Борьба за Рейн

Но только когда Горластый появляется из ниоткуда и начинает играть на своем аккордеоне так, будто это электрогитара вишневого цвета с изображенным на ней пламенем, я наконец чувствую себя достаточно уверенно, чтобы петь в полный голос. Это не красиво. Это не идеально. Это, уж точно, не достаточно хорошо для хора Первой баптистской церкви Франклин-Спрингс. Но когда я смотрю Кью в глаза и говорю ей, что она жалкая лгунья, которая умрет в одиночестве, для меня это звучит чертовски хорошо.

Софи подбегает ко мне и начинает танцевать и петь во весь голос, и к последнему припеву даже Уэс и Ламар, который считает себя очень крутым, подпевают.

Когда песня заканчивается, Крошка Тим затягивает концовку еще на две минуты, исполняя худшее, но самое страстное соло на банджо в мире. Мы все хохочем, когда он поднимает инструмент над головой, как будто только что сыграл нечто невероятное.

Но звук выстрелов очень быстро заставляет нас замолчать.

Когда эхо разносится по торговому центру, мое сердце останавливается, а руки тянутся к Уэсу; корпус банджо взрывается, осыпая Крошку осколками дерева.

Кью поднимается и стоит пошатываясь. Теперь в тишине атриума слышен лишь один голос – хихиканье укуренной сучки.

– Вы, ублюдки, кучка... комиков, да? – Она размахивает маленьким черным пистолетом, крутя расслабленным запястьем и указывая на всех нас стволом. – Вы теперь кучка рок-звезд?

Она спотыкается, делая несколько шагов вперед, с самодовольной ухмылкой на сонном лице.

– Ну хорошо. Вы знаете, что едят рок-звезды? – слышим ее медленный злой смех. Она улыбается. – Они не едят дерьмовую еду.

Ее глаза с отяжелевшими веками останавливаются на Крошке, который держит в руках то, что осталось от его уничтоженного банджо, и выглядит так, словно собирается заплакать. Подойдя к нему, она тычет в его толстый живот стволом пистолета и усмехается:

– Так что завтра вы все не будете есть дерьмовую еду.

Никто не двигается, пока Кью возвращается туда, откуда пришла. После этого жуткого смеха тишина производит особенно гнетущее впечатление.

И наша радость находит вечное упокоение в этой мертвой тишине.

***

«Мне нужен был только перепихон»* – «I did it all for the nookie» из песни «Nookie» рок-группы Limp Bizkit.

свифти* – фанат Тейлор Свифт.

«Mean»* – музыкальная композиция Тейлор Свифт (mean – жалкий, посредственный, злобный).

ГЛАВА

XXI

Уэс

Едва только Кью уходит, я понимаю, как сильно мы только что сглупили.

Мало того, что мы теперь в черном списке этой пизды, так еще и у беглецов из-за нас неприятности.

Один телефонный звонок. Это все что нужно для того, чтобы Рейн получила пулю между глаз в прямом эфире, а мы только что обзавелись новыми врагами.

Все разбегаются по торговому центру, направляясь каждый в свой угол, ворча и бросая на нас обвиняющие взгляды, в то время как Рейн сидит, прикрыв рот рукавами толстовки и уставившись на темный коридор, в котором только что скрылась Кью.

– Соф! Что, черт возьми, это было? Вернись сюда! – низкий голос эхом доносится из коридора позади нас. Мне не нужно оборачиваться. Я и так знаю, что голос принадлежит этому самодовольному маленькому засранцу Картеру.

– Иду, – кричит Софи. Затем она поворачивается и смотрит на Рейн большими печальными глазами. – Мне нужно идти. Картер не хотел, чтобы я приходила сюда. Но все равно, с днем рождения!

– Спасибо, взрослая девочка, – Рейн натянуто улыбается и раскрывает руки для объятий. – Иди и скажи своему брату, что он тебе не начальник, – ее голос звучит совсем по-другому, когда она разговаривает с детьми. Он сильнее. В нем больше уверенности. Она разговаривает, как мама.

Хорошая мама, а не та, которая, по несчастью, досталась мне.

Как только девочка уходит, Рейн никнет, как ромашка, украшающая ее волосы.

– Кью только что выстрелила из пистолета примерно в двадцати футах (6м.) от нее, – она качает головой.

