Сказка Черного леса

Ян встрепенулся и отскочил от своего места в попытке увернуться. Но огонь не был угрозой юноше. В отличие от двух созданий ночи, что жадно глотали кровь из распоротых шей его товарищей. Иоганн был еще жив: его губы подрагивали, будто в предсмертном крике о помощи, а пальцы всё ещё пытались ухватиться за воздух. Ерман же более не походил на живого: глаза закатились, а на лице навеки застыла гримаса чудовищной боли.

Создания, не бросая трапезы, гневно уставились на нарушителя спокойствия. Шокированный, Ян сделал несколько шагов назад, но запнулся о сук и упал на спину. Дама откинула от себя Иоганна, размашисто вытерла рукавом платья перепачканный кровью рот и обратилась к юноше с дьявольской ухмылкой на безумном лице:

– Куда же ты, птичка?

Крик застрял у юноши в глотке. На миг, но лишь на миг его тело парализовало. А потом, как сигнал, как маяк, как тревога по нему пронеслась волна с единственным призывом: «Бежать! Бежать! БЕЖАТЬ!»

Поскальзываясь и несколько раз упав, он неумолимо спешил убраться прочь. В город, в лес, да хоть на край света – не важно, главное убраться. Позади он слышал хрип Иоганна, его мольбы о помощи. Но будь даже то оглушительный зов, он не заставил бы мальчишку ни вернуться, ни даже обернуться. Каждый сам за себя.

Ян бежал всё глубже в леса, не разбирая дороги. Вокруг становилось темнее, ветки безжалостно хлестали по лицу, в рот и глаза забивалась паутина, заставляя паниковать беглеца всё сильнее. Он стремился скрыться, удрать, исчезнуть. И лишь надежда, что убийцы не будут искать так далеко, всё скорее подгоняла его ноги. Ян крутился, вертелся, пытался разглядеть во мраке хоть что-то, пока вдалеке, словно мираж, не забрезжил лунный свет на поляне. Он помчался туда, едва перебирая спутавшиеся ноги, забыв и про колючие ветки, и про паутину, что залепила глаза. Почти на ощупь юноша петлял меж вековых деревьев, пугаясь каждой сломанной под ногами палки. И вот когда до поляны оставались считанные шаги, он вдруг ударился лбом и упал. Юноша сперва решил, что второпях не разглядел дерево, но подняв руку понял, что то была вовсе не кора, а камни, аккуратно уложенные друг за другом. Он понял всё за секунду до того, как открыл глаза и посмотрел на преграду.

Перед обреченным возвышалась каменная стена. Совсем такая же, как в проклятой легенде. На лице Яна застыл чудовищный страх, а в следующую секунду кто-то с силой развернул его к себе.

– Далеко собрался? – победно спросила рыжеволосая бестия и рассмеялась жертве в лицо.

Юноша мог только мямлить.

– Разреши я тебя поцелую? – хихикая попросила она и, не дожидаясь дозволения, мягко коснулась губ юноши.

Паника и страх враз утихли. Исчезли, уступив место покою. Дух стал безмятежным совсем как там, у костра. Но в этот раз лишь на мгновение. Без предупреждения и сострадания бестия вонзила свои зубы в шею бедняги, погружая его тело в агонию. Однако сделав глоток бессмертной воды, она вдруг остановилась, отстранилась и посмотрела жертве в глаза.

– Mortuus [мертвец], – задумчиво промолвила кровопийца и тут же откинула от себя Яна, не довершив начатое.

Юноша оказался на земле, находясь едва ли в сознании. Резкая боль пронзала всё тело. Над ним склонился сам ангел смерти, но почему-то она не спешила окутать страдальца своими объятьями. Вдруг за плечом проклятой возникла и вторая фигура.

– Aut deus, aut natura [Или Бог, или природа], – прошептал он ей на ухо, чтобы развеять сомнения.

Безжалостный ангел посмотрела на мужчину и покачала головой. Стало ясно, что Ян не дождется от нее ни сострадания, ни милости. Она развернулась, чтобы уйти, оставляя умирающего на волю судьбе. И тогда из последних сил обреченный прохрипел:

– Divi…num opus… sed.. are… dolo… rem… [Божественное дело – успокаивать боль]

Тени не знали, что Ян их понимал. Уроки латыни в университете не прошли для него даром. Вот только способности юноши не смутили палачей. Женщина улыбнулась, и в этой улыбке было что-то зловещее. Она снова склонилась над умирающим, легонько коснулась его губ влажными и холодными пальцами, будто призывая к нетленному молчанию, и прошептала:

– Nec Deus intersit nos sumus servi diaboli [Пусть Бог не вмешивается, ибо мы служим дьяволу].

