Страница 10 из 12
И летели, летели дни до первого числа. Выхода не было.
Шофёр приехал на два часа раньше, вещи не были собраны. И главное, я квартиру не успела убрать, как следует.
– Ну что ты переживаешь из-за пустяков!
– Почему кто-то должен убирать за мной, мыть и чистить?
– Перестань, ты за это деньги платила.
– Не за это.
На мои сбивчивые извинения по телефону Нина сказала:
– Только ключ никому не отдавай, я приеду за ним к Вите, хорошо?
– Конечно, но прости, что не убрала, как следует.
И вот – вещи в фургоне, и соседи вышли во двор. Кто-то просит ключ:
– Я передам Нине.
– Нет, я сама, мы договорились.
– Куда же вы теперь?
– К мужу. Я замуж вышла!
И от этой простой мысли у меня вдруг стало легко на душе. Действительно, что плохого, вышла замуж за Витю и еду к нему!
Вещей немного – стиральная машина, вертящееся кресло, зеркало, складной стол с табуретками, несколько коробок с кастрюлями и книгами, один чемодан, узел с постелью.
Почему-то в кабине не оказалось места, и мы ехали в фургоне с вещами. На поворотах Витя одной рукой поддерживал меня, чтобы я не билась о коробки, а другой – стиральную машину, первую нашу совместную покупку, символ семейного очага.
Года через два странный разговор:
– Когда ты почувствовала, что мы муж и жена?
– Ты мне жарил гренки, помнишь, а ты?
– Когда ты ко мне переехала.
– Только тогда?
– Мгу. А до этого каждый день ждал, что ты скажешь – всё, Витя, иди к себе или ещё какие-нибудь слова с этим смыслом. Я не верил, что ты переедешь ко мне. Да и когда переехала, казалось – мне всё это снится.
Часть 2. Так жить нельзя
Соседка – полная, с круглым славным лицом, встретила нас в коридоре.
– Виктор Александрович, как хорошо, что вы переехали наконец. Уж так мне страшно здесь одной, так страшно!
– Что он, руку на вас поднимает?
– На меня – нет, слава Богу, раз только замахнулся. Но сами – того и глади, поубивают друг друга. При вас он не станет безобразничать, – заторопилась она, вглядываясь в мои испуганные глаза, – вы не бойтесь! Пойдёмте, я покажу вам, где столик можно поставить. Вот это мой, а у этой стенки можно, или на общем, у окна, мы стираем здесь, сидим, когда готовим. А можете этот столик занять, от бабы Тани остался, я его заняла, но мне два не надо. Я сейчас уберу свои кастрюли.
– Что вы, Мария Николаевна, зачем в ночь! Утром разберёмся, и окошко я вымою.
– Да его уже десять лет никто не мыл.
– Вот я и вымою на новоселье и занавески повешу, я их покупала на кухню в той квартире, где мы жили.
Витя ушёл на работу, я осмотрелась. Комната показалась уютной. Переставить кое-что и можно жить! Кресло-кровать не складывалось и занимало буквально половину комнаты. Я решила его продать. Странно, в голову не приходило просто выбросить на помойку!
Нарисовала цветными фломастерами несколько объявлений, расклеила на своём квартале. И позвонила женщина!
Мы волокли его вдвоём, и она радовалась, что теперь будет, где спать сыну. И мне досталось пятнадцать рублей, ровно столько, сколько Витя заплатил за него осенью.
Я ещё успела вымыть окна, стояла на столе, вешала яркие Витины шторы, когда он вдруг появился в перерыв.
– Пришёл посмотреть, как у тебя дела. Слезай, сам повешу.
– Я тебя не ждала, смотри, какой у меня переворот! И обеда нет. Откуда ты взялся?
– От моей работы две остановки на метро. Сорок минут туда и обратно и ещё двадцать на обед.
– И ты мотался, когда жил здесь?
– Нет, но к тебе буду мотаться, как ты говоришь. Чем тебе помочь?
– Хорошо бы стол передвинуть, сдвинуть диван, а сюда тумбочку. Но ты же голодный!
– Чайку поставь, я в пять минут всё переставлю, пять на чай, и ещё десять – пообщаться с тобой.
– Сейчас – чай, а обед, когда придёшь. Ты не поздно?
– Около шести.
– Как здорово!
