Страница 5 из 10
Кроме того, А. Смит не различает качественный вопрос о природе стоимости и количественный вопрос о ее величине, одним махом „решая“ их оба.
Как видим, по всем существенным пунктам пример, мягко говоря, крайне сомнителен, и приходится только удивляться, как может в течение вот уже более двух сотен лет рассуждение, столь явно „шитое белыми нитками“, являться основой понимания экономических отношений человеческого общества. Консервативности привычек и представлений человека действительно, видимо, нет предела.
Для уяснения же сути вопроса нам необходимо как можно более строго проанализировать сам процесс становления человека (и, может быть, по его ходу нам удастся уяснить те основополагающие экономические закономерности, которые и по сей день ускользают от нашего понимания)
Глава 2. Становление человека как биологического вида и социального существа
В смысле механизма воспроизведения собственной жизни с присвоением, использованием и потреблением внешних ресурсов человек в мире животных в принципе исключением не является, и есть основания полагать, что и у него исходным, первичным основанием принадлежности и использования таких ресурсов с момента становления и по настоящее время является такое же их непосредственное присвоение, однако не индивидуальное, как у подавляющего большинства его „диких“ сородичей, а совместное, коллективное. И, поскольку объекты своих притязаний и даже собственную жизнь человек в состоянии отстоять перед лицом конкурентов лишь сообща, совместно с себе подобными, а отстаивать их приходилось в реальных конкурентных столкновениях, субъектом такого присвоения в период его становления могло быть только все первобытное человеческое сообщество в целом.
И до сих пор почему-то принято считать, что таким первобытным сообществом было свободно бродившее первобытное стадо, или орда. Что это в принципе не могло быть так, свидетельствует хотя бы пример африканских шимпанзе, ближайших, по общему мнению, современных родственников человека. Ведь они и по сей день ведут именно тот образ жизни, который традиционно приписывается первобытному человеку:
„Шимпанзе живут в районах влажного леса и открытых засушливых ландшафтов. Совершают огромные переходы, иногда проходя в день более 50 км. Кочуют даже при изобилии корма, нередко возвращаясь в старые места“ (Э. П. Фридман. Приматы. C. 197).
Однако ни прямохождения, ни систематического преобразования жизненных средств с неуклонным ростом степени своего воздействия на внешнее окружение и расширением занимаемой экологической ниши, ни сложнейшей системы коммуникативных связей – речи – всех тех главных особенностей, которые отличают человека от всех остальных, даже самых ближайших, сородичей, у них не возникло и не могло возникнуть, ибо в условиях, в которых возможно такое свободное бродяжничество, необходимости в формировании всех этих весьма обременительных для живого существа особенностей, которыми обладает в настоящее время человек, нет. А что они действительно обременительны, показывает, в частности, множество когнитивных и поведенческих ошибок, совершаемых на всех уровнях социальной иерархии и все возрастающее бремя психических отклонений и болезней и как следствие затрат на психиатрическую помощь, которое несет на себе современное человечество.
Из этого следует, что условия, в которых формировался человек как особь изолированной субпопуляции (механизмом формирования нового биологического вида, как гласит современная синтетическая теория эволюции, является „дифференцированный успех выживания и размножения“), ни в коем случае не могли быть условиями, позволявшими более или менее свободное бродяжничество, ибо, как мы знаем, в этих условиях сформировался и существует современный шимпанзе.
Значит, человек сформировался в других условиях. В каких же? Поищем аналогии в животном мире. Говорят, есть существа, у которых на нервную систему приходится даже большая доля массы тела, чем у человека. Это, например, муравьи. Если „мозг“ муравья сравним по относительной величине с мозгом человека и даже превосходит его, значит, в условиях его формирования как биологического вида и последующего существования есть что-то общее с таковыми же у человека.
Чем, скажем, муравей отличается от стрекозы? Как говорится в известной басне10, стрекоза „поет“, муравей же „трудится“. Почему? Разве муравей не „хотел бы“ „петь“ так же, как стрекоза? Видимо, не может. Дело в том, что стрекоза ведет одиночный образ жизни, муравей же – коллективный. Там, где живет стрекоза, пища, в общем-то, „под рукой“, в муравейнике же ее, если о ней не заботиться особо, нет вовсе. Вот почему муравей вынужден всю жизнь „трудиться“, добывая пищу для прокормления всей муравьиной братии, причем настолько интенсивно, что у подавляющего большинства особей муравьев способность к индивидуальному размножению необратимо подавлена.
