Я тебя присвою

– Займись бабскими делами. Салоны, процедуры, шмот… Что там еще вам интересно?

– Не знаю, с какими женщинами ты привык общаться, а лично меня все это не интересует. Я хочу заниматься чем-то настоящим. Позволь же мне, пожалуйста! Я же согласилась… – тяжело сглотнув, явно с трудом выдерживает зрительный контакт. – Одно другому не мешает. Разреши мне. Разреши!

– Надо же, какие мы, блядь, упорные. Только голой жопой ежиков давить.

Со стороны Барби такая настойчивость действительно крайне изумляет. Никак не могу понять, что за характер у нее. В один момент пугается настолько, что слова не выдавишь, в другой – наглеет, делая замах на неведомое мне самому приоритетное положение.

В любом случае я себя пересиливать не собираюсь. Не будет она как обслуга у меня горбатиться. Не за тем ее забирал.

– Забудь, – жестко размазываю вспышку надежды в глазах девчонки.

Едва мой голос глохнет, она реветь начинает. Слезы, выплескивая осиротевшие эмоции, горохом по щекам катятся. Сука, что за человек такой? Думает, что размякну и поведусь на эти горячие слезные просьбы?

– Прекращай.

Умом понимаю, что это так не работает. Но как по-другому ее остановить – не знаю.

Барби зажимает пальцами нос, шепчет какие-то извинения и понуро плетется в сторону дома.

Я остаюсь на месте. Упираю руки в бока и, прежде чем глубоко вдохнуть, слегка откидываю голову, словно это поможет мне захватить больше кислорода. На некоторое время застываю в этом положении, никак не определяясь: грудь переполнена воздухом или эмоциями?

Склоняя голову, планомерно выдыхаю. Давление не уходит.

Чудно, мать вашу.

Иду за ней.

– Андрей Николаевич, накрывать на стол? – выглядывает из кухни Ася.

– Десять минут, и накрывай, – бросаю на ходу.

Когда в спальню вхожу, Барби вздрагивает и порывается обернуться. Ловлю ее, прежде чем успевает это сделать. Обхватывая руками поверх плеч, беру в захват. Крепко притискиваю к своей груди спиной.

– Чего ты, мать твою, страдаешь, я не пойму?

– Оставь меня… Оставь, – дергается, совершая одну за другой жалкие и безуспешные попытки вырваться. – Знаешь что???

– Что? – выдыхаю и прикусываю за шею.

Визжит звонко, в ушах закладывает. Когда языком зализываю, бурно выдыхает и дрожью идет.

– Полгода мной пользоваться не получится! Да, я буду сходить с ума от скуки и плакать! Я всегда плачу. Такая я есть! Буду плакать и умру… Я уже умираю…

– Дурь не неси, – зло цежу и отстраняюсь, чтобы крутануть лицом к себе. – После Москвы подумаю, чем тебя занять.

– После Москвы? – то ли от этого сообщения теряется, то ли от качнувшей тело слабости.

Придерживаю за плечи, в лицо ее смотрю и башней плыву, предвкушая, как через какой-то час трахать ее буду. Трахать, пока простыни под ней насквозь мокрыми не станут, пока стон на крик не сорвется и с обратной волной осипший голос ничего, кроме булькающего хрипа, выдать не сможет. Уползать на свою половину кровати будет счастливая и обессиленная. Потому что моя, как бы ни противилась. Моя она. Умом еще не понимает. Телом отзывается.

– Да. На следующей неделе летим. Подумай, что взять. Если чего-то не хватает, Виктору скажи, пусть в город свозит. Карту тебе оставлю, что захочешь – купишь.

– Но что мы там будем делать?

– Узнаешь, – выталкиваю жестче, чем должен был.

А Барби повторно заводится.

– Почему ты такой грубый? Что я тебе сделала?

– Дело не в тебе. Не принимай на свой счет. Я в принципе не настроен на долгое обсасывание пустых тем. Все узнаешь, когда время придет. Сейчас иди, умойся. Я жрать хочу.

За столом, притихшая было Стародубцева, неожиданно оживает. Как-то у нее волнами настроение идет, уже заметил. Перемолола какие-то мыслишки и вдруг решилась выказать любопытство:

– А где ты был, Андрей? Эти пять лет? Как у тебя все это получилось?

