Страница 2 из 19
Я подтвердила, что детей у меня нет.
– Тогда как… – Она замахала руками, словно надеясь поймать в воздухе нужное слово. – Как вы собираетесь помочь моей дочери?
– Миссис Киттерман, с тех пор как я окончила колледж, я работала со многими девушками того же возраста, что и Хлоя.
– И вы им всем помогли?
– Нет.
Казалось, она вздрогнула от резкости моего честного ответа.
– Нет? Тогда зачем моей дочери тратить время на то, чтобы посещать вас?
Она вела себя агрессивно, что было вполне предсказуемо. Для нее это внове. Она была напугана и не знала, что будет дальше. Я не винила ее.
– Миссис Киттерман, вы должны понять: терапия – это не точная наука. Помимо меня и вашей дочери, здесь задействовано множество других факторов. Это вы и ваш муж, все ученики в школе Хлои и любые друзья, какие у нее могут быть вне школы. Я не могу обещать, что мы немедленно найдем с ней общий язык, и любой терапевт, который вам такое пообещает, не тот, кого бы я порекомендовала.
Женщина в упор посмотрела на меня, явно озадаченная моим ответом. Возможно, она ожидала, что я буду более раболепной, раз уж мне за это платят.
Мой телефон завибрировал снова: пришло еще одно текстовое сообщение. Я вновь проигнорировала его и сосредоточила все свое внимание на матери Хлои.
– Миссис Киттерман, считаю своим долгом заранее вас предупредить: моя роль здесь не в том, чтобы работать на вас или вашу дочь. Моя роль – работать с вашей дочерью. Вам понятна разница?
Она кивнула. Это был легкий, едва заметный кивок, и тем не менее.
– Это наш первый сеанс, – сказала я. – Фактически это даже не сеанс – первичный прием. Я слушаю и собираю информацию. Если вы хотите, чтобы Хлоя посещала меня, то сообщаю заранее: я обычно встречаюсь с пациентами только один на один.
Мои слова явно ее шокировали, но затем она покачала головой.
– Это все в новинку для нас. Я еще ни разу не видела никого, кому нужен психотерапевт, не говоря уже о собственной дочери.
А потом она снова заговорила о том, что не может поверить, что это происходит с ее семьей.
– Она сейчас принимает лекарства. Моя дочь принимает мозгоправные лекарства. Врачи говорят, что у нее депрессия. Я просто не понимаю. Откуда?
Обычно я имею дело с тремя группами родителей.
Теми, кто понимает, что что-то не так, и хочет сделать все возможное, чтобы помочь своему ребенку.
Теми, кому наплевать, что что-то не так, и кто не собирается прилагать никаких усилий, чтобы помочь своему ребенку.
И теми, кто отрицает, что что-то может быть не так. Их ребенок теперь стал неудобством. И в девяти случаях из десяти причиной проблемы является что-то дома. Нечто такое, о чем родители не хотят говорить, из-за чего лечение длится намного дольше, чем нужно.
Миссис Киттерман из этой последней группы. У Хлои кризис – Господи, ведь она порезала себе запястья! – но матери казалось, будто вся ее жизнь перевернулась.
Мой телефон завибрировал снова. На этот раз вместо того чтобы проигнорировать его, я протянула руку и нажала кнопку, чтобы его выключить.
И вновь заставила себя улыбнуться миссис Киттерман:
– Не будете возражать, если мы с Хлоей поговорим наедине?
В глазах женщины появился настороженный взгляд, подтвердивший мои подозрения.
– Но вроде вы сказали, что это первичный прием.
Она произнесла это холодно, спокойно, однако я почувствовала в ее голосе легкую нотку раздражения.
– Верно. По крайней мере, первая его часть. Нам все равно нужно будет составить план лечения, определить цели, к которым мы стремимся: например, как научиться справляться с депрессией. Но пока я хотела бы поговорить с Хлоей наедине.
Это предложение явно пришлось миссис Киттерман не по душе, однако она кивнула и встала с дивана. Прижав сумочку «Эрме» к плечу, как будто боялась, что я попытаюсь ее вырвать, она направилась было к двери, но затем повернулась к дочери и протянула руку.
Хлоя сидела неподвижно, глядя на свои колени.
Миссис Киттерман откашлялась.
