Страница 2 из 18
– Светлана, какая же у вас каша в голове! Как вы будете сдавать экзамены, не представляю.
– Может, ещё уляжется?
– Дай-то Бог!
Лекции мы слушали все вместе, но раз в неделю разделялись на два семинара – поэзии и прозы.
Я могла выбирать с самого начала. В союз меня приняли и как поэта, и как прозаика. В документах были и стихи, и проза. Решила, что стихи писать умею, а с прозой – пусть меня научат!
Мне казалось, я пишу не настоящую прозу, у меня часто спрашивали – какой это жанр?
Семинаром прозы руководил Сергей Петрович Антонов. Через пятнадцать лет, если не больше, мы встретились в Переделкино, и он подарил мне свою книгу с надписью – «Прекрасной поэтессе». Очевидно, к прозе моей он относился не так безоговорочно.
Не думаю, что он сам подбирал семинар, кого присылали из областей и республик, те и приехали.
Было ещё почему-то два монгола. Один – нищий, добрый пьяница, несколько разных курсов кончил в Москве. Но когда кто-то сказал, между прочим:
– Монголия – маленькая страна, меньше Украины! – он парировал:
– А что, Украина в тринадцатом веке завоёвывала Россию?
Про второго говорил:
– О! Он бай, богатый человек, у него шесть верблюдов! Выучится – будет министром культуры. На всех экзаменах они отвечали дружно одно и то же – очень плохо говорят по-русски.
На семинаре прозы собрались, в основном, «деревенщики», нормальная советская проза.
Мне через много лет после курсов попалась книга Джеймса Миченера «Роман». Я прочла её от начала до конца, и, едва закончив, начала сначала. Потом, прижав к груди, пошла к её хозяйке:
– Нинуль, у меня послезавтра день рождения, подари мне, пожалуйста, эту книгу!
Сейчас я сняла её с полки и поняла, что брошу «Игру в классики» Кортасара, и перечитаю её ещё раз.
Мне кажется, эту книгу надо изучать в Литинституте, особенно прозаикам.
В колледже, где готовят писателей, преподаватель задаёт вопрос:
«– Мисс, вы – Эгисф и приглашены на обед к своей сестре, которая, как вы только что узнали, приходится вам ещё и матерью. Я хочу услышать два разных голоса – один, которым вы говорите со своей сестрой – матерью, другой – с самим собой…»
Нам и не снилось! У нас семинары были простыми обсуждениями наших же работ. Материал явно не давал простора для учёбы. Свою прозу я не спешила давать на обсуждение.
3. Начало вольных хлебов
Жизнь приобретала какой-то ритм. Я выходила из гостиницы, до института было совсем близко. Покупала в молочном магазине маленький пакетик сливок, в булочной – свердловскую слойку, и завтракала тут же, в магазине.
После занятий заходила в шашлычную на углу дома, который сейчас уже снесли. Брала самое дешёвое блюдо – харчо, острое, обжигающее перцем, запивала газированной водой.
Иногда не удерживалась и покупала на ужин к чаю в Елисеевском ломтик вкуснющей любительской колбасы с городской булкой. Это было верхом сытой жизни!
Всё стоило недорого, а деньги таяли стремительно. Собственно, вольные хлеба, которых я так боялась и о которых мечтала по ночам у лампы с абажуром из ватмана, начались. Сколько они продлятся?
Они представлялись мне в те дни бескрайней пустыней терракотового цвета до самого горизонта, которую я должна пройти.
Однажды, ещё в Ростове, мы шли с выступления с литератором, Рудольфом Харченко. Я тогда только пробовала на вкус эти самые вольные хлеба.
– Ты, говорят, бросила работу?
– Пока только отпуск взяла.
– Сможешь – без зарплаты? Литература и прозаиков кормит редко.
– Я думаю, года через два стану на ноги. Бюро пропаганды, журналистика…
– Что, по-твоему, значит – стать на ноги?
– Ну как на фирме, зарабатывать рублей сто шестьдесят в месяц.
