Страница 9 из 26
Наши взгляды встретились над закрытым чемоданом.
– Я бы не уехала, если бы не Линда… – начала я, но голос изменил мне.
Я сорвала свой плащ с крючка на двери и надела его поверх рубашки и джинсов.
– На тебе фартук, – сказал отец.
В другое время мы бы от всей души посмеялись над этим. Теперь же в мертвой тишине я протянула руки за спину и развязала ленточки. Сняв с себя фартук, я бросила его на кровать и спросила:
– Если я возьму машину и оставлю ее у мотеля, вы с Линдой сможете ее забрать?
– Конечно, – ответил отец. А потом добавил: – Подожди, – и скрылся в своей комнате, но тут же появился снова с пригоршней денег – измятых и грязных купюр в пять, десять, один доллар. – Вот, возьми, – сказал отец и сунул деньги в карман моего плаща. – Они тебе могут понадобиться.
– Но ты… – начала было я, но именно в этот момент Линда и Митци решили вернуться с пляжа.
Митци испачкала песком весь пол, а Линду, казалось, вдохновило ее непродолжительное приобщение к природе.
– О, эти волны, я никогда не видела ничего подобного! Высотой футов в десять, наверное! – Тут она заметила мой чемодан, плащ и мое, судя по всему, несчастное лицо. – Джейн, что ты делаешь?
– Уезжаю.
– Куда, ради всего святого?
– В Шотландию.
– Только не говори, что из-за меня.
– Отчасти. В том смысле, что об отце теперь есть кому позаботиться.
Линда, казалось, пришла в замешательство, словно заботиться об отце вовсе и не планировала, но она храбро прикрыла это замешательство улыбкой и, собравшись с духом, сказала:
– Ну что ж, рада за тебя. Когда ты едешь?
– Сегодня. Сейчас. Я возьму «додж» и доеду до Ла-Кармеллы… – Я уже начинала пятиться к двери, потому что положение становилось невыносимым. Отец взял мой чемодан и последовал за мной. Я бормотала: – Надеюсь, зима будет мягкой. Без сильных бурь. И в холодильнике есть яйца и рыбные консервы…
Наконец я задом спустилась по ступенькам крыльца, вышла из дома, повернулась и нырнула под развешанным бельем (догадается ли Линда, что его нужно внести в дом?). Я села за руль «доджа», а отец положил чемодан на заднее сиденье.
– Джейн…
Но я была не в состоянии прощаться. Машина тронулась с места и уже набирала ход, когда я вдруг вспомнила о Расти. Но было слишком поздно. Он услышал меня, услышал, как хлопнула дверца автомобиля, как завелся мотор, выскочил из дома и понесся за мной, как ядро, выпущенное из пушки, негодующе лая. Он бежал рядом с машиной, прижав уши к голове, рискуя быть задавленным.
Это было последней каплей. Я остановила машину. Мой отец с громким воплем «Расти!» помчался за собакой. Расти встал на задние лапы и начал царапать когтями дверцу машины. Я наклонилась и попыталась оттолкнуть его.
– О, Расти, не надо. Отойди. Я не могу тебя взять. Я не могу взять тебя с собой.
Отец, который на самом деле бежал что есть сил, наконец догнал нас. Он сгреб Расти в охапку и теперь стоял рядом с машиной, глядя на меня сверху вниз. В глазах у Расти была обида и упрек, а у отца на лице застыло выражение, которого я не видела никогда прежде и не совсем поняла. Но в тот момент я поняла, что не хочу прощаться ни с одним, ни с другим, и горько разрыдалась.
– Ты позаботишься о Расти, правда? – проревела я, захлебываясь слезами. – Запри его, чтобы он не смог побежать за машиной. Иначе он попадет под колеса… И он любит только корм «Красное сердце», и никакой другой… И не оставляй его одного на пляже, кто-нибудь может его украсть…
Я стала ощупью искать носовой платок. Как обычно, у меня его не оказалось, и, как обычно, отец достал из кармана свой платок и молча дал его мне. Я отерла слезы и высморкалась, а потом протянула руки, привлекла отца к себе и поцеловала, а потом чмокнула Расти и сказала: «До свидания», и отец ответил: «До свидания, мой песик» – так он не называл меня с шести лет. И, рыдая пуще прежнего и почти ничего не видя перед собой, я нажала на газ и поехала вперед, не оглядываясь. Но я знала, что они стояли там и провожали меня взглядом, пока я не переехала через гребень холма и не скрылась из виду.
