Страница 15 из 17
– А я-то думал, что снова детишки решили в красноглазых поиграть! Уже задолбался их под жопку выпинывать. Но раз вы уже большие – я к вашим услугам. Чего желаете?
У меня сердце чуть в пятки не ушло, а Jerry, не поведя и бровью, с задумчивым видом разбирающегося эстета ответил: – Да всего понемногу, – и почесав свою маковку, добавил: – Еще поесть чего-нибудь, да побольше.
Sooooo… (Итак…)
У нас было три конвертика ирландского четырехлистника, около пяти граммов лаймовой цедры, три трубы и три регулятора для волынки, надутые удачей под завязку, темно-янтарная бутылка настойки на имбире, четыре альбома и один сингл отборной ямайской классики. Пятнадцать шоколадных кексов с зеленой крошкой, две тарелки блинчиков с клеверным сиропом, молочные коктейли с клубникой и ванилью, графин апельсинового сока и целое море различных конфет всех цветов и раскрасок, в центре которых застыли крошечные животные.
– А не перебор? – спросила я Jerry.
Тот, в свою очередь, разглядывая все это великолепие, не мог произнести ни слова. Его глаза сверкали под желтой лампой, подбородок невольно дрожал, и он, медленно подняв голову, сказал:
– Ты представляешь, что с нами будет даже после одной трети? А какие будут последствия? – Он облизнул губы. – Твою ж мать! Да похуй на последствия! Похуй на предрассудки! Похуй на мнения! Похуй на все! – отчеканил он, стуча себе по груди в унисон со словами и, порывшись в моей сумочке, (отчего я немного удивилась), ловким движением вытащил из нее ту самую волынку фирмы Stepforward.
– Как ты ее через таможню протащил?
– Сказал, что это любимая игрушка моей девушки. Спать без нее не может – страшно. А главное, ей не нужны батарейки в отличие от другой «игрушки».
– Чего?
– Я о твоем вакуумном пингвинчике с красным галстуком-бабочкой.
– Но… – Я, наверное, в тот момент превратилась в томат, – Мне было скучно… – наконец буркнула я.
– Ничего страшного. Очень удобная и интересная штука, но все равно я предпочитаю человеческое тело, – уже вовсю занявшись раздуванием клетчатого мешка, ответил Jerry.
Я на него немного подулась – аж целую секунду продержалась, а потом махнула на этого придурка рукой, вырвав у него музыкальный инструмент, и принялась самолично нагнетать воздух при помощи мехов. (Этому быстро учишься. Уже на третьем представлении можно на глаз сказать, сколько еще клевера осталось в нашем распоряжении.) И вдохнула густой, едкий смог.
На глазах выкатились слезы. – «Sheeeeeat», – подумала я про себя и закашлялась. Весь мрак неумолимо вырвался, растворяясь в густом смоге бара.
– Да уж. Ты зря с фолк-рока начала, – с видом квалифицированного профессора заключил Jerry.
– Да пошел ты, – со злобой ответила я, еще раз затянув с ноты, на которой остановилась. Вновь втянула в себя мрак, заполнявший мешок на несколько кратких мгновений, и с самодовольной миной развалилась на софе.
Музыка, которая все это время играла где-то на заднем плане, внезапно подкралась к моему внутреннему уху и басом дала понять, что начало положено. В тщетных попытках вальсировать ее такту я начала потихоньку погружаться в себя. Удача постучала уже от второго клевера, что не могло не радовать. Прислушиваясь к мелодии, я различала все переходы, каждый гитарный аккорд расползался по телу и проникал все глубже в подсознание. Я представила себе ударную установку и могла с точностью воспроизвести ритм. Я была самой музыкой – дерзкой и убаюкивающей, ровной и точной. Мое сердце ускорялось на припеве и замирало в перерывах. Закрыв глаза, сквозь которые проникал рябящий фотонами желтоватый свет, я провалилась. Сквозь диванчик. Сквозь пол. Перекувыркнувшись назад через голову, открыв глаза от приятного ощущения бабочек в животе и вспышкой вновь оказалась на своем месте.
– Тебя уже оглушило? – голос Jerry казался таким медовым.
– Меня? – спросила я скорее не из-за непонимания, а потому, что совершенно не хотелось двигать любой частью тела. – Меня – да, – с глупой ухмылкой, ответила я. Затем взяла всю оставшуюся энергию, которой категорически не хватало ни на что, и протянула ему волынку.