– С ней всё в порядке.

– Она останется завтра голодной. Из-за меня.

– Нет, не останется. – Я обхватываю подбородок Рейн и поворачиваю ее несчастное, но прекрасное лицо к себе. – У всех здесь есть припрятанная еда. Никто не будет голодать, ясно?

Глаза Рейн опускаются к полу.

– Это не конец, Уэс. Кью сделает что-нибудь еще. Она попытается мне отомстить за это.

– Нет, если ты уйдешь.

Дерьмо.

Рейн начинает дышать чаще. Ее грудь поднимается и опускается, и я понимаю, что заговорил об этом слишком рано.

– Я… – Она смотрит вокруг: на одеяло, свечи, гитару в моих руках, и я готовлюсь услышать очередное «не могу».

Но вместо этого Рейн говорит:

– Я не готова.

«Я не готова».

А все не так уж плохо.

Улыбаюсь и, ткнув костяшками пальцев под подбородком, пытаюсь подбодрить. Я ощущаю такую связь через это полудюймовое прикосновение, какой никогда не испытывал с другим человеком за всё время своей бессмысленной жизни. Я чувствую ее внутреннюю борьбу, как если бы она была моей собственной. И, думаю, в каком-то смысле так и есть. Единственная разница между нами в том, что она прячется от своей боли.

А я спасаюсь бегством.

Рейн поднимает веки, опушенные густыми черными ресницами, и смотрит на меня с безмолвной мольбой.

– Но будешь готова, – отвечаю я с большей убежденностью в голосе, чем на самом деле чувствую.

Это приносит мне слабую улыбку.

– К тому же, мы не можем уехать прямо сейчас. Я еще не узнал, какая у тебя любимая песня.

Этим зарабатываю улыбку чуть больше.

– У тебя это действительно хреново получается, – улыбается она.

– Черт возьми, женщина. Дай мне шанс.

Рейн хихикает, когда я встаю и поднимаю ее на ноги. Хватаю спортивную сумку и гитару, но оставляю свечи.

Может быть, мне повезет, и мы сожжем это место дотла.

Я уже хочу идти, но Рейн не двигается. Ее глаза приклеены к этому чертовому одеялу, и прежде чем я успеваю остановить ее, она направляется к нему.

Ёпт. Опять двадцать пять.

Я жду, пока она поднимает плед с пола. Обхватив одеяло, Рейн прижимает ткань из толстой пряжи к груди, как плюшевого мишку, и я готовлюсь к прорыву гидранта. Закинув гитару на спину, собираюсь бросить сумку на пол, чтобы не дать упасть Рейн, когда у нее подогнутся колени, и она снова начнет драть на себе волосы. Она морщит лицо и зарывается носом в этого ворсистого зверя. Слеза скатывается по ее раненой щеке.

Но моя девочка справляется.

Делая глубокие, равномерные вдохи, Рейн поднимает голову, смотрит на меня глазами, полными печали и говорит:

– Нам нужно что-то, на чем можно спать.

Мой маленький борец.

Делаем выбор в пользу нужной вещи.

Не показываю вида, но внутри сжимаю кулак с чувством удовлетворения, как один из тех придурков из реалити-сериала «Побережье Джерси». Я увезу эту девочку отсюда к концу недели. Я знаю это.

Мы направляемся к книжному магазину – нашему книжному магазину. Чтобы нарушить тишину, возвращаю гитару в нормальное положение и говорю:

– Теперь тест…

Я играю гитарную партию «Hey Ya!» группы OutKast и смеюсь, когда она пихает плед под мышку и исполняет ту часть с хлопками.

– Мило. Не ожидал, что ты фанат хип-хопа.

– Что? – она пожимает плечами. – Все знают OutKast. Они из Джорджии.

– Верно. Как насчет этого?

Я играю вступление к «Call Me Maybe» и счастливо вздыхаю, когда она морщит нос и склоняет голову набок.

– Нет? А как насчет этого?

Я беру первые несколько нот «Sugar, We’re Goin Down», когда мы входим в книжный магазин, где практически полная тьма, и Рейн дает ответ еще до того, как я добираюсь до припева.

– О! Fall Out Boy! Я люблю их.

Я рад, что она сейчас не может видеть моего лица, потому что у меня улыбка как у чеширского кота.