Было без четверти одиннадцать, когда я остановилась у мотеля и подошла к стойке регистрации. Служащий за стойкой посмотрел на мое испачканное и заплаканное лицо без всякого интереса, как будто плачущие женщины были их постоянными клиентами.
– Мистер Дэвид Стюарт уже уехал? – пробормотала я.
– Нет, он еще здесь. Ему нужно расплатиться по телефонному счету.
– В каком он номере?
Клерк взглянул на доску с ключами.
– В тридцать втором. – Затем он обвел взглядом мой плащ, джинсы, запачканные кроссовки и протянул руку к телефону. – Вы хотите его увидеть?
– Да, пожалуйста.
– Я позвоню ему и скажу, что вы сейчас придете. Как вас зовут?
– Джейн Марш.
Он кивнул головой в сторону одной из дверей, таким образом показывая мне, куда идти.
– Номер тридцать второй, – повторил он мне вслед.
Я механически и почти ничего не видя перед собой пошла по застеленному ковром проходу, который вел к большому бассейну с яркой голубой водой. Две женщины лежали в шезлонгах, а их дети плавали и, крича, пытались отнять друг у друга резиновый круг. Не успела я дойти до середины прохода, как увидела Дэвида Стюарта, который спешил мне навстречу. Заметив его, я перешла на бег, чем привлекла внимание двух женщин, и удивила саму себя, бросившись прямо в объятия Дэвида. Он поймал меня и осторожно обнял, а затем отстранил и спросил:
– Что случилось?
– Ничего не случилось, – проговорила я, но, не в силах сдержаться, снова заплакала. – Я еду с вами.
– Почему?
– Я передумала, вот и все.
– Но почему?
Я не собиралась ему рассказывать, но тут меня словно прорвало – слова хлынули неудержимым потоком.
– У папы есть подружка, и она приехала с ним из Лос-Анджелеса… И она… Она сказала…
Дэвид, бросив взгляд на двух хихикающих женщин, произнес:
– Пойдемте со мной.
Он отвел меня к себе в номер, втолкнул внутрь и захлопнул за нами дверь.
– Теперь рассказывайте.
Я вытерла слезы и, сделав над собой невероятное усилие, заставила себя говорить внятно.
– Просто теперь есть кому о нем позаботиться. Поэтому я могу поехать с вами.
– Вы сказали ему о письмах?
– Да.
– Так он был не против того, чтобы вы поехали?
– Нет. Он сказал: «Хорошо».
Дэвид замолчал. Я взглянула на него и увидела, что он немного повернул голову и теперь задумчиво смотрел на меня искоса, краем глаза. Впоследствии я выяснила, что эта привычка выработалась у него за долгие годы из-за плохого зрения и очков, которые ему приходилось носить, но в тот момент мне стало не по себе – так, словно меня приперли к стенке.
– Вы не хотите, чтобы я ехала с вами? – сконфуженно спросила я.
– Дело не в этом. Просто я еще не настолько хорошо вас знаю и не уверен, что вы говорите правду.
Я была слишком несчастна, чтобы обидеться на это.
– Я никогда не лгу, – возразила я, но тут же поправилась: – А когда делаю это, то у меня глаза начинают бегать и я краснею. Отец правда согласился. – И чтобы доказать свои слова, я запустила руку в карман плаща и вытащила оттуда охапку грязных бумажек. Некоторые купюры упали, как старые листья, на ковер. – Вот, он даже дал мне денег на всякий случай.
Дэвид наклонился, поднял упавшие купюры и протянул их мне.
– Я все же думаю, Джейн, что мне необходимо поговорить с ним, прежде чем мы отправимся в путь. Мы могли бы…
– Я не смогу снова с ним попрощаться.
Лицо Дэвида смягчилось. Он коснулся моей руки и сказал:
– Тогда побудьте здесь. Я вернусь не позже чем через пятнадцать минут.
– Обещаете?
– Обещаю.
Он ушел, а я стала бесцельно бродить по номеру, который он занимал. Просмотрела газету, затем выглянула из открытой двери, потом направилась в ванную. Там вымыла лицо и руки, причесала волосы и, отыскав простую аптечную резинку, собрала их сзади. После этого вышла из номера, села у бассейна и стала ждать Дэвида. Когда он вернулся, мы погрузили багаж в машину, выехали на шоссе и направились к югу, в Лос-Анджелес. Переночевали мы в мотеле рядом с аэропортом, наутро вылетели в Нью-Йорк, а на следующий вечер – в Лондон, и только где-то над Атлантическим океаном я вспомнила о парне, который обещал приехать в следующее воскресенье и научить меня кататься на доске для серфинга.