Страница 14 из 15
В какой-то из дней Вагнер со вздохом заявил:
– Неуважение ко времени в нашем мире воспринимается как что-то вполне приемлемое и даже нормальное. А ведь это, по сути, убийство! Вот смотрите, за то время, что вы здесь, на ваши сеансы ушло шестьдесят часов. То есть два с половиной дня. Это то же самое, если бы вы пришли ко мне за два дня до того, как я умру своей смертью, и пустили пулю мне в лоб. Но знаете что? Вы бы этого не сделали потому, что не успели бы! Потому что вы бы уже застали бездыханный труп. Потому что десятки и сотни людей до вас уже приходили, чтобы убить меня чуть-чуть раньше – кто на два с половиной дня, кто на час, кто на пять минут, но чуть-чуть раньше, чем мне положено умереть. В итоге я расстался бы с жизнью еще младенцем. Едва ли мне удалось бы дожить хотя бы до пяти лет.
Она пыталась объяснить ему, что ее работа призвана в том числе помочь развитию его детища, устранению ошибок и совершенствованию. Но Вагнер не желал этого слышать. Он считал, что для анализа психических процессов в его мозгу достаточно отчетов о работе системы, которые составлялись автоматически. Хелена их тоже изучала. Они были похожи на графики, получаемые в результате компьютерной томограммы головного мозга. Из них действительно можно было много почерпнуть, но они ничего не говорили о личности Вагнера и о том, что в ней меняется.
Каждый день после сеанса Хелена приходила в выделенные ей апартаменты и несколько часов занималась анализом данных, которые удавалось получить из сеансов с Вагнером и из электронных отчетов. Никогда еще за свою карьеру она не погружалась в это дело так глубоко. Она изучала каждый дюйм графиков, сопоставляя их с другими данными, сравнивала, выводила закономерности и отслеживала изменения, а потом сверяла все это со своими конспектами сеансов.
Картина перед ней складывалась вполне ясная. Вагнер день ото дня все больше терял психическое равновесие. В первые дни это было незаметно. Этот процесс либо начался не сразу, либо поначалу протекал очень медленно. Но постепенно перед ней вырисовывался график, похожий на гиперболу. Так, например, постоянно повышался процент задействованной мощности сервера. Если по прибытии Хелены сервер работал лишь на 50–60 процентов доступной мощности, то к сегодняшнему дню уже не опускался ниже 65 процентов. То же самое можно было сказать и о температуре процессоров.
Да, на первый взгляд повышение было незначительным и в запасе оставалось еще достаточно мощности. Но Хелена знала, как развиваются подобные процессы. Не в компьютерах, конечно, а в человеческих головах. Поначалу психическое состояние почти не меняется. Запасы психологической устойчивости расходуются очень медленно. Постепенно изменения становятся заметны, но вполне терпимы, и их можно списать на сезонный стресс или временную депрессию из-за накопления внешних раздражителей. Но срыв происходит моментально. Почти молниеносно. Всего за день или два человек мог пройти путь от относительной устойчивости до полного безумия.
Камень может катиться по склону часами, но в пропасть срывается в один миг. Не зря графики из электронных отчетов походили на гиперболы. Именно этим графиком можно было изобразить историю болезни очень многих ее пациентов. Сначала медленный рост, а потом резкий скачок вверх, который уже не остановить. А ее задача заключалась как раз в том, чтобы поймать этот момент. Остановить катящийся камень на самом краю пропасти – ни раньше, ни позже.
Он злился. Вагнера раздражало буквально все. Проблемы в разработке «Цезаря», которые раньше виделись лишь мелкими трудностями. Сотрудники, которые последнее время были будто отмороженные, хотя раньше проявляли чудеса сообразительности и эффективности. Даже Джон, его главная надежда, его отдушина при жизни, теперь больше напоминал двоечника, который постоянно раздражает учителя своей тупостью.