– Не умирай раньше времени. Все только начинается, – сказал он в пустоту моего разума. Затем булькающие звуки, переплетающиеся с музыкой, и все…
Я взяла кекс не потому, что хотела есть, а скорее потому, что волынка еще была у Jerry, а руки стоило занять хоть чем-то. Откусила немного, и во рту раздался взрыв блаженства. Такие вкусные, слегка тянущиеся, мягкие, пропитанные каким-то ароматным алкоголем кексы я никогда не пробовала. А в сочетании с пряным вкусом четырехлистника и шоколадной глазурью… Это было нечто.
Jerry в свою очередь налил в стакан немного настойки и разбавил ее апельсиновым соком. Залпом выпил, вытер рот шарфом и уставился на меня с широченной улыбкой.
– Я, – сказал он внезапно, – счастлив, что когда-то мои родители всунули то проклятое желе и наказали познакомиться с новыми соседями. Счастлив, что в семье Young росла девчушка моего возраста. Счастлив, что она стала моей подругой. Счастлив, что мои импульсивные идеи помогли ей. И я безумно счастлив, что она сейчас сидит возле меня! СИДИТ И ЧИЛИТ! Черт подери, Alis, что может быть лучше? – смешав и запрокинув еще один стакан апельсинового сока, заключил мой придурок.
Оставшееся время, что мы провели в этом прекрасном (на второй взгляд) заведении, показалось мне целой жизнью. Довольно приятной и красочной жизнью. Мягкое, словно превратившееся в облако, кресло позволяло расслабиться так, словно я не сидела, а левитировала между полом и потолком, все больше и больше пропитываясь густым мраком непроглядного тумана. Мозг переполнялся кровью. Я слышала пульсацию в висках, размышляла на тысячу тем одновременно, не заостряя при этом внимания ни на одной из них. Как стая пернатых слов, они вторгались в мои грезы, хлопали и кружили вокруг, создавали вихрь историй и воспоминаний, а затем так же внезапно, как и возникли, улетали вон, словно их никогда не было.
Напротив сидел Jerry и уплетал один за другим кексы, помогая мне в этом нелегком деле – есть. Хотя уже тогда я могла обойтись без допинга, чтобы спокойно переварить ланч, бранч и так далее. Просто признаваться самой себе, что зависишь от чего-то, – весьма трудно. Особенно если это что-то – очень вредная привычка.
Его вспотевшее лицо, сливалось с ламповым светом, и этот мягкий искрящийся образ, попадая на меня, вызывал такую теплоту и нежность по всему телу, что я непроизвольно поглаживала себя по шее и с закрытыми глазами ластилась к дивану.
– Смотри-ка! Это дельфинчик? – протянув мне руку с конфетой, спросил он.
Я с неохотой открыла один глаз – мне все так же не хватало энергии, чтобы просто сесть прямо и подтвердить его догадку.
C ладони Jerry на меня смотрел маленький мультяшный Flippy, утонувший в неподвижном дружелюбии, – серо-голубой дельфин в прозрачной медовой карамели. Затем он подпрыгнул, по инерции, посланной рывком руки Jerry, сделал сальто раза два-три и с точностью до сотых дюйма залетел прямо в рот. Это было так круто, что я захлопала в ладоши и слегка присвистнула. Но сама повторить такой трюк не смогла – вначале карамелька с голубкой попала мне в глаз (хорошо, что я его успела зажмурить, а то ходила бы потом зелено-голубкоглазая), а вторая и вовсе укатилась куда-то в конец зала. Я лишь пожала плечами, отпила с помощью трубочки немного молочного коктейля, восхитилась его насыщенной и яркой глубиной клубничного вкуса и вновь закрыла глаза. От меня лишь изредка доносились неконтролируемые смешки, в тот момент, как у Jerry явно засверлило в заднице.
– Я, пожалуй, закину в себя последний лист клевера и пойду просить у бармена еще сока. Во рту уже трещины появляются от засухи. А ты расслабляйся, ешь, пей, смотри чудесные сновидения и все такое. И не вздумай захлебнуться собственной слюной от удовольствия.
«Захлебнуться собственной слюной. Хм. Какая глупая смерть. Кто бы стал захлебываться собственной слюной? Только идиоты, – раздумывала я над его опасением. – Хотя, наверное, так легко – взять и захлебнуться. Ни тебе крови из рук и последующие этому генеральные уборки пола, стен и потолка; ни тебе химического отравления от таблеток с диареей и рвотой. Просто пустить выделяемую слюнными железами жидкость в дыхательное горло. Это даже не столь мучительно, как умирать от выхлопных газов, неумолимо вытесняющих собой воздух в закрытом гараже».