Итак, „виноват“ в том, что муравей вынужден всю жизнь „трудиться“, добывая себе и своим собратьям пищу, муравейник. Что же это такое? Все знают, что это довольно сложное „инженерное“ сооружение, создаваемое его обитателями – муравьями. Но немногие отдавали себе отчет в том, что в нем начисто отсутствует пища естественного происхождения: в нем ничего не растет само по себе и не обитает, кроме, возможно, паразитов, поэтому его обитатели, если хотят выжить (а стремление к этому заложено в них генетически), обязаны заботиться о ней активно. Именно поэтому большая часть его обитателей только тем и занята, что либо активнейшим образом промышляет в окрестностях своего местообитания, либо разводит тлю, выращивает грибы – и так далее.
Для своего успешного осуществления эта деятельность закономерно требует освобожденных (хотя бы на необходимое время) конечностей, высокой степени кооперации с развитой системой коммуникативных связей и, естественно, соответственно развитой системой управления телом, т.е. нервной системой. Все это есть у муравья – одна пара конечностей из трех в дополнение к мощным челюстям вполне может без большого ущерба для функции передвижения использована для доставки добычи; функция же размножения, конкурентно мешающая основной „производственной“ деятельности, у большинства особей жестко подавлена „социальным“ воздействием – насекомые даже дальше млекопитающих продвинулись по пути социализации („перспектива“, пока, правда, весьма отдалённая, просматривается…).
Сплоченное сообщество со столь фиксированным местом обитания и таким высоким уровнем взаимодействия между отдельными особями нельзя назвать ни стадом, ни стаей, ни ордой; терминологически наиболее адекватным в данном случае является слово колония.
Возвращаясь к проблеме условий формирования исходной популяции человека, мы можем отметить: условия, позволяющие более или менее свободное бродяжничество, формируют не человека, а, скажем, шимпанзе; в то же время по крайней мере некоторые из особенностей, присущих человеку, присущи также и некоторым так называемым „колониальным“ беспозвоночным, в частности, муравьям.
Из этого следует вывод достаточно высокой степени достоверности: первичным сообществом, исходной популяцией, в которой формировался человек, могла быть только колония – сплоченное сообщество с жестко фиксированным местом обитания, в котором отсутствует естественное воспроизведение используемых жизненных средств.
Поскольку обезьяна (а исходной популяцией, из оказавшейся в изоляции части которой эволюционным путем произошел человек, могла быть только популяция обезьян – каких именно – это уже другой вопрос; наиболее, на мой взгляд, вероятно, что это всё-таки шимпанзе; не современный, конечно же, но его ближайший предок) неспособна к рытью нор, единственным местом, где могла обитать такая изолированная колония, могло быть лишь естественное замкнутое образование – пещера.
Что люди жили в пещерах, известно всем, но что они сформировались не только как социальное существо, на даже и как биологический вид именно благодаря „пещерному“ образу жизни – об этом почему-то до сих пор не задумывались (видимо, не было необходимости). Естественно, загнать сообщество обезьян в пещеру могла лишь тяжкая необходимость: изменение климатических условий с резким возрастанием численности степных хищников и их давления на популяцию обезьян, резкое похолодание, засуха либо что-нибудь еще в том же роде (вспомним хотя бы Ж. Кювье и его теорию катастроф). Но не это важно. Важно, что под давлением внешних обстоятельств бродячее сообщество обезьян вынуждено было занять под постоянное местообитание пещеру и превратиться вследствие этого в колонию. Кстати, при этом пришлось выдержать конкуренцию со стороны других пещерных жителей, в первую очередь, видимо, пещерного медведя. Не отсюда ли ведет начало „медвежья эпопея“, столь хорошо известная антропологам и этнографам?
10
И. А. Крылов. Стрекоза и Муравей.