Страница 15 из 17
Стана онемевшими руками подтянула подпруги седла.
Может, отравить его чем-нибудь в дороге, чтобы заставить повернуть назад? Но он же упёртый: выздоровеет – и поскачет за ними.
Ездить с Радко в походы ей нравилось. С ним и безопаснее, и интереснее, и… уютнее. Но сейчас она отдала бы много, чтобы он остался дома…
========== Глава 8.Чума ==========
Моравское Приморье представляло собой полуостров, соединённый с остальной Моравой перешейком шириной в двадцать вёрст. И на середине этого перешейка Стана увидела то, что заставило сжаться сердце – длинную линию валов, частоколов и фортов, построенных на скорую руку. И по всей длине этих валов – по крайней мере, на сколько хватало глаз – стояли солдаты.
– Какой приказ? – онемевшими губами спросила Стана усатого десятника. – Отстреливать всех, кто будет пытаться вырваться?
– Не выпускать никого, – мрачно признался десятник. – Ну и да – стрелять, если будут… слишком настойчивыми. И вас, господа маги, назад не выпустят.
Двенадцать человек – семь взрослых и пять студентов – с холодеющим сердцем посмотрели друг на друга.
– Господа студенты, – произнёс главный алхимик. – У вас ещё есть возможность передумать и повернуть назад.
Пятеро студентов неуверенно переглянулись. Они не осознавали ещё всего размаха катастрофы, но понимание, что там, за валами, смерть, и бежать от этой смерти будет некуда, не внушало оптимизма.
Но повернуть назад – что скажут их приятели, оставшиеся в безопасности в стенах университета?..
Они проехали ворота все – все двенадцать человек. У кого-то не было права повернуть назад. У кого-то не хватило решимости струсить.
И очень скоро за линией оцепления стали встречаться признаки мора. Где-то горели костры. Где-то, в проезжаемых деревнях, на крыльце были привязаны чёрные ленты, означавшие, что в доме есть больные. Где-то шли похоронные процессии. Ближе к морю нет-нет – а попадались трупы прямо на дороге или на обочине: с бубонами и с сыпью – или без них, с почерневшими пальцами на руках и ногах. Свежие и уже начавшие разлагаться…
За стенами порта Драсово, к которому они подъехали в середине дня, горели погребальные костры. А в стороне от дороги можно было рассмотреть и яму, куда сбрасывали тела умерших.
В самом городе трупов на улицах не валялось, хотя пока маги ехали до центра, встретили три похоронные процессии, точнее, несколько человек в плотных кожаных штанах и рубахах и с масками на лице несли носилки, накрытые простынёй. Но при этом работали лавочки, и людей на улицах было много.
В каменном здании храмовой школы, приспособленном под лечебницу, картина открылась удручающая – больные, больные и больные. Вплотную друг к другу, на соломенных матрасах, накрытые чем попало или не накрытые вовсе. С бубонами, нарывами, гнойниками, почерневшими пальцами и конечностями. Кашляющие, мечущиеся в бреду, задыхающиеся, красные от внутреннего жара.
– Как здесь? – спросил целитель, приехавший с ними.
Местный лекарь устало посмотрел на них, помолчал и сказал:
– Мы ещё успеваем хоронить.
Снова помолчал, прикрыв глаза.
– Зимой было… Больных всю зиму становилось больше. Но медленно, постепенно. В основном с бубонами. Было даже, когда в доках потравили крыс и блох, немного пошло на спад. А потом пришла весна, и… И хуже всего то, что с бубонами становится всё меньше, а больше без бубонов.
Стана вопросительно посмотрела на целителя.
– С бубонами, – тяжело объяснил он, – больной не заразен и редко, но может выздороветь сам. Без бубонов – заразен и безнадёжен.
«Мы ещё успеваем хоронить»…
Следующие три седмицы прошли беспросветно – работа от зари до зари. Алхимики готовили зелья, Стана, как заготовщик, иногда выбиралась в окрестные леса и луга за корнями некоторых растений, которые уже вошли в силу и годились для заготовки. Заражались и умирали лекари и целители, и алхимикам и магам приходилось становиться на их место и поить больных зельями – зная, что это практически бесполезно. Главный храмовый целитель даже распорядился, чтобы на больных, у которых нет бубонов и которые были обречены, не переводить зелья, а чтобы не бунтовали, поить бесполезным отваром чего-нибудь – хоть затирки, оставшейся с утра. А зелья оставлять тем, которые с бубонами, в надежде, что пусть хотя бы одному из сотни эти зелья помогут победить болезнь.