– К сожалению, мы вот-вот переедем в другое здание, оттуда не наездишься.
– Как будет, так и будет. А что твоих соседей не видно?
– Валентина на дежурстве, наверно, а сам – на картошке, тётя Маша сказала, его неделю не будет. Зря ты взялась окна мыть зимой.
– Какая зима, апрель! Они были ужасные.
– Да, я их покрасил, а мытьё отложил до весны.
– Знаешь, я и вправду чувствую себя дома.
– В самом деле? – обрадовался Витя. – Ну, я побежал, у нас ведь режим.
Назавтра всё сверкало. На столе, купленном за пятёрку, крахмальная скатерть, на вытертом складном диванчике «малютка» – крахмальное белое покрывало. Старый палас я протёрла влажной тряпкой, и он благодарно засветился глубоким бордо, как во времена своей молодости. И Витины шторы от стены до стены, сразу на оба окна.
Заглянула Мария Николаевна:
– Ну Светлана, ну деточка! Здесь такое было, такое… Жила старушка, под конец и не вставала уже, померла летом. Комната вся заставлена, лампочка тёмная, а вы – вон какую весёлую люстру повесили!
– Да старая люстра, дешёвая, это пластмасса.
– Надо же, а смотрится, как хрусталь.
Мы ещё разговаривали, когда пришла Валя.
– Здравствуйте, с приездом! Устраиваетесь? Хорошо у вас. Но стиральная машина будет мешать в коридоре. И занавески из кухни уберите, темно от них.
– Что ты, Валентина, и машину они у своих дверей поставили, если и будет мешать, то им самим. И занавески – окно десять лет не мылось, никакого света, а теперь светло и нарядно.
– Нет, тётя Маша, занавески пусть уберут, а машину – Слава приедет, как скажет, так и будет.
– Что твой Слава скажет, что он может путного сказать!
– Машину правда негде ставить, диван не раздвинется. Если и убирать из коридора, то только в кухню, а там и так тесно – вмешалась я.
– Кухню загромождать не дам.
– Ну и пусть стоит, где поставили! – повысила голос Мария Николаевна.
– А занавески уберу, у себя повешу. Гардин ещё нет, когда шторы раздвинуты, с улицы всё, как на ладони, – поспешила я разрядить обстановку.
– Вот и хорошо. Долго здесь жить собираетесь?
– Как получится, особой радости нет, как понимаете.
– Вот вы на время, а мы просили эту комнату, с мужем разошлись, а живём вместе, не по-людски это.
– Валя, я не добивалась, чтобы вам не дали эту комнату. Мы сюда переехали не от хорошей жизни, и будем жить, пока не дадут квартиру или не найдём что-то подходящее. Я думаю, всё будет хорошо.
– Вы думаете? – Она стояла в моих открытых дверях, а тут ушла, только двери не закрыла, и я слышала, как она говорит в коридоре:
– Вот Слава вернётся, узнаете, как здесь хорошо.
И сердце у меня сжалось.
Я раскладывала вещи. Каждую держала в руках, чтобы найти ей место. Коробки выбрасывать не пришлось, я составила их в углу, и в них была сложена вся наша одежда.
Рубашки лежали сверху, аккуратно сложенные, а всё остальное приходилось вынимать, чтобы найти какую-нибудь вещь. Почему-то меня это не раздражало, я непоколебимо верила – мы здесь временно, я потом годами верила в это изо всех сил.
Но в то, что мы с Витей навсегда вместе, я поверила ещё в Соломенной сторожке. И теперь, когда мне попался пакет с его документами, я сложила их в общую папку.
Это была его жизнь до меня. Табель за четвёртый класс со всеми пятёрками, диплом – почти все пятёрки, свидетельство о браке, свидетельство о разводе. Паспорт, военный билет, водительские права. И вдруг – его письмо маме в сорок пятом году, когда он уже почти четыре года её не видел.
Это был просто крик детской души: «Мама, приезжай поскорей, мы с Ликой очень скучаем». Про четвёрку по изложению, и опять: «Мама, приезжай!»
И приписка кого-то из взрослых – «Приезжай, Таня, дети извелись совсем».
Ему тоже не хватало материнской любви. Правда, мне досталось от отца столько любви в раннем детстве, до войны, что хватило на всю жизнь. И ещё я собирала любовь по капле у соседей, у мам своих подруг.