Плата за молчание

Валачи уселся в кресло, пододвинутое ему министром. Драматически, словно в детективном фильме, хотя и плохо поставленным голосом, начал он свой рассказ:

- Я убивал для них всех, но это было тридцать лет назад.

Вообще все, о чем Валачи позволено было рассказать американскому народу на этом и на двух последующих транслируемых по телевидению заседаниях сенатской комиссии, касалось событий, имевших место 30 лет назад. Почти все это были преступления, о которых уже сотни раз писалось в газетах и сроки давности по которым давно уже истекли. Когда же один почтенный сенатор решился спросить, что может Валачи рассказать о преступлениях нынешних гангстерских главарей, допрашиваемый вынужден был извиниться: об этом он подробно сообщил ФБР; в интересах проводимого следствия он не может высказываться на этот счет публично.

Таким образом, иллюзорное расследование сенатской комиссией организованных преступлений явилось всего лишь маневром, направленным скорее на их затушевывание, чем на раскрытие. Следствие же, проводимое ФБР, и поныне остается незаконченным. Ни один из известных в Америке каждому ребенку гангстерских боссов не арестован, а об осуждении и говорить уже не приходится. Протоколы показаний Валачи на допросах в ФБР прочно захоронены в сейфах министерства юстиции.

СМЕРТЬ НА ПОМОЙКЕ

Свалка находилась юго-западнее Гамбурга, у Овельгенне. Когда кандидат в комиссары полиции Бевензен прибыл туда 4 марта 1968 года около восьми часов утра, единственные ворота перед подъемом на плато стояли на запоре. Табличка гласила: «Сегодня свал только с 10 часов». Ворота были ниже человеческого роста и из той же праволочной сетки, что и растянувшаяся на километры ограда, за которой высилась громадная, метров в 50 над землей гора мусора.

Спортивными успехами Бевензен похвастать не мог, да и с виду был больше похож на почтового чиновника, чем на гимнаста. Однако такие ворота и ему не представлялись бы неодолимым препятствием, если бы за ними не скалилась здоровенная, величиной с теленка собака неопределенной породы. Все же он вышел из своей служебной машины и сделал неловкую попытку подружиться с этой дворнягой.

- Ах ты, мой красавчик! Ну, поди сюда, поди! Не сердись, милый, не надо.

На миг собака и впрямь умолкла, прислушиваясь к этой пустой болтовне, вернее всего потому, что такой дружеский тон был для нее непривычен. Но затем она ринулась в атаку на Бевензена, хотя добраться до него ей не позволяла цепь.

Поняв уже, что этого цербера ему не умаслить, Бевензен вернулся в свой «фольксваген» и медленно повел его по ухабистой проселочной дороге в сторону от ограды, чтобы затем попытаться с какого-нибудь другого места проникнуть все же на заветное плато. Над свалкой стаями носились вороны - он никогда не видывал таких крупных - и, как голодные стервятники, высматривали добычу.

Бевензен снова вышел из машины. Дуйсбургский грузовой автопоезд, за которым он охотился, был уже на месте и сейчас наверняка со всей поспешностью разгружался. Не оставалось ничего другого, как превратиться в альпиниста и приступом взять гору мусора. Это был единственный шанс застигнуть подозреваемых, прежде чем бульдозер перемешает высокоядовитые промышленные отходы с обычным домашним мусором.

Через полчаса Бевензен покорил-таки намеченную вершину и в своем испачканном, помятом костюме был меньше всего похож на представителя власти. Однако старался он не зря: в центре плато стоял мощный тягач с друмя большими прицепами. Номер был дуйсбургский, а название фирмы, похоже, заклеили пленкой, которую по окончании запретной операции можно сразу же удалить. Опрокинутый гидравлическим подъемником кузов первого прицепа вывалил уже на землю десять тонн раскисшего месива. Теперь бульдозер раскатывал его, смешивая с кульками, пластиковыми пакетами, старыми ботинками, поломанными детскими игрушками и прочим хламом, попавшим сюда с помоек огромного города.

