА несет цветы. Я слышу, как захлопываются дверцы машины, слышу рев двигателя и визг шин. Вот и ворота. Светит солнце. Я стою, меня мелко трясет от страха и еще от чего-то. Колени мои подгибаются…

– Веди, – голос КАА.

– Куда, – голос мой дрожит, даже зубы стучат. Мне плохо.

– К Ольге.

– Не могу, – я не говорю, я вою.

– Веди!

– Но…

– Леночка, я тебя прошу, пожалуйста, – что это, гром среди ясного неба.

Я смотрю на него. В его глазах именно то, что он сказал. И впервые за последние годы, я нарушаю данное себе слово…

Я старалась забыть о смерти дочери. Эта была моя тайная боль, ненависть и еще много чего страшного, что хранит наша душа. Да, я добивалась того, что бы имя дочери вызывало в моей памяти только черную пустоту. Что-то вроде амнезии. Нет в моей памяти трех лет. Я их стерла. Нет того, как мы разошлись с мужем, нет, как умерла моя мама. Я даже в милицию пошла по этой же причине. Окружающие дети были хуже моего ангела, в них не было ничего такого, что могло бы напомнить ее…. И вот приходит КАА, для него нет тайн во мне. Он врывается в эту пустоту, он делает ее обитаемой. И вот я, стою перед этими воротами, готовая вновь пройти через этот ад, через мою потерю, через пустоту и только ради него. Боже мой, помоги!

Вот оно это место. Какая-то лавочка. Я кладу на нее гитару, ставлю рядом пакет и свою сумку. Стою. Что-то надо делать, но я никогда этого не делала. Смотрю на КАА.

– Леночка, – он протягивает мне один цветок, – все равно с чего начинать.

Я киваю, беру цветок и делаю шаг вперед. Мраморная плита. Наклоняюсь. Господи, как тяжело! Фотография Оленьки, она улыбается. Волосы длинные, пепельные, ленточка на них. Огромные, изгнанные, как кошмар из моей памяти, ее глаза. Кладу цветок под фотографию. Под коленями холод мрамора и теряю сознание…

Стоящий за спиной женщины, КАА, не двигается. Молчит, только рука, сжимающая букет словно окостенела. Идет минута, другая, третья, еще, еще, еще… Он подходит ближе, не прикасаясь к женщине, по одному выкладывает на могилу весь букет. Цветы переплетаются в каком-то странном рисунке, понятном лишь ему одному. Губы его шепчут что-то, может молитву, может заклинание, может…. Все. Он поднимает женщину и бережно усаживает ее на скамеечку. Садиться рядом с ней, обнимает и ждет. Женщина долго приходит в себя. Под носом у нее струйка крови, КАА подает платок. Кровь потихоньку приливает к щекам…

– Я что, сознание потеряла, – голос слаб и тих.

– Было, ненадолго.

Странное дело чувствовать себя снова. Вроде даже как легче. КАА сидит рядом и курит. Смотрит на меня. Достает из пакета пластиковые стаканчики и бутылку водки. Конфеты, несколько бутербродов. Разливает водку по трем стаканчикам, из одного тут же поливает цветы. Один, полный подает мне – я беру вместе с кусочком бутерброда. Смотрю на него. Выдыхаю и проглатываю двумя большими глотками, и пока вкус не ударил, заедаю бутербродом. КАА смотрит куда-то за горизонт. Неведомо откуда взвивается ветер и устраивает из опавших листьев фонтанчики. КАА улыбается, и медленно, маленькими глоточками пьет, не отрываясь, как апельсиновый сок. Берет конфеты, угощает меня, съедает сам. Все остальное относит на могилу. Потом берет гитару и начинает играть. Узнаю «Вальс цветов». Потом «Осень» и следом «Дождь», и как по заказу, на последних аккордах песни начинается теплый, совсем как летний дождь. КАА подхватывает гитару, меня под руку и почти заставляет бежать к выходу. Я пытаюсь сказать ему про пакет и сумку, но оказывается, что КАА когда-то успел прихватить и ее, а пакет он оставил кладбищенским бомжам. Там остались еще водка и закуска. По неписаным правилам, которые вполне могут существовать только в нашем городке, бомжи, вроде как присматривали за могилами, на которых оставались такие подарки.

Мы выбежали из ворот. Дождь, словно наколдованный КАА, лил как из ведра. Пять минут танцев у обочины, и видавший и местные виды, и заграничные дороги «Опель» притормаживает около нас. Не спрашивая цену и желания водителя, он называет адрес. Машина трогается, а он откидывается на сиденье и закуривает. Я промокшая насквозь, ищу хоть немного тепла и поэтому прислоняюсь к его плечу и, смотрю куда-то за окно. Всего за несколько минут прошедших с начала, дождь превращает проезжую часть в горную реку. Водитель беззлобно материт погоду и проезжающих встречных водителей, но скорость ниже девяноста не сбрасывает. Я молча пугаюсь этого мастерства, и каждый раз сильнее прижимаюсь к КАА. Рядом с ним мне спокойнее. В уме я прикидываю, что следует сказать его матери, когда мы с ней встретимся, пока до меня не доходит, что адрес, который назвал КАА – мой собственный. Я размышляю недолго, но потом понимаю, что КАА в очередной раз принял самое верное решение, а мои возмущения были бы сейчас совершенно напрасными, да и просто глупыми.