И каждый день прибывали новые больные, и каждый день уносили труп за трупом. И больных становилось больше, чем трупов. Внутри лечебницы места уже не хватало, приходилось класть их на улице под навесами, а потом и вовсе под открытым небом. Больные метались в жару, бредили, некоторые утверждали, что в их теле поселились полчища червей или мух и грызут их изнутри, некоторые – что внутри много палок. Стана и лекари пытались расспрашивать их, но больные в бреду не могли ответить. И продолжали твердить про червяков или палки в себе.
И точно такая же картина была, как рассказывали, и в других городках и деревнях Приморья. И в какой-то момент Стана с равнодушным ужасом осознала, что это становится привычным. Что в памяти остались только первые умершие из тех, кого она лечила – пожилые муж и жена, лежавшие рядом и скончавшиеся с разницей в полчаса. Остальные сливались в одну безликую и безымянную массу…
А поздно вечером приходить в свою тёмную крохотную комнатушку, которую она делила с Ржегуше, и слезящимися от усталости и алхимических испарений глазами пялиться в бессмысленный рецепт и пытаться разгадать в нём что-то, чего там могло и не быть. В нём могло и не содержаться рецепта от чумы – Флориан мог просто жестоко подшутить над своими преследователями.
На третью неделю умерли двое из студентов, приехавших с ними. С утра всё было нормально, а в середине дня у одного резко начались жар и бред. Его приятель с ужасом признался, что вчера они сходили к проституткам, и к вечеру сам слёг в горячке. Первый умер к утру, второй метался в жару и бреду ещё двое суток.
И всё больше и больше стало попадаться на улице трупов.
«Мы ещё успеваем хоронить»…
Радко, который был не нужен в лечебнице, приспособили помогать выносить трупы из города. И он говорил, что с каждым днём трупов становится всё больше и больше. Что их уже не жгут – не успевают – а сбрасывают в одну общую яму, а когда она наполняется, засыпают землёй и выкапывают следующую…
– Неужели нельзя, – спросила как-то Стана целителя, – магически определить, больной человек или нет? Вот как вы травмы определяете? И сразу пойти по городу и отделить больных от здоровых…
Целитель – над шарфом, привычно намотанным на лицо, были видны только его красные от недосыпа глаза – отрицательно покачал головой:
– Травмы – это нарушение целостности тела. Магические потоки чувствуют нарушение этой целостности, и так мы определяем характер травмы. Но чума – это не травма, целостность тела не нарушена. И магический поток вернётся не изменённым.
– Почему тогда человек заболевает чумой? – безнадёжно спросила Стана.
– Яд, – объяснил он. – С укусами блох, пищей и воздухом в тело попадает чумной яд, который разлагает тело изнутри. Хотя я как-то слышал, что кто-то думает, что это не яд, а мелкие червяки, настолько мелкие, что их не видно глазами, или что это споры растений, которые попадают в тело и начинают в нём прорастать.
Червяки? Растения? Некоторые больные в бреду об этом говорили. Но если бы это были червяки, то против них помогали бы зелья от глистов. Но они не помогали, это Стана знала точно. Растения… Тогда помогали бы противоядия для растительных ядов… Наверно… А они…
Стана пошла в свою комнатушку, в свете лучей заходящего солнца, ещё проникавших сквозь маленькое окошко под потолком, вытащила из сундучка свой походный блокнот и нашла рецепт дорогого лекарства от чумы.
Противоядие здесь – это жёлуди секвойного дуба и листья глубоководной белой водоросли. Стана вчиталась в способы их обработки и приготовления. Они были несколько странные, но, судя по всему, вытягивались из них именно противоядия от растительных и животных ядов, хотя не полностью. Мозг анчутки усиливал действия противоядия, моровые грибы давали противовоспалительный эффект… Только зачем они предварительно выдерживаются в настое вёха? Наверно, яд вёха тоже как-то влияет на чумной яд.