Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 15

Фарлан помолчал, затем внимательно, словно стараясь запомнить, посмотрел на бородатое лицо Аргуна и встал.

– Спасибо. Когда бы ни довелось мне вернуть вам долг, завтра или через десять лет, я всегда буду помнить!

Дури подошел к дверям дома главы совета города Винсби. Два здоровенных мужика в полосатых желто-бордовых камзолах развели тяжелые алебарды. Створки огромных дверей, как по команде, распахнулись, и мажордом палаццо Ганьери пригласил гостя зайти. Сказать, что Дури был потрясен, это ничего не сказать – одни только двери в два человеческих роста высотой, покрытые потрясающей резьбой, он мог бы рассматривать часами. До сегодняшнего дня Однорукий не раз бывал в Винсби, и даже внутри городских стен, но видеть скрытые высокими заборами дома знати ему не доводилось. Дури хотелось остановиться, потрогать все эти прекрасные вещи руками, постоять у колонн или рассмотреть рисунок на полу, но если кому-нибудь пришла бы в голову мысль, что его интересует тончайшая резьба или искусная живопись, то только человеку, совсем не знающему Дури Однорукого. Дури был фантазером, и фантазии его были особого толка! Он мог бы подолгу стоять перед всем эти великолепием и представлять, в какую часть хольма он поставит вон ту колонну или поместились бы в сарай эти огромные двери. Или, например, как будет ржать Гонди Косоглазый, если ему подарить вон ту картину с сисястыми бабами. Такие вот мысли роились в голове у Однорукого, следующего за мажордомом. Приглашение на ужин от Ганьери его не удивило: он знал, что город постарается избежать кровопролития на своей территории, и Дури уже принял решение – они встретят вендов на берегу. Рано или поздно ремонт закончится, и купец выведет галеру в море. Вот тогда все и решится! Конечно, он сначала поломается, согласится не сразу – а вдруг удастся что-нибудь выжать из этих толстозадых сквалыг?

Филиппо ждал за богато уставленным столом. Специально ради гостя преобладало мясное и жареное: Ганьери не поленился, зашел на кухню и сделал внушение:

– Эти дикари жрут одно мясо. Все овощи для них – трава, понятно?

Дури сел за стол и сразу накинулся на еду, проигнорировав миску с водой для мытья рук. Ганьери с интересом и некоторой долей отвращения наблюдал, как Дури хватал куски мяса и, обливаясь жиром, вгрызался в них зубами.

Филиппо щелкнул пальцами, и слуги обновили кубки с вином. Залпом осушив кубок, Дури подумал, что в жизни не ел такого вкусного мяса – сочное, упругое и в тоже время мягкое, оно слегка обжигало гортань острыми пряностями. Живот Однорукого раздулся и урчал, но он потянулся и взял еще кусок. Работая челюстями, он уже прикидывал: «Если когда-нибудь возьмем этот город на щит, то повара заберу себе!»

Слуга, стоящий рядом с гостем, не забывал подливать, и к концу ужина Дури уже хорошенько набрался, но тем не менее, пока ел и пил, не проронил ни слова. Однорукий вообще был не многословен, а в этот раз он ждал начала от хозяина.

Филиппо дождался, пока гость окончательно наестся, и перешел к главному:

– Несомненно, вы догадываетесь, о чем пойдет наш разговор?

Дури откинулся на спинку стула и громко рыгнул. Ганьери утвердительно качнул головой, и неизвестно откуда возник мажордом с новой открытой бутылкой вина. Он церемониально наполнил кубок гостя, и Ганьери поднял свой:

– За взаимопонимание!

Однорукий еле заметно кивнул и залил в себя очередной кубок. Филиппо проводил внимательным взглядом последний глоток.

– Нам понятны ваши претензии. Кровная месть – это святое! Но также нам очень важно, чтобы не страдали наши интересы: бойня в городе очень повредит торговле.

Дури хлопнул пустым кубком о стол.

– Мои люди рвутся в бой, и они не понимают, почему город укрывает наших врагов?! – Он дождался, пока слуга вновь наполнит бокал. – У нас так повелось: тот, кто помогает твоему врагу, – твой враг! Мы люди простые, нам ваших игрищ не понять.

Филиппо демонстративно вскинул руки:





– Мы никому не помогаем, упаси бог! – Выдержав небольшую паузу, он все же добавил: – Но, повторюсь, мы хотели бы, чтобы смелые воины Руголанда учитывали наши интересы.

