Тайна одного портрета

Эдди подтолкнул Гэбриэл в бок, когда по залу пронесся возбужденный шумок.

– Все ищут по каталогу нашу картину.

– Наверное, Адам даст словесное описание, – шепотом сказал Уэйн.

Гэбриэл почувствовала, как у нее в голове снова начинает пульсировать боль, когда она вся напряглась, ожидая появления Адама. Но вышел не он, а Том Дайзарт – высокий, приветливый, одетый в темный официальный костюм – и поднялся на трибуну аукциониста, чтобы открыть аукцион продажей коллекции английской мебели.

Торги пошли живо с самого начала – публика проявила острый интерес ко всему, начиная с орехового комодика эпохи Георга I, о котором говорил Адам, и кончая столами и столиками самого разного назначения, какое только можно было вообразить: для игры в карты, для хранения рукоделия, а также большое количество маленьких столиков типа треноги, один из которых понравился Гэбриэл во время первого визита. Потом подошла очередь серебряных чайников, кофейников и подсвечников.

– С тобой все в порядке? – спросил шепотом Уэйн, и Гэбриэл выдавила из себя улыбку.

– Все отлично.

Наконец продажа мебели и серебра закончилась. Том Дайзарт поблагодарил публику и уступил место сыну. Как и отец, Адам выглядел официально в темном костюме безупречного покроя, ослепительно белой рубашке и строгом галстуке, но, несмотря на то что он с улыбкой оглядел зал, вид у него был изможденный, загар не скрывал его бледности, а круги под глазами были не меньше, чем у Гэбриэл.

– Неужели головной болью можно заразиться? – пробормотал Уэйн. – Адам выглядит похуже, чем ты, Гэбриэл.

Бросив на него сердитый взгляд, она стала с напряженным вниманием смотреть на Адама, как только тот начал работать. Адам Дайзарт бьш неподражаем и неповторим. Поднявшись на место аукциониста, он с первого же момента полностью завладел вниманием публики и повел торги со всем искусством и элегантностью управляющего оркестром дирижера. Он начал с того, что продал пару французских картин в стиле «наив», за которые получил в полтора раза большую цену, чем предполагал первоначально. Затем выторговал впечатляющие суммы за викторианские пейзажи и поднял до головокружительной отметки цену за подлинную акварель кисти Рассела Флинта.

– Вот наконец и наша очередь, – взволнованно прошептал Эдди, когда двое рабочих сняли портрет с мольберта и подняли его так, чтобы все могли его рассмотреть.

– Лот номер 87 поступил к нам поздно и не был включен в каталог, – объявил Адам и улыбнулся. – Это сестры Генриетта и Летиция Скудамор, из «Пембридж-мэнор» в Херефордшире, где эта картина занесена в амбарную книгу за 1821 год как двойной портрет, написанный Ричардом Тейлором Синглтоном. Раньше он никогда не выставлялся и находился на чердаке до его недавней реставрации. – На мгновение его глаза встретились над головами публики с глазами Гэбриэл, потом вернулись к портрету, оставив ее совершенно раздавленной их ледяным выражением.

– Вы что, поссорились? – нахмурился Уэйн.

Она неопределенно пожала плечами и жестом призвала его к молчанию, потому что Адам начал рассказывать о художнике, который умер очень молодым, не успев достичь славы своего учителя сэра Томаса Лоуренса. Гэбриэл заметила, что несколько людей из публики взволнованно бормочут в мобильные телефоны, и узнала среди них одного из помощников Джереми.

– Синглтон был хорошо известен тем, что любил подстраивать разные фокусы, – продолжал Адам. – В данном случае это отражение человека по имени Бенджамин Уоллис, жениха Генриетты, в стенном зеркале за спинами девушек. Поскольку он сбежал с ее соблазнительной младшей сестрой Летицией, как только портрет был закончен, то картину, возможно, следовало бы назвать «Этюд в тонах неверности». – Адам улыбнулся залу и начал торги с пяти тысяч фунтов, подчеркнув интонацией, что такая низкая стартовая цена всего лишь формальность.

Местные претенденты вскоре вышли из игры. Поле битвы осталось за двумя соперничающими арт-дилерами из Лондона и служащими «Дайзартс», работавшими на телефонах. Цена все росла и вскоре превзошла сумму, вырученную за Рассела Флинта. Финальная сумма, уплаченная инкогнито по телефону, настолько превышала все прогнозы Гэбриэл, что она словно в тумане смотрела, как Адам закрывает торги.

