Искупление пороком

– Грустно, – согласился Херувим. – К сожалению, бывает так, что брат может не любить и не понимать брата. Но любовь отца к сыну, пусть даже и обезумевшему, велика. Бог любит Самаэля, несмотря ни на что, и очень страдает о того, что терзается его дитя и дети человеческие, подвластные ему. До самого последнего вздоха Самаэля Бог будет пытаться вернуть его, и именно поэтому Он просил меня привести вас сюда.

Я удивлённо и испуганно взглянула на слепящий божественный свет. Херувим заметил мою тревогу.

– Не пугайтесь, – Ангел нежно улыбнулся. – Бог знает всё. Он видел то, что было между вами и Самаэлем. Он знает, какие изменения произвели вы в душе его сына, и он слышал все ваши помыслы в Раю. Прежде всего вы должны понять, что Бог не делает ничего просто так. В тот день, когда он забрал вас в Рай, то сделал это специально, ибо знал, что не готовы вы были выполнить сложнейшее из божьих повелений. Не имея возможности знать всей истории и всех пределов мира, вы могли бы легко оказаться во власти иллюзий, терзающих Самаэля. Как ни чиста была ваша душа, заблуждения падшего Ангела рано или поздно проникли бы в неё. Теперь же, испытав достаточно искренность вашего сочувствия к Самаэлю, Господь решил, что вы готовы к тому, чтобы познать больше и вновь встретиться со старым другом.

– Это же… – я не знала, что и сказать. – Смогу ли я? Если даже Ангелы, подобные вам, не сумели! Что могу сделать я? Разве могу я найти такие слова, которые смогут переубедить Самаэля?

– Как я уже сказал, – Херувим вновь улыбнулся и многозначительно склонил голову. – Отец не совершает ничего напрасно и не посылает нам испытаний таких, каких мы не смогли бы вынести. Я не могу знать, что ждёт вас на этом пути, как не могу знать и того, к чему он приведёт. Но Отец знает всё. Если Он говорит, что наступил тот час, когда вы должны найти Самаэля, значит, так оно и есть. Не стоит сомневаться, то, что ждёт вас там, не окажется лёгким путешествием. Если бы я мог пройти этот путь с вами, я бы сделал это, но Бог велит мне остаться. Вопрос в том, согласны ли вы принять эту миссию? Здесь и сейчас вам предстоит дать ответ. Если откажетесь, я отнесу вас обратно в Рай, но если согласитесь, то вам придётся пройти все назначенные испытания до самого конца, ведь обратного пути просто не будет.

Херувим замолчал и выжидающе посмотрел в мои глаза. Меня обуревали тысячи чувств. То были и многочисленные сомнения в собственных силах, и радость от возможной встречи с Самаэлем, и страх, трепет перед Богом, и ещё многие, многие другие понятные и не очень эмоции и ощущения. Мне потребовалось несколько минут, чтобы справиться с ними.

А затем я сказала:

– Если Бог верит в то, что я могу помочь Самаэлю сделать хотя бы шаг на пути сближения с Отцом, я не могу отказаться. Находясь в Раю, я жила только мыслью о том, чтобы облегчить его страдания. Разве могу я теперь отказаться хотя бы попробовать сделать это? Разве смогу я пребывать спокойно в Раю, зная, что собственноручно разрушила пусть даже слабую, но возможность Самаэля стать прежним? Я так не смогу.

– Да будет так! – торжественно произнёс Херувим и низко поклонился божественному свету.

Глава 6

В последние недели двери дома сэра Томаса Стаффорда почти не закрывались. Ежечасно кто-нибудь подходил к ним, дабы попросить аудиенции сэра Томаса и получить её, если на то была его воля. Таковыми посетителями были и последователи его учения, прибывавшие теперь из разных концов мира, и наивные просители милости знатного вельможи, и разгорячённые пустыми надеждами его партнёры по бизнесу, и даже совершенно незнакомые сэру Томасу личности. Как раз к последним и относились те незваные гости, что позволили себе навестить Стаффорда в это утро.

Впрочем, сэр Томас совсем не удивился, когда, войдя в свой кабинет, обнаружил там людей, которых никогда прежде не встречал. В последние дни незнакомцы составляли большую часть его посетителей. Разве что Стаффорда несколько заинтересовало то, что сегодняшние нежданные просители пришли вдвоём, хотя чаще всего посетители приходили к нему по одиночке. Грузный мужчина лет шестидесяти в дешёвом тёмно-сером костюме, который он нацепил, очевидно, намереваясь казаться более значимым, чем является на самом деле, с деланым вниманием изучал стоявшие в шкафу книги. Он очевидно нервничал, но старался не показывать виду и только изредка нетерпеливо поглядывал на массивную кабинетную дверь.