После этих слов Ян погрузился в чёрный омут. Последним, что он видел, были покидающие его тени и прекрасное звёздное небо, возвышающееся над ветвями Чёрного леса. Мальчик засыпал под шум этих ветвей. И в том были его спасение и покой.

Вечные.

========== Апофеоз ==========

Первый глоток воздуха при всплытии на поверхность самый тяжелый. Лёгкие жадно хватают его, не позволяя думать ни о чем другом. Такой желанный, долгожданный и необходимый, вслед за ним непреложно начинает кружиться голова, а перед глазами мигают яркие вспышки. Муки спасения словно напоминание, что всё могло быть гораздо хуже. За них ли мы должны быть благодарны?

Свершив этот глоток, живой мертвец всё никак не мог собраться с мыслями. Практически не моргая, он глядел затуманенным взглядом на потолочное перекрытие в твёрдой уверенности, что деревянные балки не более чем крышка гроба или стенка адской бочки – одной из тех, в которых пытают грешников. Пожалуй, второе было даже более убедительно, поскольку тело бросало в жар, а в ушах явственно слышался смех чертей и гул кипящих котлов. В бреду, хватаясь за последние крохи сознания, мертвец стал лепетать слова молитвы. И спустя какое-то время, они всё же были услышаны. Раздался мерзкий скрип, словно крышку гроба, наконец, отворили, и над несчастным склонился ослепительный ангел.

– Ян, ты очнулся? – беспокойно ворковала голубка, обхватив руками лицо юноши. – Взгляни на меня, ну же!

Страдалец инстинктивно подчинился велениям, пытаясь сосредоточиться на источнике нежного голоса. Давалось непросто: гробовые доски бросались в глаза словно лесной пожар. Однако голос подбадривал, и вот, едва-едва, черты его обладательницы стали различимы.

– Ведьма-а, – прохрипел Ян с усмешкой. – как же я рад…

– Тшшш, – успокаивала Христа. – ты растерял весь дух.

– Я растерял жизнь… – молвил тот и вновь провалился в забытие.

Птицы орали словно сумасшедшие. Они бросались на него со всех сторон, клевали руки, шею, лицо, всё тело. Сердце колотилось в ушах будто бы дятлы выстукивали его ход. Он бежал, не разбирая дороги, пока соловьи и горлинки свирепо выгрызали его веки. Когда же плоти не осталось, он наконец узрел стену. Она была повсюду. Она была прекрасна.

Он рассмеялся, и каменный колодец вторил эхом.

Рассудок вернулся к юноше очередной ночью: в комнате было темно и знобко, как в погребе. Ян инстинктивно попытался разглядеть обитель в пугающем мраке, но будь он даже по природе зорок, в нынешнем состоянии не приметил бы и Христы, что без сил уснула подле ложа, сложив на него свою голову. Стоило юноше пошевелиться, как сиделка встрепенулась и тревожно поглядела на подопечного. Увидевши, что тот бодрствует, девушка порылась в переднике и выудила оттуда кресало и кремень. Через мгновение скромную комнатку осветил тонкий лучик свечного огарка.

– Ян? – с надеждой в голосе молвила сонная Христа.

Ответом ей было лишь нечленораздельное мычание. Однако оно тут же вывело девушку из дрёмы: она вскочила с места и стала пристально разглядывать больного, словно истинный лекарь. Для отчаявшейся то было долгожданным знаком, что дорогой кузен, наконец, пришёл в себя… хотя бы временно.

– Не торопись, возвращение было непростым, – девушка приподняла юноше голову, напоила его солоноватой водой из миски, стоявшей на столике рядом, и, поправив мешок с сеном, заменивший подушку, бережно уложила обратно. – ты наверняка хочешь знать, сколько пробыл без чувств?

Ян моргнул и снова что-то промычал, похожее на утверждение.

– Долго, – тяжело выдохнула Христа. – четыре дня и, судя по всему, четыре ночи. Часто бредил.