Радостное возбуждение буквально распирало Уэйна и Эдди, а Гэбриэл опять стало худо: вспышки света перед глазами предупреждали ее о том, что мигрень вновь дает о себе знать.

– Вы не могли бы отвезти меня домой прямо сейчас? – спросила она напряженным голосом. – Мне нехорошо. Опять болит голова.

– Оно и заметно: вид у тебя ужасный, – обеспокоенно произнес Эдди.

На обратном пути Уэйн и Эдди без умолку обсуждали успех портрета.

– Адам – гениальный аукционист, – сказал Эдди. – Стоило сегодня поехать просто для того, чтобы увидеть его в действии.

Гэбриэл промолчала. Дикая боль в голове усиливалась с каждой минутой. Как только Уэйн остановил машину, она трясущейся рукой вставила ключ в замок и бросилась в дом. Она едва успела добежать до кухонной раковины, как ее вырвало.

Ребята не растерялись в этой ситуации. Эдди поддержал ей голову, Уэйн смочил полотенце, вытер ей лицо, потом усадил в одно из кресел. Затем кто-то из них поставил чайник, чтобы вскипятить воду и приготовить чай.

Гэбриэл с трудом открыла глаза и попыталась улыбнуться.

– Простите, ребята. В ваши служебные обязанности не входит работа в качестве медбратьев.

– Мы рады помочь, – сказал Эдди и отыскал жестяную коробку с печеньем. – Тебе надо съесть хотя бы одно, чтобы можно было принять обезболивающее.

– Не сейчас, – слабым голосом проговорила она.

– Помочь тебе подняться наверх? – спросил Уэйн. – Тогда ты сможешь лечь, а мы принесем тебе чай.

Гэбриэл с благодарностью согласилась. Когда она уже полулежала, откинувшись на подушки, ее верные оруженосцы вернулись, удостоверились, что анальгетик, сотовый телефон и все другие нужные вещи у нее под рукой, и стали с неохотой собираться домой.

– Ты уверена, что с тобой все будет нормально? – настойчиво спросил Эдди. – А то мы легко можем остаться и дольше.

– Скорее всего, я засну, как только проглочу свои таблетки. Большое спасибо вам обоим. Хочу попросить вас об еще одной услуге. Можете обойти дом и включить везде свет перед уходом?

– Будет сделано. А еще мы запрем дверь и вернем ключ через почтовый ящик, – пообещал Эдди и переглянулся с Уэйном. – Если мы понадобимся, сразу звони, и мы тут же приедем. В любое время.

Глубоко тронутая, Гэбриэл пообещала, что так и сделает. Потом она наконец дала волю слезам, которые грозили прорваться с того момента, как холодное, враждебное выражение на лице Адама ясно показало, что их короткий, бурный роман окончен.

Какое-то время спустя, когда стало совершенно очевидно, что слезы не являются лекарством от мигрени, Гэбриэл просто тихо лежала с сухими глазами. В конце концов она налила себе теплого чая, проглотила две таблетки и попробовала заснуть, но сигнал сотового телефона разбудил ее почти сразу же. Она нащупала его и прохрипела «алло».

– Гэбриэл, что случилось? – спросил Адам. – Уэйн сказал, что тебе очень плохо.

При звуке его голоса ее многострадальный желудок скрутило такой тошнотворной судорогой, что ее собственный голос отказал ей на несколько секунд.

– Мигрень, – наконец смогла произнести она.

– Ты приняла что-нибудь?

– Да.

– Ты одна? – спросил Адам так, словно давился словами.

– Да. Уэйн и Эдди уже час как уехали.

– Я имел в виду Джереми.

– Джереми не смог приехать. Сильно простудился.

– Тогда, черт побери, кто же был тот мужчина, с которым ты занималась любовью? – зло спросил Адам.

Гэбриэл в ужасе ахнула.

– Адам, я не…

– Пожалуйста, не держи меня за идиота, – язвительно перебил ее он. – Я видел своими глазами. Но ты была так поглощена, что не заметила, как я приехал и как уехал.

– Позволь мне объяснить…

– Не трудись. Я не имею обыкновения делиться. – Его голос стал резким. – Только ради всего святого, Гэбриэл, если ты все еще была увлечена этим мужчиной до такой степени, то какого черта занималась любовью со мной?