Кровники

Внутрь вагона Кольке пробраться на этот раз не удалось. Он висел на высокой ступеньке, держась за поручень, благо двери не мешали. У трамвая они были чисто символическими: узкими, фанерными, закрывающимися вручную. Впрочем, когда они закрывались-то? Ну разве зимой в морозы, в полупустом вагоне. При движении распахивались хлипкие створки, кружилась снежная пыль на задней площадке. Часто нерадивые пассажиры выходили не на остановке, а где им надо, некоторые и запрыгивали на ходу. Не двери, а одна видимость.

А вот подножки у трамваев были большими. Детвора и многие взрослые катались на ступеньках, не обращая внимания на ругань кондукторш. Девушки нарочно ездили на подножках – форсили. Ветер бил в лицо, трепал волосы, красиво развевал подол платья. Шик!

– Проспект Сталина! – крикнула кондукторша.

Колька дождался остановки и спрыгнул с подножки. Пересёк дорогу и зашёл в Файкин магазин за конфетами для самой младшей сестрёнки Наташки. Файкин – потому что там работала знакомая продавщица Фая.

– Здрасте, тётя Фая! По сто граммов подушечек и барбарисок.

Продавщица принялась не спеша взвешивать конфеты. Она и всегда-то работала неторопливо, а если в магазин заглядывал Коля, движения Фаи становились ещё медленнее.

– Братишкам и сестрёнкам гостинцы, да? – спросила она, задерживая взгляд на улыбчивом Колькином лице. Хорош парень, ну просто очень хорош! Была бы моложе лет на двадцать-двадцать пять, ух закрутила бы!

– Не напасёшься на такую ораву! – рассмеялся парень. – Это Наташке. Половину спрячу, а половину отдам. Хитрюга маленькая, сама в пиджак лезет, знает, что там конфетки.

Колька заплатил, убрал кулёчки в карман и вышел на улицу. Его большой пятиэтажный дом находился всего в шаге от остановки. Коля повернул за угол, покосился на детскую площадку с песочницей, качелями и турником – не гуляет ли бабушкой с Наташкой? – и прошёл к своему подъезду.

– Здравствуй, Коля.

Ну вот, опять Полина. Странно это: живёт в соседнем доме, а на скамейке сидит почему-то у чужого подъезда. Слишком часто последнее время стал видеть её Николай. Он поздоровался и заметил, как порозовело бледное Полино лицо, даже веснушки пропали.

Колька поднялся на второй этаж, вошёл в общий коридор коммуналки. В их квартире две комнаты. Одну из них, бабушкину, и комнатой-то назвать можно с натяжкой: она маленькая и без окна. Помещается там кровать, пара стульев и тумбочка с электроплиткой. К бабушке часто приходят незнакомые женщины, она запирается с ними, и из-за закрытой двери долетает слабый запах расплавленного воска и лёгкий шепоток.

Коля разулся, чтобы не топтать чистый пол, заглянул в комнату.

– Николаша… – поднялась навстречу бабушка, и её доброе лицо под белым платком засветилось улыбкой. – Ужинать будешь?

– Нет, после… Наши где? На стройке?

– А то где же.

Стройкой называли участок земли, выделенный от завода. Отец – мастер на все руки, дом сам строит, дети помогают. Четыре просторных комнаты, кухня, веранда, баня… Семья большая: отец с матерью, бабушка да детей пятеро. А могло быть восемь – трое Колиных братьев умерли во младенчестве.

Подбежала Наташка, трёхлетняя сестрёнка, последыш. Девчонка ещё слишком мала и не знает, что её и на свете могло не быть, если бы не отец. Узнал он, что жена захотела избавиться от беременности, пришёл в консультацию и поговорил с заведующей. Бегает теперь по комнате черноглазая Наташка, отцова копия.

– А что я принёс Татке? – заулыбался Колька. – Ну-ка, ну-ка поищи!

Девчушка взвизгнула и полезла в Колькин карман.

– Балуешь ты её, Николаша, куда ей сэстолько, – покачала головой бабушка, а внучке строго сказала: – Одну возьми, после супа съешь. Остальные в буфет уберу, по конфетке выдавать буду.

Николай ушёл за занавеску, которая перегораживала комнату на две неравные части, переоделся и повесил в шкаф коричневый костюм в полоску. Снял со стены чёрные боксёрские перчатки со шнуровкой. Натянул их, полюбовался кожаными кулаками и несколько раз ударил в стену.

– Бабуль, я на тренировку!