Представляю, как он смеялся в душе над моими скромными притязаниями! Но в эти первые месяцы в Москве я уже не верила, что смогу зарабатывать на самую скромную жизнь через два года. Может, эту мою «подушку безопасности» в сберкассе, которую я набивала добрый десяток лет, и растягивать придётся – на десяток!
Москва раскрывала передо мной двери Ленинки, Исторической библиотеки, театров, концертных залов. В «Лавке писателей» разбегались глаза, хотелось купить каждую книжку. И в ЦДЛ каждую неделю продавались театральные билеты!
По воскресным дням Сашин оркестр давал бесплатные дневные концерты в Зале им. Чайковского, и я не пропускала ни одного.
Как-то спускалась в антракте по ковровой дорожке к сцене, Саша пошёл мне навстречу:
– Светлана, я никогда тебя такой не видел!
А это музыка переполняла мою душу и выплёскивалась наружу огромным облаком счастья.
Мы виделись часто, как только совпадало несколько свободных часов после моих занятий. Он играл мелодию к моему очередному стихотворению проникновенно, прикрыв глаза. Иногда ему надо было что-то поменять в строчке, чтобы она попадала в его ритм. Я это делала на ходу, я уже умела.
Его мама, Тема Исааковна, – пусть ей земля будет пухом! – всегда старалась подкормить меня чем-то домашним, и я не отказывалась.
Потом Саша провожал меня до метро, до самого турникета, бросал в щель пятачок, и говорил неизменно:
– Так ухаживают в Москве! – И я улыбалась ему.
Я не заметила, как пролетел месяц, и надо было освобождать гостиничный номер. А я его обжила, привыкла к нему, надышала! Сколько ещё будет комнат, квартир, которые я буду покидать, только-только почувствовав себя дома…
Квартиру мне нашла та же Тема Исааковна. Я и не смотрела её, согласилась сразу, услышав слова – «отдельная» и «телефон». Первая в жизни квартира и первый в ней мой собственный телефон!
С хозяйкой встретились в метро – я ей деньги, она мне ключи и номер своего телефона для связи.
4. «Я тебя не люблю»
Пану директору я позвонила, как только приехала. Мы сидели в его машине, и будто не было ни ссор, ни расставаний.
Теперь он перевозил меня на первую мою квартиру в Москве. Внёс вещи в комнату, я вошла следом, и огляделась вокруг. Что делать в первые минуты в квартире, которая ещё не стала твоей? Ставить чай? Разбирать вещи?
– Сядь. Что ты смотришь по сторонам, когда я тебя так давно не видел?
Он усаживает меня на стул, опускается рядом на пол и прячет лицо в подол моего платья.
– Что мне делать с тобой, ума не приложу. Понимаешь, я тебя не л юблю, я люблю свою жену! У нас с тобой просто разрез глаз одинаковый, поэтому я не могу от тебя избавиться. Разве ты не знаешь, когда у людей одинаковый разрез глаз, они не могут жить друг без друга?
Я услышала только, что он меня не любит, больше я ничего не слышала.
– Иди домой, пожалуйста. Очень тебя прошу, поторопись. И никогда больше не переступай моего порога. Эта история кончилась для меня. Я не хочу… я не собираюсь… я не желаю!
Он хлопнул дверью. Я распахнула окно – зачем? Остановить, вернуть? Лязгнула дверца машины. Я села на тот же стул и сложила руки на коленях.
Всё. Сколько раз в жизни я решала, что это конец, я совершенно искренне верила в это!
Как женщина обживает дом? Лично я начинаю с уборки. Вымываю окна, независимо от времени года, всё чищу и перемываю, и дом становится моим.
У этого первого в моей жизни своего дома был один недостаток – я долго добиралась в институт. Автобус ходил редко, я очень боялась опоздать на первую лекцию. Выходила заранее, первая входила в аудиторию, и улыбалась всем, кто заходил потом.
Как всегда, я была занята по макушку. С давних пор, когда у советских людей был один-единственный выходной в неделю, я составляла на него огромный список дел. Мама говорила:
– Тебе же и половины не переделать!
– Ну и что! А вдруг они все кончатся, и я не буду знать, что делать дальше!