Дури сделал приличный глоток и решил заканчивать:

– Если учитывать ваши интересы, то надо ждать, когда туринская галера выйдет из дока, а это расходы.

Ганьери улыбнулся, поняв, куда клонит его гость:

– Ждать не надо – завтра Парастидис выйдет из дока! Делайте что хотите, но только за пределами города. Ну а чтобы вашим воинам было не скучно этой ночью, я прикажу послать вам два бочонка хорошего вина.

Однорукий нахмурился. Он рассчитывал на куш пожирнее, но и того, что венды уходят завтра, тоже не знал. Почесав в раздумье криво выбритый подбородок, Дури кивнул:

– Хорошо, договорились! Завтра мы будем ждать их за стенами, в город не пойдем.

Выходя из ворот дома Ганьери, Дури не мог избавиться от ощущения, что этот скользкий истриниц провел его, как мальчишку. Однорукий считал себя опытным переговорщиком, в клане Ларсенов все договоры поручали заключать ему, и он ни разу не сплоховал. Дури прокрутил разговор еще раз – зацепиться было не за что. Он все сделал правильно, но шестое чувство подсказывало ему – это не так!

Длинная каменная коса, на которой стоял город Винсби, с трех сторон омывалась морем. Южная сторона сходила в море широким песчаным пляжем, на котором и разворачивались ежегодные ярмарки. Если следовать вдоль городской стены вглубь острова, то в одном месте полоса пляжа сжималась, и городскую стену отделяли от моря не больше сотни шагов. В этом месте горожане настелили катки и случае необходимости затаскивали корабли в защищенный стеной городской док. В стене были сделаны специальные ворота, достаточно широкие для прохода корабля. Именно эти ворота и открылись ранним утром, для того чтобы спустить на воду галеру Парастидиса. Первыми вышли венды в полном боевом облачении. Дружина работала на купцов не один год, и это было видно сразу , на снаряжение не скупилась. Три десятка бойцов, почти все в кольчугах, у половины хорошие кованые шлемы. Рабочие дока выходить следом не торопились: катки, канаты, масло для катков – все пришлось отложить в сторону, сначала надо было решить проблему поважнее. Эта проблема стояла в лице полусотни бойцов Дури Однорукого. Руголандцы с утра заняли позицию у самой кромки воды и, увидев выходящих вендов, тут же выстроились в две шеренги и закрылись щитами. Опытные воины с той и с другой стороны сразу оценили друг друга. Железной брони у руголандцев поменьше, доспехи, в основном, из вареной в уксусе кожи, но зато численный перевес на их стороне.

Фарлан и Ольгерд встали с правой стороны шеренги вендов, рядом со Щукой. Эти двое были экипированы на зависть всем: длинные кольчужные хауберки и такие же чулки-шоссы. Кованые шлемы с личиной, отличные стальные мечи и круглые кавалерийские щиты с шипом посередине – лучшее, что собрал клан Хендриксов за нескольких поколений. Самые умелые бойцы Ларсенов тут же перебрались на левый фланг, ведь всем известно: доспехи и оружие не идут в общую добычу, а достаются тому, кто убил их бывшего владельца. Неожиданно шеренга вендов всколыхнулась, и в середину строя, растолкав ближайших, влезли сам Парастидис и его секретарь.

Поправив шлем, Дагон безнадежно вздохнул:

– Идея дурацкая!

– Я тебя не звал, а мне все равно не жить, если корабль отсюда не выйдет. – Нуклеос вытащил длинный сверкающий клинок халидадской стали, и кое-кто из бойцов Дури, злобно выругавшись, перешел в центр.

За перипетиями разворачивающегося спектакля следили тысячи горожан. Все стены были усеяны любопытными головами, и лучшие места занимались еще с ночи. К тому моменту, как открылись ворота, весь город был уже на южной стене, а в трактире на площади принимались ставки. За вендов, несмотря на симпатии, давали один к десяти. Торговая братия смотрела на мир реалистично и не верила в чудеса – уж слишком велико было численное преимущество руголандцев.

На восточной воротной башне собралась вся городская знать. Разряженные дамы сверкали крупными бриллиантами, а их кавалеры красовались бархатом и перьями плюмажа. Прибывший позже всех Ганьери прошел к своему месту, на ходу раскланиваясь с почтенной публикой. Едва взглянув на арену будущего сражения, он тут же бросил злой взгляд на своего мажордома Паломо.