Его спутница, а это была дама, казалась намного спокойнее своего партнера. Она, деловито сложив ногу на ногу, сидела в кожаном кресле и лениво накручивала на пальчик пряди сухих, недавно осветлённых волос. Она казалась моложе своего компаньона лет на пятнадцать, но всё же уже была не столь юна, как ей бы того хотелось. Впрочем, это нисколько не мешало ей молодиться, о чём говорил её довольно яркий макияж и не по случаю эффектный наряд. Голубое платье этой дамы, сшитое из плотной, дорогой материи, вполне могло бы считаться деловым, если бы не глубокое декольте, не столько скрывающее, сколько демонстрирующее сомнительные прелести увядающего женского тела. На шее и запястьях она носила громоздкие, безвкусные украшения, в которых намётанный глаз Стаффорда сразу же определил дешёвые безделушки, что продаются в магазинах для небогатых, но желающих таковыми казаться, дам.

– В чём причина вашего визита? – едва войдя в кабинет, намеренно грубовато осведомился сэр Томас.

Оба незваных посетителя с первого же взгляда ему не понравились. Впрочем, в женщине и было что-то, что заставило сэра Томаса на секунду задержать взгляд. Этот факт не ускользнул от алчущих внимания глаз незнакомки. Вообразив, как положено любой уважающей себя женщине, что новый знакомый увлёкся ею с первого взгляда, она выпрямила спину и села так, чтобы её сомнительные достоинства стали лучше видны. Стаффорд криво усмехнулся, заметив эту перемену. Её очевидное желание произвести на него впечатление весьма забавляло сэра Томаса. Он любил такие игры.

– Позвольте представиться, – тем временем сказал толстяк, не замечавший или не желавший замечать изменений в поведении своей спутницы. – Аделрик Верстратен. А это моя супруга, Барендина.

Он указал на женщину и, торопливо отойдя от книжного шкафа, протянул руку Стаффорду. Сэр Томас холодно посмотрел на протянутую ладонь.

– Так что же вас привело сюда, Аделрик Верстратен? – спросил Стаффорд.

Так и не ответив на рукопожатие, сэр Томас опустился в своё кресло и указал гостю на место рядом с женой. Верстратен, смущённый неожиданной холодностью хозяина, стих и сел. Стаффорд едва заметно улыбнулся. В своём доме он любил быть королём. Ему нравилось вызывать у посетителей чувства неудобства и смущения. Да и кабинет его был специально устроен для этой цели. По приказанию сэра Томаса, потолок здесь был, искусственно завышен, вдоль стен стояли монументального вида шкафы, а на стене, что лучше всего открывалась взглядам посетителей, висел огромный портрет хозяина дома. К тому же рабочий стол Стаффорда находился на небольшом возвышении, что позволяло ему всегда смотреть на посетителей сверху вниз.

Сэр Томас облокотился на стол и по-кошачьи мягко опустил свой острый подбородок на сцепленные в замок ладони. И без того вздернутая бровь Стаффорда поднялась чуть выше, давая понять незваным гостям, что попусту тратить его время может быть весьма опасно.

– До меня дошли слухи, – Аделрик заговорил очень осторожно. Он почти не смотрел в глаза Стаффорду, а переключил внимание на собственные пальцы, которые по неизвестной ему самому причине пришли в хаотичное движение. Немыслимым усилием Верстратен попытался остановить бунт собственного тела, но проиграл в этой сложной битве. Посему он бросил бессмысленные попытки справиться с волнением и продолжил говорить: – Слышал, что вы интересовались квартирами, выставленными сейчас на продажу. У меня есть недвижимость, которая, я думаю, может вас заинтересовать.

Вопреки очевидному волнению тела, голос Верстратена не дрожал. Он говорил тоном весьма опытного дельца, но внимательный взгляд Стаффорда прекрасно улавливал то, что и сам Аделрик, и дама, что пришла с ним, стараются казаться теми, кем не являются. Удивительно, что личность, укоренившаяся в собственных пороках, всё же презирает подобные наклонности в других, особенно если демонстрирующий их человек, на взгляд этой личности, неумел и неискусен в этих вопросах. Как талантливейший художник презрительно смеётся над жалкими попытками своих менее даровитых коллег или даже сердится на них, полагая, что они позорят имя искусства, так и изысканный почитатель греха не может быть равнодушен к тому, что творят малоопытные его последователи. Именно попытка Верстатена показаться в глазах Стаффорда более значимым, чем он является на самом деле, убедила последнего в том, что он обязан наказать, так сказать, покарать этого глупого толстяка.