Сделано с любовью

И вроде пришёл в себя… а там так пусто…

Глава 11

Кирилл

Настоящее время

Февраль

В тишине больничной палаты стрелка настенных часов громко отсчитывает секунды… Пятьдесят шесть… шестьдесят… Мой пульс заметно частит, отзываясь на воспоминания. Но я ещё не раз к ним вернусь, пока все куски пазла не станут на свои места.

И, конечно, не обо всем я смог рассказать… Уверен, что порноприключения Анастасии – совсем не то, что следует мусолить в мужской компании, особенно если эта история предшествовала появлению на свет самой необычной и чудесной девчонки. О нелепых попытках Анастасии меня соблазнить я тоже промолчал. Ни к чему компрометировать в глазах друзей будущую тёщу, даже если вся её наружность – уже сам по себе громко и призывно вопящий компромат.

Образ Айки-воровки в моей голове так и не прижился. Да бред! Женёк вон в детстве рассовывал по своим карманам всё, что радовало глаз, и вовсе не считал это воровством, пока его батя однажды не переубедил – за один вечер излечил клептоманию солдатским ремнём. А моя Айка… она слишком прямолинейна и независима – скорее уж разбойница, чем воровка. А впрочем, как бы судьба ни помотала маленькую Скрипку, для меня один хрен – не будет никого чище и желаннее.

– Кирюх, я не понял, ты там уснул, что ли? – прохрипел Женёк. – Или, может, устал?

– Нет…

– А чего тогда замолк? Что там тебе эта Александрия наплела?

– Александрина, – машинально исправляю и, игнорируя Женькин «Похер!», снова вспоминаю взволнованный и злой голос Сашки:

«Как же вы задолбали оба! Я с ума с вами сойду!.. Кир, ну прости! Конечно, ты ни в чём не виноват!.. Но Айка… она же моя сестрёнка! И она тоже… не совсем виновата…»

Я тогда ничего не понял, а Сашка разъяснить не потрудилась – как всегда, ураган эмоций – слёзы, смех, обвинения и жалобное «прости». Но вряд ли я мог и имел право упрекать её за мои собственные неудачи. Это я не смог достучаться до моей Айки. Она так не любила говорить о себе, а я не настаивал, не хотел давить и был уверен, что у меня ещё прорва времени, чтобы приручить мою дикарку… Придурок наивный!

– Кирюх! – прогрохотал Геныч. – Ещё полминуты молчания, и мне в голову полезут всякие непотребства. Что наговорила тебе эта рыжая ведьма? Она сказала, где их хер носил?

– Они были в Киеве у отца, как я и думал. Правда, об этом я и сам не сразу узнал… намного позже. А тогда… Сашка сказала, что они ещё не вернулись в Россию и раньше весны вряд ли будут. Типа путешествуют. Просила, чтобы не искал и не пытался давить на Айку… Иначе сделаю только хуже. А как, интересно, я стал бы на неё давить, если она даже номер сменила? Ну, наехал я на Сашку… пытался стрясти координаты. Перегнул даже немного… Ну а как, пацаны? Не догнав желанной цели, передвинуть финиш и тупо сделать вид, что далеко и не целился?

– О, Кирюх, как ты красиво сказал!.. Прям как Сократ! Жек, запиши!

– Ага… – усмехаюсь. – И поступил красиво… Короче, вернулся в Сидней и стал ждать весны…

Впахивал, как подорванный!.. С перерывом на сон и еду, чтоб совсем не загнуться. И дни считал… и часы… И вспоминал… Каждую минуту, проведённую вместе с Айкой. Наверное, ради таких моментов и стоит жить… И верить… знать, что всё это вернётся. Просто надо немного потерпеть. Вот только между этим прошлым и будущим так часто хотелось сдохнуть!

– … Любитель острых ощущений! – подытоживает Женёк какую-то мысль, но я не участвую. – Слышь, Кирыч, да куда она от тебя денется? Может, тебе и не стоит пока дёргаться? Ну а что… забей ненадолго, пусть прочувствует!..

Совет – мимо кассы, поэтому я молчу. Зато не молчит Геныч:

– Жек, тебе сегодня оставшиеся мозги, что ль, вынесли?! Это каким местом она должна прочувствовать? Да она уже больше года его игнорит! Или забить ещё на год, что б наша ниндзя ещё и сравнительный анализ сделала?