Хлоя вздохнула и едва не швырнула телефоном в мать.
Миссис Киттерман бросила телефон в свою сумочку, напоследок посмотрела на меня, словно желая удачи, и вышла. Я закрыла за ней дверь. Развернулась. И улыбнулась Хлое, которая все сидела, впившись взглядом в колени. Затем подошла к столу, села, откинулась на спинку стула и уставилась в потолок. В молчании прошла целая минута.
– Весело с твоей мамой, наверное.
Моя фраза рассмешила Хлою, она даже тихонько фыркнула. Во всяком случае, комментарий застал ее врасплох.
Не вставая с кресла, я подалась вперед и пристально посмотрела на Хлою.
Она в ответ посмотрела на меня.
– Ты боишься, не так ли? – спросила я.
В отсутствие матери ей больше не нужно было сохранять бдительность, и она позволила себе легкий кивок.
– Тебе требуется помощь?
Еще один легкий кивок.
– Хорошо. То, что ты это сейчас признаешь, особенно в твоем возрасте, просто невероятно. Но я буду честна с тобой – что бы ты ни пережила, потребуется время, чтобы во всем разобраться. Я здесь для того, чтобы слушать, и все, что ты мне скажешь, останется между нами. Но, пожалуйста, пойми одну вещь: я так называемый уполномоченный по проблемам детей. Если ты скажешь мне нечто такое, что заставит меня заподозрить, что ты подвергаешься насилию или если ты признаешься, что тебе хочется причинять вред себе или другим, я буду вынуждена сообщить об этом органам опеки. Ты поняла?
Еще один кивок.
– Хорошо. Итак, я здесь для того, чтобы тебе помочь, при условии, что ты будешь честной со мной. Договорились?
На этот раз кивок был едва заметным.
– Нет, Хлоя, так дело не пойдет. Мне нужно услышать либо да, либо нет.
Ее взгляд вновь переместился на колени. Она долго сидела неподвижно, но потом, наконец, подняла глаза.
– Да, – прошептала она.
Двадцать минут спустя, отправив Хлою и ее мать домой с назначением явиться на следующей неделе, я снова включила телефон. Потребовалась минута, чтобы поймать сигнал, после чего на экране начали всплывать пришедшие за это время сообщения. По какой-то причине я ожидала, что они будут от Дэниела, но все оказались от моей матери.
Позвони мне.
Ты помнишь Оливию Кэмпбелл?
Она ПОКОНЧИЛА С СОБОЙ!
2
Новой страстью моей матери был чай. Не коробки с пакетиками, какие можно купить в супермаркете – «Липтон» и «Селестиал Сизонингс», «Бигелоу» и «Стэш», – а развесные чаи. Те, что стоят в больших стеклянных банках на стеллажах чайного отдела, и их нужно насыпать в бумажный пакет и взвешивать. По мнению моей матери, чем дороже чай, тем он вкуснее.
– Чего бы ты хотела? – спросила она меня, проходя по кухне, пока на плите закипал чайник. Она деловито открывала и закрывала шкафчики и, наконец, достала две чашки и два маленьких блюдца.
Я сидела на табурете у кухонного стола-островка и смотрела на нее. Двадцать лет назад я сидела на этом же месте, а моя мать с торопливой грацией перемещалась с одного конца кухни в другой, готовя нам с отцом завтрак, прежде чем мне пойти в школу, а им двоим – на работу. В то время я думала, что у нее слишком много энергии. Теперь я понимала: у нее СДВГ[3].
– Ничего не надо, спасибо.
Мать замерла как вкопанная. Она умолкла, словно не знала что сказать, и с удрученным выражением лица повернулась ко мне.
– Ты уверена? На днях я купила четверть фунта рассыпного белого чая. Он называется «Серебряные жасминовые иглы». Девяносто девять долларов девяносто девять центов за фунт.
Я открыла рот, не зная что сказать, но это не имело значения, потому что мать снова повернулась к столу, поставила чашки и блюдца и начала рыться в корзине с чайными пакетиками.
– У меня есть «Сакура Сенча», это зеленый чай из Японии. И хризантемовый из Китая. И ромашковый из Египта.
3
СДВГ – синдром дефицита внимания и гиперактивности (прим. пер.).