Шишкин лес

— Нет-нет! Я вас п-п-просто не видел! Товарищи, давайте лучше с вами познакомимся. Я п-п-пи-сатель Степан Николкин. Вы наверняка в детстве читали мою книжку «Тетя П-п-поля»...

В прежние времена этот номер всегда проходил. Но времена изменились.

— Платить будем или как? — прерывает Степу московский гаишник.

— Сколько? — спрашивает Степа после короткого размышления.

— Двести баксов.

— Ребята, ну это н-н-несерьезно, — растерянно улыбается Степа. — Да и нет у меня с собой таких д-д-денег. И я действительно, честное слово, я ничего не п-п-пил! Я могу п-п-подышать в т-т-тру-бочку. Я ничего не пил!

— Кончай базар. Мне некогда. «Не пил», — прерывает дискуссию человек с Камчатки и, достав из кармана плоскую фляжку, командует московскому: — Подержи-ка его.

Московский гаишник обнимает Степу сзади руками и прижимает к себе.

— Что вы делаете?.. — пугается Степа. — Все. Не надо, я все п-п-понял... Товарищи, я сейчас позвоню своим, и они, сколько скажете, сразу п-п-привезут.

— Потом позвонишь, — говорит татуированный. Он крепко берет Степу за подбородок и вливает водку из фляжки ему в рот. Степа судорожно глотает и кашляет.

— Ключи от машины, — приказывает татуированный Степе.

Степа, не споря, отдает ключи. Московский ощупывает Степины карманы, вынимает из них все содержимое.

— Все. Вези его, — говорит он приезжему. — Я его потом оттуда сам заберу.

Московский сажает Степу в патрульную машину и уезжает.

Приезжий садится в Степину машину и включает свой мобильник.

— Зайка, это я... Ну, что случилось?.. Какие деньги пропали?.. Перестань... Успокойся... Как это у всех все пропало? Так не бывает...

Он долго слушает, что говорит ему Зайка, морщится и трет лоб.

Верхушка высотного здания розовеет на фоне темного неба. Начинается следующий день.

Степа дышит в трубочку у стойки дежурного. Дежурный с помощью задержавшего Степу гаишника составляет протокол.

В обшарпанной дежурке отделения милиции обычный ночной улов — два прилично одетых пьяных и стайка девиц, из новеньких, неопытные. Пьяные хорохорятся. Девицы жалобно скулят. У ментов усталые деловые лица.

— Товарищи, разрешите мне п-п-позвонить домой, — просит Степа.

Его не слушают.

— Посади его в КПЗ. За ним приедут, — говорит дежурному доставивший Степу гаишник.

— Не могу. Там все забито, — говорит дежурный. — Видишь — в коридоре народ держу.

— Договор был — в КПЗ.

Девицы хнычут. Интеллигентные пьяные, узнав Степу, оживленно перешептываются.

— Я ж говорю тебе, оба обезьянника заняты, — говорит дежурный.

— Один освободи.

— Не могу. Один ФСК курирует, другой — мэрия.

— Там сейчас кто?

— В одном Кавказ, в другом — Украина.

— Так подсади к Украине.

— К бабам?

Московский втолковывает ему что-то, понизив голос.

Степа, оглушенный содержимым фляжки, уже с трудом стоит на ногах. Молодой пьяный вскакивает, уступая ему место на деревянном диване.

— Сп-п-пасибо.

Садится рядом с пожилым пьяным и закрывает глаза.

Из глубины коридора, где расположены камеры, мужской гортанный голос кричит на высокой ноте одно и то же:

— Ара, пагаварим, а? Ара, а? Пагаварим, ара!.. Пагаварить хочу! А? Ара, пагаварим, а?

Переговоры московского гаишника и дежурного затягиваются.

— Пардон, это все-таки вы или не вы? — Пожилой пьяный решается завязать со Степой беседу.

Степа молчит.

— Вы. Точно вы. Степан Николкин. Как это у вас в книжке сказано? «Это наша история, и другой у нас нет». Мудрые ваши слова.

Степа уже не слышит. Он спит.

Солнце светит сквозь решетку. Степа просыпается. Он лежит на полу. Рядом с ним лежит на полу полная, домашнего вида тетка. Смотрит на Степу восторженно.

— Добренького вам утречка.

— Здравствуйте, — слабым голосом отвечает мой папа.

— Вы ж писатель Николкин? Степан Сергеевич?

— Да.

— Так я вас по журналам сразу узнала! Степа замечает, что он укрыт женским пуховым платком.

— Это мой платок, Степан Сергеевич. Меня зовут Марина. Теперь вы будете пахнуть моими духами. Даже не думала, шо когда-нибудь с вами прямо вот так.

Камера женская. Расположена она в полуподвале. В углу унитаз и раковина.

— Ой, — говорит Марина, — я с вашего творчества всегда так хохочу.

Ой, это ж так хорошо у вас написано. Как будто про людей.

— Это, деточка, не мои стихи, — тихо говорит Степа. — Их Агния Б-б-барто сочинила.

— Да шо вы? — удивляется Марина.

— Я н-написал «Тетю Полю», — говорит Степа.

— Ну вот! Я ж и говорю! — Марина ласково гладит Степу по рукаву. — Надо же. Живой писатель. Ну шо вы на меня так смотрите? Вы хотите в туалет.

— Да, — признается Степа.

— Так шо вы стесняетесь? Девчата не будут смотреть. А я вас загорожу.

Степа задумчиво стоит над унитазом. Марина, стоя к Степе спиной, загораживает его развернутым платком.

Обитательницы камеры, полдюжины молодых женщин, толпятся у окна и внимательно наблюдают происходящее на улице.

Из окна видна возбужденная толпа у входа в бакалейный магазин напротив. Люди пытаются прорваться в магазин. Другие люди, уже нагруженные покупками, наоборот, не могут из него выбраться.

— Ужас, шо делается, — говорит глядящая в окно девушка. — Прямо как при Союзе.

— А я как раз вчера усе доллары на рубли сменяла, — говорит вторая девушка. — Хотела своим пэрэвести. А чого теперь им пэрэводить?

— Это чего они, сволочи, с народом делают! — ужасается третья.

Слышен звон стекла. В магазине разбили витрину.

Девушки у окна камеры вздыхают и охают.

— Что там п-п-происходит? — Степа тоже смотрит в окно.

— Дефолт, Степан Сергеевич, — объясняет Марина. — Шо-то со всеми деньгами случилось. Пока мы тут сидим, а в банках все зараз пропало. У кого шо было — все пропало. У вас шо-то было?

— Было, — подумав, отвечает Степа.

— Ну так теперь ничого нет.

— Ара, падайди, пагаварим, а? Пагаварить хочу, ара! — кричит гортанный голос в соседней камере.

Прямо перед окном камеры толпа сбила с ног старуху. У нее рассыпались пакеты. Она ползает по тротуару прямо перед окном, подбирает с асфальта вермишель.