– Геныч, а что ты сразу в крайности швыряешься? Девчонка просто ещё маленькая и глупая… Пусть подрастёт немного…

– На сколько сантиметров, олень – до твоей танцовщицы, что ли? Жек, лучше не беси! Кирюх, положись на меня! Хочешь, я твою ниндзю тебе завтра же достану?

– «Ниндзя» не склоняется, двоечник!

– Склоним, не боись! Кирюх, ты че молчишь? – Геныч подорвался ко мне. – Слышь, сынок, тебе, может, это… сестричку позвать, чтоб укол сделала? Хоть поспишь немного…

– Не надо…

– Какой поспишь? – возмущается Жека. – Он про весну не рассказал…

– Так! – в палату вторглась крупная молодая женщина в медицинском брючном костюме. Похоже, дежурный врач. – Что здесь за шум и хождение среди ночи? Немедленно прекращайте все разговоры, больному нужен покой.

– Чего-о? – недовольно протянул Жека. – Да этот больной двадцать семь лет молчал! Когда его ещё так встряхнут, чтоб он разговорился? А покой оставим покойникам.

– А Вам, юноша, тоже не мешало бы прикрыть рот и глаза, – докторша развернулась к нему. – Вы очень неважно выглядите.

– Хо-хо! – обрадовался Геныч. – Не обращайте внимания, Светочка, он у нас всегда так выглядит. Но зато Вы бы посмотрели, на что теперь похож кулак того фулюгана, которого наш Евгений отделал своим глазом!

Спустя минуту Геныч приобнял и вывел из палаты хихикающую Светочку.

В приоткрытое окно с воем ворвался ветер, а по стеклу снова влупил дождь. Ну и зима!

– Охренеть – февраль! – озвучивает мои мысли Женёк.

Не дождавшись ответного комментария, он надолго затыкается и сопит, как буйвол. С мысли сбивает.

– Кирюх, ну ты что, обиделся?.. – не выдерживает он молчания. Смешно. Но ржать больно.

– Я тебе девочка, что ли? Устал немного…

– Братух, ну прости, если я не то ляпнул. Ты ж знаешь, что я… – Жека шумно выдохнул. – Я переживаю за тебя, Кирюх! Ты ведь ни хрена не рассказываешь, но иногда дружеский совет может быть нелишним. Тем более братский! Знаешь, Геныч всегда говорит, что одна голова – хорошо…

– А с туловищем – куда полезнее! – распахнув дверь, провозгласил Геныч, сияющий, как золотой червонец.

– Быстро ты, Центнер! Ну че, выгулял свое туловище?

– А то! Вы хоть заценить-то успели, инвалиды? У-гу-гу! – Геныч, пританцовывая посреди палаты, изобразил руками, в каких местах у Светочки «У-гу-гу!», и сокрушенно добавил: – И вот как тут бедным пациентам успокоиться с таким-то медперсоналом?!

– Геннадий Эдуардович, как же тебя много! Присядь уже, будь добр, а то ведь в ногах правды нет…

– Ага, а в жопе её накопилось немеряно! – парировал Геныч, но всё же утрамбовал себя в кресло. – Кирюх, ты там не спишь ещё? Ты нам хотел про весну рассказать…

Не хотел. Я бы и вспоминать не хотел… Но забыть – никак.

– В марте я прилетал, – признаюсь неохотно. – Только не о чем говорить, пацаны… Я улетел в тот же день.

Моя Айка… худенькая, бледная и такая злая!.. Она как будто чужая совсем – не рада мне. Даже прикоснуться не позволила. Что не так я сделал?.. Как и я, моя девочка не слишком разговорчива… и каждое её слово – выстрел на поражение. Жду контрольный… и боюсь, как никогда в жизни. Не стала. И ушла, ни разу не оглянувшись.

Глава 12

Кирилл

Взбираюсь всё выше и выше… Горячими, обжигающими струями по лицу стекает дождь, застилая глаза. Ноги соскальзывают, слабеют руки, и я срываюсь вниз – в чёрную пугающую бездну. Перед глазами, будто быстро сменяющиеся слайды, проносится вся моя жизнь… как короткие обрывки сна – бесчисленные и бессмысленные. И в этой стремительной дикой фантасмагории каким-то чудом выхватываю ЕЁ взгляд… слышу голос… И цепляюсь за острые скалы, ломая кости, сдирая кожу, беззвучно рыча от раздирающей боли… Но остаюсь здесь, на поверхности. С ней… ради неё.

Сквозь собственное свистящее дыхание и громкое биение сердца в сознание продирается знакомый и очень встревоженный голос:

– Э, Геныч, глянь, он там хоть живой?