– Иди, Николаша, иди, – ласково отозвалась Прасковья. – Может, знаменитым будешь, по радио о тебе скажут. Мол, Трифонов Николай выиграл вазу.

– Кубок, бабуль.

– Кубок? Ну пускай будет кубок…

Колька повесил перчатки через плечо и вышел в подъезд. Он любил носить их именно так, чуточку рисуясь: пусть все видят. Бокс – это серьёзно.

Полина всё ещё сидела на скамейке, положив рядом аккуратно свёрнутый плащ.

«Ждёт кого-то, что ли?» – рассеянно подумал Колька и молча прошёл мимо.

Поля была, как говорили женщины в их коммуналке, девкой-вековухой, незамужней и бездетной, что и неудивительно по их мнению: бог не дал Полине красоты. Соседка Муся возражала, что дело вовсе не в красоте, она видала тёток ничуть не симпатичнее, но с мужьями и детьми. Не за кого замуж выходить-то, ровесники с войны не вернулись.

Был бы Колька повнимательнее, он бы заметил, что Поля наряжена в лучшую одежду, какую в будни не носят: белую блузку с круглым воротничком и чёрный сарафан, на ногах чулки и туфли на каблучках. Лицо густо напудрено, чтобы скрыть веснушки, губы накрашены.

– Коля!

– Что?

– Ты в «Серп и молот» идёшь?

– Ну да. На тренировку. – Он дёрнул плечом.

Поля хотела что-то сказать, но голос осип и не слушался. Колька, высокий и ладный, отвернулся и в ту же секунду забыл о девушке, пошёл по дороге быстрым шагом.

Поля вздохнула: парень очень ей нравился, да только на фонарный столб у дороги Николай обращал больше внимания, чем на неё. На столб, пожалуй, чаще смотрел. Коля, несомненно, красавец: двадцать два года, широкоплечий, лицо мужественное, с ямочкой на подбородке, а его серо-голубые глаза грезились Полинке почти каждую ночь. Во снах парень смотрел только на неё, а не на молоденьких девчонок, которые вились вокруг него пчёлками. Вот опять какая-то вертихвостка подскочила. Улыбается, чуть ли не на шею вешается.

Едва не заплакала Поля от досады. Ну почему она такая нерешительная? Ведь сегодня весь день на работе обдумывала разговор под стрекотание швейных машинок. Прибежала домой, нарядилась, накрасилась и заняла пост на лавке. Хотела напроситься в «Серп и молот», посмотреть, как Колька боксирует. И не смогла!

Полина не красавица, она сама знала об этом: тощая фигура, большой нос картошкой, который не спрячешь под слоем пудры, маленькие глаза. Подружки замужем, по второму-третьему ребёнку нянчат, а она и не дружила ни с кем всерьёз. Мать успокаивала, что счастье и на печи найдёт, но что-то не больно торопится оно, это счастье! Сидеть на печке и ждать принца – гиблое дело, до старости не дождёшься.

Поля поднялась и побрела к своему подъезду, едва переставляя ноги. Матери дома не было, к счастью. Полина упала ничком на аккуратно заправленную кровать и разрыдалась, выла по-бабьи, с причитаниями, не заботясь о том, что могли услышать соседи. Потом затихла мало-помалу, успокоилась.

На выходных Поля неожиданно собралась в деревню, где родилась и выросла. Сказала матери, что хочет навестить старую тётку, увидеться с соседями.

– Что так вдруг? – удивилась мать. – Обожди недельку, на праздник поедешь.

– Нет, на Первомай не могу, на демонстрацию хочу пойти. На попутке доеду, не волнуйся, я не маленькая.

Полина сбегала в сберкассу и Файкин магазин за гостинцами: пряниками, конфетами, колбаской. Сложила свёртки в сумку и уехала на автовокзал.

В автобусе Полю тошнило от тряски и запаха бензина, она морщилась, комкала влажными руками платочек. За окном мелькали поля с редкими голыми деревьями и чудом уцелевшими грязными островками снега.

Поля почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и незаметно скосила глаза: впереди справа сидел незнакомый парень в потёртом пиджачке и кепке с пуговкой. Она успела разглядеть тёмный чуб и весёлые карие глаза.

«А он ничего… Плюнуть бы на задаваку Кольку и познакомиться с этим парнем, ведь не просто так он смотрит!» – подумала Полина, но тут же строптиво тряхнула головой. Нет, она любит Николая и не собирается отказываться от него. Девушка уставилась в окно, как будто там был не унылый пейзаж, а невесть что интересное, и незнакомец отвёл глаза.