Делом, видимо, были заняты четыре-пять человек. Один работал на бульдозере; еще один мог сидеть рядом с водителем в кабине; двое возились с опрокинутым кузовом, соскребая остатки грязи, а один молодой человек, похоже, исполнял роль надсмотрщика. Ему не могло быть еще и тридцати лет, по виду он явно происходил откуда-то с юга, а его элегантное дорогое кожаное пальто никак не вязалось с работой на мусорной свалке.

Водитель бульдозера, первым заметив постороннего, указал на него южанину, и тот, обернувшись к Бевензе-ну, на ломаном немецком языке произнес:

- Не глазеть. Уходить. Не понимать? - Для большей ясности он замахал худыми руками, точно прогоняя кур: - Уходить, аванти, нет здесь искать, вход посторонний господин воспрещен.

Бевензен распахнул свое испачканное пальто, доставая полицейский жетон.

- Ничего не запрещен. Мне здесь есть что искать… - Он показал жетон. - Вот! Полиция, полис, понятно? Отделение охраны окружающей среды, понятно?

Итальянец упрямо замотал головой; его черные глаза сверкали.

- Нет полис! Я здесь босс! Частная фирма. Ну, вали отсюда, аванти!

Он говорил как заведенный и слушать ничего не желал. Но тут Бевензен вспомнил про своих дождевых червей и решил наглядно продемонстрировать этому человеку, что такое ядовитые промышленные отходы и почему их ни в коем случае нельзя сваливать здесь.

- Пойдемте, - сказал он, - я покажу вам, какую опасную грязь вы сюда привезли. Эта штука сожрет весь мусор до самой земли и просочится в грунтовые воды.

Кончится тем, что люди станут дохнуть, как мухи. Понятно? Вот почему нельзя сваливать здесь такие отходы.

Бевензен потащил итальянца за собой, продолжая на ходу говорить:

- Сейчас я вам покажу, и вы сами убедитесь, насколько это опасно.

Внезапно молодой человек очень хорошо его понял и не только уловил суть дела, но и сам заговорил на значительно более правильном немецком:

- Ничего ядовитого, никакой опасности для немецких людей. - Он достал из кармана бумажник. - У меня и документ есть!

Он предъявил сильно потрепанный, почти уже разорванный на сгибах бланк итальянской автомобильной фирмы «Альфа-Ромео». Бевензен, однако, ничего, кроме всемирно известного названия, разобрать не смог. Текст был написан по-итальянски; ни даты, ни номера автомашины в нем не было.

- На что мне это? - не понял Бевензен.

Все сильнее волнуясь, итальянец тыкал указательным пальцем в бумажку.

- Здесь сказано, что ничего нет опасного, абсолютно неядовито, никаких вредных последствий ни для людей, ни для животных…

- Сейчас увидим! - уже сердито проворчал Бевензен.

Он подошел ко второму, еще не разгруженному прицепу, вынул из кармана круглую табакерку и осторожно, кончиками пальцев извлек на свет двух дождевых червей, припасенных им для рыбной ловли. Затем он тщательно очистил их от чернозема и положил на бурую, засохшую грязь, лежавшую в кузове. Словно почуяв опасность, черви на миг замерли, но потом вдруг дернулись, как будто их ударило током, завертелись, задрожали, свернулись спиралью и подохли. Затем стали распадаться, превратились в жидкую кашицу, которая тут же растеклась по застывшей грязной коре и исчезла в трещинах. Через несколько секунд от обоих червей не осталось и следа.

Некоторое время Бевензен ошеломленно смотрел на это. Такого быстрого эффекта своего опыта он и сам не ожидал. Почти испуганно захлопнув табакерку, он дал наконец волю своему гневу:

- Не ядовито, да? Абсолютно никакой опасности для немцев?! - Рассвирепев, он обернулся к итальянцу, стоявшему в нескольких шагах позади него. - Ты, проклятый макаронник! Обдурить меня хотел! Ну, подожди, я с тобой разделаюсь. Ни лицензии, ни вида на жительство тебе больше не видать, я уж об этом позабочусь!

Он говорил с яростью, как правило, совершенно ему не свойственной. Итальянец побелел, испуганно отступил и снова принялся за свое: