Сказки из шерсти

«Что я сделал за свою жизнь хорошего? Что я творю со своей жизнью?».

Улыбка не коснулась губ Ил, а ворон не моргая смотрел на мужчину. И так неловко тому было, даже стыдно почему-то.

– Хорошо, – задумчиво проговорила девушка, и слова её сломали тишину, – Погоди!

Она шикнула на птицу, вскинув палец хрупкой руки, хотя ворон, как казалось на первый взгляд, не сделал ни малейшего движения и не издал ни звука. На движение Ил ворон недовольно вздрогнул и раскрыл крылья, но вновь сложил, когда девушка опустила руку.

– Я возьму у тебя то, что ты принёс. Первое время тебе будет и вправду тяжело, ведь всё, чем ты живёшь, не будет ни чёрным, ни белым, ни цветным. Краски поблекнут, но, может, именно это и поможет тебе в поисках. Ты знаешь, я всегда возвращаю то, что беру. Меня легко найти человеку, который хочет мне что-то отдать. Меня трудно найти человеку, который хочет у меня что-то забрать. Но возможно. Я не скажу тебе большего. Я вижу, что сейчас ты напуган, а напуганный человек, как зверь, ничего не слышит и не видит, только защищается. Я знаю, что однажды у тебя получится найти меня. Или даже я сама найду тебя…

Ворон громко гаркнул, агрессивно растопырив крылья, и с вызовом посмотрел на гостя. Ил как будто удержала его, сделав лёгкое движение в сторону птицы. Мужчина продолжал смотреть в пол и слушать девушку, каждая мышца в теле была напряжена, он чувствовал, что ворон может напасть, только было непонятно по какой причине.

– Я всё обдумал и готов. Я нуждаюсь в этом. Иначе бы не пришёл, – он оторвал взгляд от пола и протянул руку вперёд, ладонью к полу.

Ил подошла к мужчине и приложила руку к его ладонью вверх. Их ладони соприкоснулись всего на пару секунд, и Ил, одёрнув руку, сразу согнула её в локте.

Ворон деловито вспорхнул и уселся на предплечье девушки, некрепко сжимая его когтями.

– Уходи, – она увидела, что мужчина собирается что-то сказать ей, но оборвала его.

В глазах гостя читалась растерянность. Он испытывал лёгкость. Лёгкость потери. Он искал в себе эмоции и находил их. Эмоции были. Все целы, на месте, но они больше не будоражили так сильно, не выбивали из колеи обыденности. Мужчина почувствовал себя таким гибким и свободным, что чуть не подкосились ноги.

Понимая, что их встреча с Ил окончена, мужчина поклонился до земли, прижимая правую руку к сердцу, и на ватных ногах вышел из дома.

Сосновая свежесть воздуха сменилась уличной вонью, сумеречный свет помещения ярким солнцем, стоящим в зените, звенящая тишина гвалтом обезумевших от жары людей.

Мужчина спрятался от света под капюшоном. Обувшись, он вновь оказался в грязи, среди людей. Услышав знакомый звук, он поднял глаза к небу. Ворон летел прямо на него. Испугавшись, мужчина поспешил защитить рукой глаза и вжал голову в плечи.

Птица вцепилась острыми когтями в капюшон, сорвала с головы мужчины и рванула, стремясь вверх. Ткань со скрипом разошлась, заставив мужчину пошатнуться от неожиданно сильного напора. Ворон пролетел несколько кругов над его головой и бросил оторванный капюшон страннику под ноги.

Мужчина смотрел, как скрывавшая столько времени лицо ткань моментально намокла и запачкалась в склизкой грязи, превратившись в тряпку. Потом он, вытянув шею из плеч и выпрямив спину, поднял голову. И увидел свет.

Монах и язычник

Жил-был монах. И были у него грустные глаза от терзаний внутренних, спина сгорбленная от грехов надуманных, тянущих сердце его к земле. И искал он себе больших страданий, надеясь и упиваясь мыслями о том, что, чем тяжелее крест его будет, тем вероятнее всего попадёт он в Царствие небесное, с Господом своим встретится и склонится перед ним в молитве искренней.

Идущий путём своим тернистым он нередко встречал попутчиков и мимо проходил, никого не замечая. На промежутке колючем, труднопроходимом, встретил он, утомлённый путём своим, язычника.

Детский ясный взор язычника открыто устремлён был на монаха, оберег резной шею его охватывал, и путь свой шёл он нескладно, вертясь и оборачиваясь, интересуясь всем, что на пути его встречается, и Богов своих из вида в терниях не теряя.