Но больше всего Вагнера выводила из себя Хелена Допплер. Эта наглая, высокомерная мозгоправка просто выводила его из себя. Каждый день под предлогом психоанализа, под предлогом оценки его здоровья эта женщина ковырялась в его прошлом, которое он долго и старательно пытался забыть. И что за дело ей было до малолетнего садиста Макса Гринвуда; до всех женщин, которые выбросили его, будто старую куклу; до фанатично верующей матери; до отца-алкоголика, который регулярно избивал и ее, и сына до тех пор, пока сам не сдох на обочине шоссе, в очередной раз напившись до беспамятства? И до его отношений с Хельге Шнайдером и всей его кодлой? Какое ей до этого всего дело? Почему она поднимала все эти истории на каждом чертовом «сеансе»? Обмусоливала их, увлеченно препарировала, будто патологоанатом очередной труп. Даже когда они играли в эти дурацкие ассоциации, она постоянно наводила его на мысли или о родителях, или о школе, или о конкурентах. Для чего? Для чего она вообще заставляла сидеть его с ней каждый день?
Вагнер был так зол, что временами психовал и ломал собственноручно возведенные здания из цифр, едва увидев в них малейший изъян. Он сбивал и крушил их, заставлял рассыпаться на отдельные строчки, единицы и нули. Потом, немного успокоившись, мысленно вздыхал и возводил все заново.
Сейчас он готов был объявить войну. Он должен был защитить свой мир любой ценой.
– А вы что об этом всем думаете, мистер Уайт? – спросил замминистра обороны США Йен Паркер. Для этого разговора Хелене и Уайту пришлось выехать из комплекса в офис-представительство компании Вагнера в Даунтауне. Сейчас они втроем сидели за столом в переговорной, и Хелена только что закончила излагать Паркеру суть своего отчета. Точнее, вдвоем. Паркер, находящийся в Вашингтоне, присутствовал на встрече лишь в виде голограммы.
– Выводы доктора Допплер притянуты за уши, – сказал Уайт. – Да, действительно, последнее время нагрузка на серверы увеличилась. Но это не повод для беспокойства. Просто работа над «Цезарем» стала чуть интенсивнее. Профессору приходится просчитывать больше данных, чем раньше. Но у нас еще достаточный запас мощности, и мы это контролируем. Поверьте, мы сами не хотели бы раньше времени износить оборудование. Оно стоит немалых денег, а его замена и подавно обойдется в круглую сумму. И если уж на то пошло – сервер стоит на предохранителе. В критической ситуации он отключится сам по себе.
– Вы не понимаете, – сказала Хелена. – Последствия могут быть гораздо серьезнее, чем преждевременный износ оборудования. То, что происходит с Вагнером, очень похоже на начальную стадию маниакального расстройства, хоть и происходит в электронном мозгу. Я сталкивалась с такими случаями. Такие пациенты страдают манией величия. Они крайне агрессивны, но при этом не импульсивны, а расчетливы. От них можно ожидать чего угодно. Однажды пациентка с подобным диагнозом захватила в заложники санитара и пыталась таким образом сбежать. Я могу вам рассказать десятки подобных случаев из своей практики или те, о которых я читала и слышала от коллег. Их психофизические показатели очень похожи на то, что я видела в электронных отчетах. И поведение схоже. Они считают злодеями всех вокруг, всех обвиняют в каких-нибудь преступлениях, а себя считают чуть ли не ангелами. Они повсюду видят заговор, причем глобальный. И этот заговор всегда направлен против них лично. Разница лишь в том, что те пациенты обвиняли близких, а Вагнер – мир в целом, и в особенности – правительство.
Говоря это, она переводила взгляд с Паркера на Уайта, надеясь встретить понимание в глазах хотя бы одного из них. Но Паркер сохранял каменное выражение лица, а Уайт вовсе смотрел на нее со злобой.
– А еще разница в том, – вставил Уайт, поворачиваясь к Хелене, – что ваши пациенты все это выдумали, а у профессора действительно есть причины видеть вокруг заговор. Это следует из масштаба его личности и влияния.
– Вот именно! – парировала Хелена. – Это как раз усугубляет его расстройство. Он железно уверен в своей правоте, и это подстегивает его манию!