– Я же сказал, что не терплю бессмысленной болтовни. Ешь молча.

Отправляю кусок мяса в рот. Встречая ее неожиданно напористый взгляд, яростно пережевываю.

– Я все же скажу, а ты послушай. Знаешь, если бы не этот гнусный договор, никогда бы с тобой не была. Я все это… Весь этот криминал осуждаю!

Прочесывает изнутри. Молодец, кукла, расстаралась. Точно в цель ударила. От страха трясется, вижу же, а все равно выдает, дура.

– Мне плевать, что ты там думаешь и осуждаешь. Не утруждайся.

От негодования ее аж на стуле подбрасывает.

– Какой же ты все-таки… Невыносимый…

– А ты выносимая? Сказал, уймись! Не доводи меня.

– Не уймусь. Меня это возмущает… Почему я должна молчать? Я всю жизнь молчу! Куда меня это привело? Посмотри на меня!

Смотрю. Смотрю так, удавить готов!

– Чего ты, мать твою, добиваешься?

– Чтобы ты мне ответил. Кто ты такой, Андрей Рейнер? Почему ты такой? Почему???

– Я обычный человек, – высекаю крайне медленно. – Все хотят красивой сытой жизни, Барби. И добиваются этого, кто как может. Вот и все. Не стоит строить из себя святую. По факту ты себя еще не знаешь. Молодая потому что. Жизни еще не вкусила. Попробуешь. Сравнишь. Через полгода к вопросу вернемся.

– Я свое мнение никогда не изменю, – сердито шипит, отбрасывая салфетку. – То, каким путем ты получаешь желаемое – этому нет оправдания.

Прямо не говорит, но я, безусловно, догадываюсь, на что направлен этот выпад. Святая невинность.

– Ты бы предпочла, чтобы тебя кто-то другой купил? – спрашиваю с ухмылкой, но на самом деле мне ни хуя не смешно. – А я напомню, тебя бы купили.

Бесит меня, когда язык у нее развязывается.

– Лично тебя это ничуть не облагораживает, – героически стоит.

Раскатала мне тут войну. Жанна Д’арк, блядь. За три дня, на хрен, возьму, как столицу круассанов.

За месяц точно.

– Отвечай на вопрос, – тоном и взглядом жестко давлю. – Хотела бы?

Судорожно дергается, а, начиная говорить, уже от страха голос повышает:

– Конечно же, я не хотела, чтобы меня кто-то другой покупал! Я тебе сказала, как ко всему этому отношусь.

– Вина прибухни. В прошлый раз тебе после него заметно легче было.

– Какой ты… – со скрипом отодвигает стул и выходит из-за стола.

Бегом к лестнице бросается. Я не останавливаю. Давая себе остыть, спокойно доедаю ужин.

Можно купить человека на время. Никого нельзя купить навсегда. Я пообещал, что через полгода ее отпущу. Данные кому-либо обязательства привык держать. В этой жизни слово – самая стабильная валюта. Но в случае с Барби готовлю запасной плацдарм. Через месяц-два обнаружит, что в клинике ей вкололи пустышку, сама со мной остаться захочет.

Любой ценой моей будет. Я решение принял.

Глава 10. Барби

Пользуясь тем, что Рейнера нет, быстро принимаю душ и, кутаясь в огромный махровый халат, крадусь обратно в спальню. Помню, что по правилам должна ложиться голой. Сегодня я уже достаточно испытывала его терпение. Боюсь продолжать провоцировать. Знаю, как это случается, когда одна мелочь поднимает разрушительную бурю.

Скидываю халат и притягиваю к груди прохладное одеяло. Оно каким-то образом разогревает и раздражает кожу. Что еще за ерунда? Что за реакции? Сижу и по новой закипаю. Злюсь на себя, на Рейнера… На ситуацию в целом!

Господи, я лишь третий день нахожусь здесь, а уже столько эмоций! Ведь я не привыкла к подобной мясорубке. Всегда была очень спокойной. Не люблю злиться, это плохое чувство. Мне в принципе чужды сильные эмоции. Они так изматывают! Как я выдержу полгода?

Андрей, как и всегда, входит в спальню размеренным твердым шагом. И вмиг заполняет собой все пространство.

На пути в ванную лишь мажет взглядом, а меня будто в пюре перетирает. В груди сердце сжимается и заходится острой пульсацией.