Смело подошёл язычник к монаху, в лицо его заглянуть пытаясь и под шаги уверенные подстраиваясь.

– Куда идёшь, монах, и что с собой несёшь?

– Я иду через тернии к Господу своему, смирение своё несу ему. А ты, язычник? Не стыдно тебе веру истинную предавать? Пути верному не следовать? Отойди же от меня, язычник.

– О, светлый монах, может и прав ты, но погляди, мы идём с тобой рядом, нога в ногу, и головы наши устремлены в одну сторону. Ты горбишься перед Богом своим и глаза прячешь, устремляя их в землю, я же по сторонам смотрю, небо вижу, перемены на нём и готовлюсь к этим переменам. Я не прошу прощения у своих Богов, а слушаю, что говорят они мне. Ты не желаешь идти со мной рядом, монах? Ты презираешь и брезгаешь мной? Разве Господь твой учит тебя нести своё смирение только Ему? А как же те, кто окружает тебя? Разум ослеп твой, если взгляд твой бродит только под ногами твоими. Ты прячешь его от жизни настоящей, а то, что смирением зовёшь, не что иное, как гордыня за веру свою.

Призадумался монах, речь язычника внимательно слушая. Возразить хотел, но не посмел, и лишь голову свою всё выше поднимал, спину выпрямляя, чтобы собеседника глаза увидеть.

– Прости меня, язычник. В молитвах взгляд мой затуманился, в страдании своём и стремлении к Господу забыл я, что среди людей хожу, и вправду разум мой ослеп, и возгордился я. Вера моя крепка, но забыл я об уважении к инакомыслию, ты уж прости меня, язычник. Я вижу, ты идёшь рядом со мной, и путь наш схож, глаза наши устремлены в одну сторону, а смотрят по-разному. Спасибо тебе за то, что разделил со мной эту дорогу, что вернул своими словами истину в моё сердце.

– Я рад, что смог помочь тебе, монах. Посмотри же, как славно мы прошли эту дорогу вместе. Спасибо и тебе за то, что открытостью речи моей ты напомнил сердцу моему о том, как важно признавать ошибки свои и исправлять их, оставаясь верным пути своему.

Хорошо стало идти монаху рядом с язычником. Глаза монаха наполнились радостью, а спина сгорбленная расправилась.

Хорошо стало идти язычнику рядом с монахом. Умолк язычник, перестал вертеться и крепко сжал свой оберег.

Бегство

Взъерошенные ели наблюдали, как сбрасывают цветастые наряды лиственные деревья, как наряды эти покрывают землю. Галдели птицы, суетливо гонял пыль восточный ветер. Олень мелко перебирал ногами, ломая ветки, сминая стелющуюся по земле траву. Уши были мирно прижаты к голове, животное водило носом, касаясь пожелтевших листьев в поисках съестного.

– Мама, мне больно, – девочка дала укрыть себя матери шерстяным одеялом и, жалобно скуля, забралась под него с головой. По крохотному телу точками пробежал болезненный озноб, глаза ребёнка застелил туман страха. Больше не было сил находиться в сознании, мысли мутнели и путались, но руки с силой сжимали не дающее отчего-то тепло одеяло, искали покоя поверх него, – Мама, пожалуйста, подойди.

В чаще леса брёл через болотную топь, обходя вязкую трясину, бурый медведь. Влажная земля опускалась под тяжёлыми лапами, следы моментально заполнялись водой. Фыркая, зверь попятился назад, надеясь вернуться к твёрдой почве, но оказался в ловушке. Шерсть его вздыбилась, острый взор застелил идущий с болот туман.

– Сейчас. Я здесь, – обеспокоенная мать села на край кровати. Её ладонь нежно скользнула по покрывшемуся потом лбу дочери. Девочка сжалась в очередной судороге, стискивая челюсть до скрежета зубов. Она схватилась за руку матери, беспокойно прижимая к себе, успокаиваясь живым теплом и присутствием родного человека.

Ухо оленя невольно вздрогнуло и поднялось, уловив посторонний звук в гармонии осеннего леса. Секунда, и расслабленное тело животного собралось в напряжённую пружину, готовую разжаться в любой момент. Интенсивно водя носом по воздуху, олень замер. Острый слух потревожило вторжение чего-то смертельно опасного. Животное нерешительно перетаптывалось с места на место, не уверенное в том, куда бежать, чтобы спастись.